Terra Insapiens. Дороги - Юрий Александрович Григорьев

— «Париж стоит мессы», — ухмыльнулся Демон, — а весь мир — тем более. Верно сказано: тот, у кого есть «зачем», выдержит любое «как». У меня есть — «зачем».

— Война — хорошее занятие для мужчин, — продолжил он. — Как там этот философ писал? «То, что нас не убивает, делает нас сильнее».

— Но война убивает, — возразил Артур.

— Ну, не всех… Кому-то и повезёт… Вот они и будут сильнее… Без войны мужчины быстро мельчают… Человеческий мир окрашен всего в два цвета — красный и серый — цвет крови и цвет пыли. Мне ближе цвет крови… Первый закон Вселенной — власть силы. Нам говорят, существуют добро и зло. Нет, существуют лишь сила и слабость. Только слабые говорят о добре и зле, о добродетели и грехе. Только слабые ищут справедливости. Сильный смеётся над этим, ему не нужно это, чтобы оправдать своё существование, он не нуждается в оправдании — это забота слабых.

— Вы любили когда-нибудь? — неожиданно для себя спросил Артур. — Была ли в вашей жизни любимая женщина? Может быть, вы были женаты? Я же ничего про вас не знаю.

— А тебе и незачем знать, — нахмурился Демон. — Была ли у меня любимая женщина? Ну была, и не одна. Хотя женат я не был — ума хватило. А к чему ты спрашиваешь?

— Любовь — это счастье, — пояснил Артур. — Может быть, самое лучшее счастье, доступное человеку.

— Экий ты романтик! — даже улыбнулся Демон. — Любовь — это привязанность, это несвобода. А для меня главное счастье — свобода. Я волен в своих желаниях, в своих поступках. Захочу — завтра тебя повесят на монастырских воротах, захочу — отпущу восвояси. Всё в моей воле, всё в моей власти — вот моё счастье.

— Ну, слава богу, не всё в твоей воли и власти, — подумал Артур, но злить Демона не стал.

— Любофь! — с презрительной издёвкой произнёс Демон. — Сколько игрушек придумали себе люди. А за всеми напыщенными словами стоит самый голый, животный эгоизм… «Мне хорошо с тобой, и поэтому я тебя люблю» — эта простая мысль открывает обман любви. Нарядный обман, упакованный в красивую обёртку стихов и романов, картин и романсов. А в основе простой эгоизм. «Я люблю тебя, потому что мне с тобой хорошо». Это ведь, если перевести на простейший язык, если сократить все ненужные члены уравнения, означает только одно: «я люблю себя». Даже банальный секс честней, чем эта ваша придуманная «Любовь». Там хоть всё по-честному: ты мне, я тебе. Там без обмана.

— Я не согласен, — не выдержал Артур.

— Конечно, не согласен, — не удивился Демон. — Ребёнок не согласен, когда отбирают его любимые игрушки.

— Вы слышали такое понятие — жертвенная любовь?

— Слышал, слышал, — надменно скучая, сказал Демон. — Разные есть извращения, в том числе и то, о котором ты говоришь… А у меня, кстати, была такая… была такая дурочка. Ага! Любила меня, как кошка, из кожи готова была выпрыгнуть ради меня… Сначала приятно, а потом начинает раздражать.

— Человеку свойственно искать простых земных радостей, — с усмешкой говорил Демон. — И в этом он ещё так похож на обезьяну. Что бы он о себе не думал, он, как все животные и растения, имеет своё предназначение. Дарованные ему радости и минуты счастья — это кусочки сахара, которые опытный дрессировщик скармливает приручённому зверю, когда он правильно исполняет, что от него требуется… Разве не очевидно, что любовные утехи и самый оргазм придуманы для того, чтобы поощрить человека к размножению и продолжению рода? Иначе стал бы он, озабоченный собственной персоной, заниматься этим?.. А утоление голода? Что может быть проще исполнения этой потребности? Но из неё человек создал целую науку, целую культуру, целую поэзию кипящих кастрюлек и текущих «слюн».

Он усмехнулся.

— Беда в том, что человек не хочет исполнять то, что от него требуется, а хочет сахара. Обычно люди выращивают одного, двух, трёх детей, больше им просто не прокормить, но с упоением занимаются сексом день за днём, ночь за ночью — они называют это любовью. Смешные… Им же надо как-то оправдать своё необузданное влечение к плотскому счастью. Надо эту забавную глупость обозвать как-то «покрасивше»… Любовь — это красивое покрывало, наброшенное на грязные простыни.

Он угрюмо замолчал, но потом продолжил.

— Есть нехитрая формула человеческого смысла: построить дом, посадить сад, вырастить детей. Кто всё это сделал, считается счастливым, состоявшимся человеком… Никогда не верил в эту банальность. Впрочем, это лучший вариант для человеческого животного. С этой ложью легко жить, легко умирать.

— Но вот человек уходит в землю, — продолжил он, взглянув на Артура. — Проходит время и рушится обветшалый дом, вырубается постаревший, бесплодный сад. Правнуки не знают своих прадедов. С недоумением рассматривают они пожелтевшую фотографию, случайно сохранившуюся среди пыльных книг — им ничего не говорят эти чужие лица. Пройдут ещё годы и от человека не останется ни костей, ни надписи на могильной плите. И то, что он был — уже надо доказывать.

Огонёк фонаря заморгал, видимо, масло кончалось. Демон задумчиво посмотрел на него.

— Люди так боятся смерти, как будто собираются жить вечно. А я смотрю на них и думаю — зачем вам бессмертие? Неужто «это» может быть вечным? — он посмотрел на Артура, словно его подставляя под слово «это». — Всем молящим о спасении своей души, стоило бы задуматься и сказать: не то, чтоб незачем, а нечего спасать.

Демон поднялся на ноги.

— Однако я заболтался, а уже за полночь.

Он снял догорающий светильник, подошёл к двери, открыл её, бросил внимательный взгляд на Артура и… вышел, оставив дверь приоткрытой. Артур слышал его шаги по лестнице, потом они затихли. Артур долго прислушивался к наступившей тишине. Наконец поднялся и, продолжая прислушиваться, выглянул за дверь. Падающий с лестничного проёма свет едва освещал тёмный подвал. Артур осторожно прошёл по нему, поднялся по лестнице и, озираясь вокруг, направился к выходу.

Два разбойника сидели во дворе, переговариваясь вполголоса. Стараясь держаться в тени, Артур проскользнул мимо них к навесу конюшни. Он сразу увидел своего коня, отвязал и тихонько вывел его. Медленно, шагом, повёл к открытым воротам монастыря, каждую секунду ожидая услышать из-за спины окрик «стой»! Уже оказавшись за воротами, он вскочил на коня и, легко стукнув сапогами по его бокам, поскакал по дороге в лес.

В ночном лесу ехать пришлось шагом. Конь пугливо косился по сторонам. Лунный свет едва пробивался сквозь густые кроны