Потерявшие солнце - Максим Есаулов

– Я готова.

Повернувшись, Антон присвистнул. Чудовище стало, конечно, не красавицей, но нормальным человеком. Черная кожаная куртка поверх чистой белой обрисовывающей грудь блузки. Узкая джинсовая юбка чуть выше колена. Черные колготки и черные полусапожки. Лицо с удачно подкрашенными глазами и подведенными губами утратило спитость и казалось миловидным.

– Молодец, – похвалил он, – пойдем.

В отделе было тихо. Усадив Горелову на скамейке в коридоре, Антон позвонил из кабинета:

– Витя? Челышев. Есть баба на подсадку. А попозже? Я подержу. Да вчера я не знал… Ясно. Понял. Без проблем.

Дождь поутих, только ветер наполнял серый день тоскливыми заунывными звуками.

Горелова ерзала на самом краешке стула. Глаза у нее бегали. Антон чувствовал ее страх. Устраивать сложные психологические комбинации не было необходимости.

– Зоя, ты любишь своего ребенка?

Она встрепенулась:

– Конечно.

– Боюсь, ей будет тоскливо в приюте.

Она побледнела.

– Каком…

– Обыкновенном! – Антон повысил голос. – А куда ее девать, когда ты в тюрягу поедешь.

– Я?..

– Нет, я! Я соседей трясу и думаю, что самый умный. Приехала принцесса. Пора на кичу. Отвралась. Сама себя своим враньем загнала. Будешь у рецидивисток подстилкой. Ты когда-нибудь думала, что такое женская зона? А? Попробуй, может, тебе понравится. – Он физически ощущал нарастающий в ее глазах страх.

– Когда ты придешь в отряд…

Эту историю он заучил еще от пенсионера Валерки Лаптева, у которого стажировался первый месяц. На несудимых баб она действовала безотказно. Лицо Гореловой дергалось, как резиновая маска.

– …а ребенок в приюте будет грызть сырые макароны, – закончил Антон. Почему именно макароны, он не знал, но звучало очень круто.

– Как вас зовут? – Горелова нервно сглотнула слезу.

– Антон Владимирович.

Дверь распахнулась. Андрей Ложкин – спортивный парень угрожающего вида с «угонной» группы открыл рот что-то спросить, но моментально оценив ситуацию перестроился:

– Конвой с женской колонии вызывали? Можно побыстрее, торопимся!

– Антон Владимирович!!! – завыла истошно Горелова, падая на колени и обнимая его ноги. – Сука я! Что хотите делайте! Только не сажайте! Дочку пожалейте! Все для вас сделаю!

Ему стало скучно и неинтересно. Актерский запал прошел. Все повторяется как на заезженной пластинке: специалист из института мутантов, конвой из женской колонии…

– Прекрати! – Он посадил ее на стул. – Обождите, пожалуйста, мы сейчас определимся.

Ложкин недовольно пожал плечами и исчез. Горелова рыдала в голос. У нее началась икота:

– Я не… не… ви-но… ва-та! Они бы… бы меня урыли!

– Кто?

– Раджаб и Леха! Им на пузырь не хватало, они и залезли к соседям.

Антон налил ей стакан воды и улыбнулся сам себе. Раджаб Мухарбеков и Алексей Иваныпин были бичом его «земли». Оба ранее судимые пьяницы и гопники промышляли мелкими кражами на бутылку, но определить их за решетку никак на удавалось. Он вынул пару листов бумаги:

– В коридоре стол есть. Садись и все подробно, иначе жопа тебе. Поняла?

Горелова часто-часто закивала. Антон вспомнил про запросы в «Эпсителеком» и МСЖ и отворил дверь к Ложкину:

– Спасибо за спектакль!

– Всегда рад!

– Присмотри за телкой. Мне отскочить надо.

– Не могу, старый, мне с запросом на МСЖ надо пилить.

– Тоже нормально. Мой закинешь?

– Без проблем!

В коридоре появился мрачный Полянский. Его куртка насквозь пропиталась дождем.

– Серж, посмотришь за девчонкой?

– Легко.

– Как рояль?

– Мир – сборище сумасшедших!

– Лажа?

– Нет. Наркоман Слава Горбушин действительно вчера, по его словам, унес из дома рояль, принадлежащий соседям.

– Как?

– В кармане.

– Бредит он или ты?

– Никто. Это была бутылка спирта «Ройал»!

Цыбин сидел на облупившейся скамейке и молча смотрел на пузырящуюся от дождевых струй поверхность пруда. Плавающие красные и желтые листья придавали ей сходство с картинкой в калейдоскопе. Цыбин не ощущал холода, хотя в его одежде не осталось ни одной сухой нитки. Вода стекала по лицу, капала с носа и подбородка. Внутри не было ничего. Ни одной эмоции. Словно осталась одна оболочка. Голова была гулкой и пустой. Он не переживал, не вспоминал, не мучился. Он просто впал в кому. Сейчас он не ощущал опасности, не следил за обстановкой, не думал ни о чем. Он не помнил, как выбирался, куда дел пистолет, оставил ли какие-нибудь следы. Он не помнил, почему и как добрался сюда: в вымершую осеннюю Сосновку. Он не хотел об этом думать.

