Потерявшие солнце - Максим Есаулов

Антон встал:

– Артур, меня раздражаешь не ты, а система, которая всегда предпочитает тех, кто относится ко всему проще. Я не собираюсь менять место работы. Меня все устраивает. Даже ты в качестве начальника.

В коридоре он обернулся. Вышегородский продолжал глядеть в стол, вертя в пальцах незажженный «Винстон».

На улице ветер почти стих. Дождь шел почти отвесно, медленно бомбардируя асфальт крупными каплями. Весело пузырились лужи.

В «Василисе» было пусто. Полянский и Громов пили кофе. Ледогоров уже опустошил полстакана водки, запивая ее лимонадом. Бенереску ковырял вилкой остывшую яичницу.

– Забыл сказать, чтобы без лука сделали, – пожаловался он.

Антон взял кофе. Валя – сменщица Ксении – аккуратно записала сумму в толстую зеленую тетрадь.

– Сегодня рассчитаюсь.

Она кивнула. В противоположность Ксении она была угрюма, неразговорчива и все делала словно через силу.

– Чего Артур? Воспитывал? – Ледогоров отхлебнул из стакана и, не запивая, закурил.

– Место предложил поискать.

– Вот урод. А ты?

– Перебьется. Сам пусть ищет.

– Правильно.

Дождь колотил по жестяным козырькам за окном. Утробно булькала кофеварка. Все молчали.

– Вторник, – констатировал Полянский, – до выходных еще далеко.

Антон хлебнул кофе:

– До отпуска еще дальше.

– Ты когда?

– По графику в июне.

– А меня на март запихали. Ни то ни се.

Помолчали. Бенереску доел яичницу.

– А меня, мужики, чуть с выслугой на год не кинули, – сообщил он, ковыряя спичкой в зубах, – льготы за работу в зоне забыли. Хорошо, сам хватился.

– И сколько до дембеля?

– Год и пять.

– Это можно дожить.

– А то.

Снова повисла тишина. Валя включила радио.

«Бедственное положение секретарей, референтов и других технических сотрудников аппарата правительства обратило на себя внимание Президента России…»

– А мы жируем! Б…и! – Полянский встал. – Пойду, материалов до дури.

– Может, посидим, – Ледогоров щелкнул пальцем по стакану, – день зарплаты приравнивается к выходному. Я договорюсь в долг до вечера.

– Не, не хочу. – Полянский покачал головой.

Антон поднялся:

– Я тоже не буду. После утреннего разговора не хочу подставляться.

Бенереску выплюнул спичку:

– А мне один хрен. Я кого вызывал на сегодня – все позвонили, перенесли. Давай, только хлеба хотя бы…

Когда Антон шел за Полянским к выходу, ему показалось, что за столиками кафе прочно обосновалась беспросветная тоска.

Павленко на месте не было. В дверях белела записка: «Убыл в прокуратуру». Антон поднялся в кабинет. Хоха куда-то испарился. Радио не работало. Стол завален бумагами. С потолка продолжало капать. Он набрал телефонный номер Свистунова:

– Привет, есть новости?

– Пока нет.

– Понял. До связи.

От окна ощутимо сквозило. Антон укутался в куртку, закинул ноги на стол и закрыл глаза.

«К черту все. Запереться и подремать пару часов».

В дверь постучали.

«Не успел, мать вашу…»

Особо опасный рецидивист с крамольной фамилией Бухарин осторожно оглядел кабинет.

– Не занят, Владимирыч?

Антон скинул ноги со стола.

– Проходите, Алексей Васильевич.

Называть седого, семидесятилетнего ООРа на «ты» он не мог.

– Проблема, Владимирыч. – Бухарин присел на стул и задумчиво покачал головой. – Посоветоваться надо.

Антон вспомнил их первое знакомство. Принимая «землю», он получил в наследство несколько наблюдательных дел на проживающих на ней «особо опасных». Инструкция требовала личного знакомства с каждым и еженедельных проверок образа жизни. Выбрав первого – Бухарина Алексея Васильевича, 1927 года выпуска, коренного ленинградца, имеющего в активе шесть судимостей (причем четыре за убийство и две за побег), Антон попытался вызвать его по телефону. Недовольный женский голос истерически сообщил, что «старый козел пьян» и «идти звать его к телефону дураков нет». Антон преодолел расстояние до гигантского дома на углу Восстания и Ковенского и битых полчаса разбирался в пятнадцати звонках на двери квартиры номер пять. Найдя нужный, добрых десять минут звонил, прежде чем услышал за дверью нетрезвый голос:

– Кого надо?

– Электрик я, – решил схитрить Антон, – счетчик надо проверить.

Пауза за дверью продолжалась еще минут пять.

– Па-а-шел на хрен, мент вонючий! – неожиданно взревел тот же голос. – А счетчик, козел, у тебя за спиной.