Он ни о чем не хотел думать. Он вообще ничего не хотел. Где-то шумел город. Дождь гнал через него короткие дневные часы ноября. Небо не падало на землю. Ритм не менялся…

Первая мысль пришла уже в сумерках. Она коварно пролезла в мозг и заскребла нервными коготочками.

«Оказывается, я не готов убивать детей».

И тут же: «Теперь готов».

Ему всегда казалось, что годы РАБОТЫ подготовили его ко всему. Оказалось это ошибка. На ошибках надо учиться. РАБОТА преподнесла еще один урок. Видимо, последний. Отступной за уход.

Захотелось курить. Первое желание. Сигарки в жестяной коробке не промокли. Горечь табака извлекла из недр памяти жесткий аргумент.

«Первое отступление от правил может оказаться последним».

Он не отступил. Профессионализм взял свое.

«У меня не было другого выхода».

Он, казалось, пробовал эту фразу на зуб.

«Не было выхода».

Звучало убеждающе. Он попробовал вспомнить ее лицо. Вспомнил только кофту. Стало холодно и промозгло.

«Не было выхода».

Мысли находили свои места. Эмоции возвращались в ножны.

«Не было выхода».

Захотелось есть. Он встал со скамейки и уверенно пошел меж мокрых древесных стволов в сторону Тихорецкого проспекта.

В коридоре офиса компании «Эпсителеком» сделали евроремонт. Антону едва не стало плохо: стены, пол и потолок были отделаны ядовито-белыми синтетическими материалами. Мгновенно закружилась голова, остро заныли виски. Захотелось зажмуриться.

– Какие-то проблемы? – Плечистый охранник с розовым, как свежая ветчина, лицом поднялся из кресла.

– Милиция. – Антон зацепился взглядом за черную кожу кресла и сосредоточился на ней. – К Алексею Степановичу.

Охранник внимательно изучил ксиву, разве что не понюхал.

– Проходите. Вам в ше…

– Знаю. – Антон бывал уже у начальника службы безопасности компании Лебедева.

В кабинете он облегченно вздохнул. Лебедев как бывший комитетчик оставался консерватором:

та же темно-коричневая мебель и бежевые стены, что и раньше.

– Здравствуйте, Алексей Степанович.

– Здравствуйте, – буркнул Лебедев.

Ему было, наверное, лет сорок пять. Незаметное, невыразительное лицо, средний рост, среднее телосложение и очень несредний костюм из английской шерсти.

– Необходима ваша помощь. – Антон протянул запрос.

Лебедев внимательно изучил текст.

– Господи, как вы мне все надоели! – Он кивнул на заваленный бумагами стол. – Только на органы и работаю.

– Должность у вас такая. – Антон спрятал улыбку. – А эмоции вы можете держать при себе. Представьте, если бы лет десять назад кто-нибудь вам сказал, что вы надоели. Только сейчас вышел бы. А?

– Да ладно, – Лебедев махнул рукой, – устал я просто.

Он перечитал текст.

– Зайдите к концу недели.

Антон покачал головой и молча ткнул в слово «незамедлительно» в конце запроса.

Лебедев открыл было рот, но вдруг, передумав, бросил лист на стол:

– Завтра после трех. Как человеку, не дающему свою службу в обиду.

– Премного благодарен.

На обратном пути по коридору он не сводил взгляда с грязных носков своих ботинок.

Она стояла у окна, кутаясь в кожаное пальто. Сперва Цыбин напрягся, ощутив среди стука дождя по жестяным карнизам и неясного ноя чужих квартир чье-то напряженное ожидание. Но затем этот кто-то прерывисто знакомо вздохнул и начал постукивать каблуком о батарею. Вспыхнуло раздражение. Он уже полностью овладел собой. Это было полное нарушение всех непререкаемых правил. Он подавил в себе эмоции и нарочито шумно поднялся на этаж.

– Она жива. – Голос у Анны был ровный.

Он нервно дернулся, бросил мимолетный взгляд в лестничный пролет, отомкнул замок входной двери и впихнул ее внутрь. Не зажигая света в прихожей, за плечо проволок ее до ванной и включил воду. Она не сопротивлялась и ничего не говорила.

– Ты что, рехнулась? – Он говорил спокойно, но в полной темноте с шумом льющейся воды его полушепот звучал зловеще.

Анна поежилась и освободила плечо.

– Включи свет, Цыбин, я устала от темноты.

Секунду подумав, он щелкнул выключателем:

– Кто жива?

– Девочка, Цыбин. Ребенок, которого ты хотел убить.

– Это дикая случайность. – Он опустился на край ванны и полез за сигаретами.