Антон оглянулся. Счетчики всех квартир были выведены на лестничную клетку…

Спустя два дня круглый седой старичок постучался к нему в кабинет и долго извинялся за «учинимые им третьего дня безобразия», так как пьяный он «имени своего не разумеет». Усадив Бухарина перед собой, Антон достал справку о судимости.

– Алексей Васильевич, а как вы первую судимость получили?

– О-о! – Старичок покачал головой. – Молодой был, горячий. С Пашкой, соседом, девчонку не поделили, почтальоншу. Слово за слово, ну я его на пику и посадил.

– А вторая? Тоже «мокруха»?

– Да. Через три месяца после освобождения иду я по Чернышевского, смотрю, мужик курит. Я ему: «Угости папироской!» А он: «Пошел ты, козел!» После зоны. Меня «козлом»? Ну я его на пику и посадил.

– Потом, я смотрю, побеги у вас? – Антон с трудом сдерживал улыбку.

– Да, – кивнул Бухарин, – не любил я сидеть. Кругом одни воры. Подонки. Я чужого никогда в жизни не брал. Воспитание. Я вообще не любил весь этот преступный мир.

– А потом?

– Потом освободился. Сидел в пивной у Московского с женщиной… – Лицо Бухарина вдруг стало каким-то мечтательным. – …В общем, завелся какой-то охламон. Ее непристойно назвал… Ну я его на пику…

Про четвертое убийство Антон спрашивать не стал.

Сейчас Бухарин был подавлен и озабочен. Он не знал, куда деть свои грубые руки со стола.

– Что случилось, Алексей Васильевич? – Антон подвинул ему папиросы и украдкой зевнул. Спать хотелось неимоверно.

– Беда, Владимирыч, – Бухарин достал «беломорину», бережно размял ее своими корявыми пальцами и продул. – Думать что-то надо…

Он наконец решился.

– В общем, так! Вчера я выпил немного. Ну не прав был. Грубил на кухне. Сосед мой, лимитчик хренов, ну который на хлебозаводе работает… В общем, в морду мне дал. Ну это ладно! Но он при всей квартире меня «пидором» назвал. Представляешь? Придется его, Владимирыч, завалить!

Сон сняло как рукой. История свидетельствовала о том, что старик зря слов на ветер не бросает.

– Может, не стоит, Алексей Васильевич? – осторожно осведомился Антон.

– Сам не хочу, – сокрушенно покачал головой Бухарин, – хотелось на свободе умереть. Но придется. Делать нечего. – Он снова расстроенно вздохнул.

– Надо подумать хорошенько, Алексей Васильевич. – Антон подумал, что со стороны их разговор сильно отдает шизофренией, но как никто другой он понимал, на каком тонком волоске висит жизнь бухаринского соседа.

– Думай, Владимирович, думай, – горячо согласился Бухарин, – а то всем проблемы: писать, оформлять, следствие. Я ж понимаю: вам эти головняки тоже не нужны.

Его желание уберечь сотрудников милиции от лишних проблем было абсолютно искренним.

– Он же, бычье деревенское, не понимает в жизни ничего. Цену словечка не знает. Думает – молодой, здоровый. А его – хыч пикой в брюхо, и делай с ним что хошь.

Бухарин достаточно доходчиво показал жестами, что можно делать с соседом после «пики в брюхо».

– А может, он извинится? – безнадежно предложил Антон.

Бухарин в сомнении хмурил брови.

– Может, конечно, – уверенности в его голосе не было, – но если только тоже при всех. Хотя он не станет. «Крутой» больно.

– Я попробую с ним поговорить. – Антон почувствовал выход из ситуации. – Он дома сейчас?

– Был, ему вроде в ночную сегодня.

– Значит, так, Алексей Васильевич, я через полчаса зайду и с ним переговорю, а пока – никаких «разборок».

– Нет, нет, – замахал руками Бухарин, – я и из комнаты-то выходить не буду. От соблазна…

Оставшись один, Антон подошел к окну. Вода просачивалась сквозь щели рамы и грязной лужицей скапливалась на подоконнике. «Интересно, в каком учебнике ОРД учат выходить из таких ситуаций».

Павленко был на месте, важно восседая за пишущей машинкой.

– Опять ты, Челышев, не стучишь!

– Извини, стучат обычно мне! Как успехи?

– Нормально, – Павленко откинулся на стуле, – прекращаем дело.

– Как? – Антон опешил. – Почему?

– За смертью обвиняемого, по статье пять, пункт восемь, – важно пояснил Павленко.

Антону показалось, что он второй раз за утро сходит с ума.

– Ты можешь толком объяснить? – взорвался он.

– Прекрати на меня орать, Челышев! Я тебе не гопник какой-нибудь! – взвизгнул Павленко. – Сегодня Иваныпин и Горелова дали показания, что кражу совершила покойная ныне мать Гореловой Зои – Татьяна Петровна Горелова, а они оговорили себя под угрозами сотрудников уголовного розыска. Кстати, это мы еще будем проверять. Я готовлю материал в прокуратуру. – Павленко радостно блеснул глазами. – Так что дело на прекращение.