Святослав - Александр Королев

В течение сорока лет, прошедших со смерти Симеона, Византия, даже поддерживая и укрывая мятежников и отнюдь не испытывая к болгарам теплых чувств, свято соблюдала мирный договор 927 года. Между странами не было ни одного вооруженного конфликта. И вдруг такой срыв у всегда спокойного василевса ромеев! Можно предположить, конечно, что в Константинополе решили, что Болгария, как говорится, «созрела», и оскорбление болгар было только поводом к давно готовившейся войне. Но тогда тем более непонятно, почему осторожный и опытный полководец Никифор Фока подумал о трудностях похода в Болгарию, об опасности войны в горах только в самый разгар кампании. Да и собственно, чего ему было бояться, ведь Никифор всю жизнь воевал в горах Анатолии против арабов, этим же занимались и его предки. Фокой была даже написана книга о военном искусстве, посвященная боевым действиям в горах. Наконец, почему бездействовали оскорбленные болгары, как будто пассивно ожидавшие, пока император отправит Калокира к Святославу, тот соберет войска и высадится на болгарском берегу? Почему они не предпринимали никаких ответных действий в отношении Византии?{347}

Приведу один интересный факт. С 4 июня по 2 октября 968 года, спустя год после оскорбления Никифором болгарских послов, в Константинополе находился посол непризнанного Византией «римского» императора Оттона I, уже упоминавшийся выше кремонский епископ Лиутпранд. Миссия у Лиутпранда была сложная, вернее сказать невыполнимая: ему предстояло добиться согласия Никифора Фоки на брак Оттона II, также коронованного императором сына и соправителя Оттона I, с одной из дочерей Романа II. Успеха хлопоты епископа не имели, и в 969 году, вернувшись из окончившегося провалом посольства, он дал подробный отчет о нем обоим императорам Оттонам – отцу и сыну. Среди массы любопытной информации содержится и сообщение о том, как 29 июня 968 года посол Оттона I был приглашен к столу византийского императора. Каково же было возмущение Лиутпранда, когда он обнаружил, что болгарского посла, мерзкого дикаря и вчерашнего язычника, обритого наголо по венгерскому обычаю и опоясанного бронзовой цепью, прибывшего в Константинополь накануне, посадили на более почетное место за столом, чем его, епископа Кремоны. Посчитав это бесчестьем для своих государей, оскорбленный Лиутпранд покинул стол. Его догнали брат императора Лев Фока и протасикрит (начальник императорской канцелярии) Симеон. Бранясь, они попытались объяснить епископу, что иначе поступить византийский двор и не может: «Когда Петр, василевс Болгарии, женился на дочери Христофора, было подписано symphona, то есть соглашение, клятвенно подтвержденное, о том, что болгарские апостолы, то есть послы, должны пользоваться у нас предпочтением, почетом и уважением перед послами всех прочих народов. Хоть этот болгарский посол, как ты справедливо заметил, острижен, немыт и опоясан бронзовой цепью, он все же патрикий, и мы решили и постановили, что было бы неправильно предпочесть ему епископа, особенно франкского. И так как мы знаем, что ты счел это недостойным себя, то не позволим тебе сейчас, как ты собирался, вернуться в гостиницу, но заставим тебя принять пищу в отдельном помещении вместе со слугами императора»{348}. Обижало и то, что в этом объяснении болгарский царь Петр был назван тем титулом («василевс»), который греки упорно не желали признавать за Оттоном. В качестве утешения Лиутпранд получил от Никифора Фоки к столу жирного гуся, «восхитительно вкусного, начиненного чесноком, луком и пореем, а также пропитанного рыбным соусом, которого он сам прежде отведал». По прошествии восьми дней ненавистные послу Оттона I болгары покинули, наконец, столицу Византии.

Из отчета Лиутпранда можно сделать вывод, что никаких изменений в отношениях между болгарами и ромеями и отступлений от договора 927 года не произошло и отношения, по крайней мере внешне, были самыми теплыми. Вряд ли это было бы возможно, если бы произошел конфликт, описанный Львом Диаконом. А ведь до нападения Святослава на Болгарию оставался месяц{349}. С русами, кстати, империя также сохраняла хорошие отношения – Лиутпранд наблюдал 19 июля того же года отправление в Италию византийского флота, в который входили и два русских корабля.

Так что же, выходит, конфликта византийцев с болгарами и не было вовсе? Кроме Льва Диакона ни один византийский источник не сообщает об оскорблении болгарских послов и походе императора к границам Болгарии. В хрониках византийцев Иоанна Скилицы («Обозрение историй», конец XI века), а также повторявших его рассказ поздних компиляторов – Георгия Кедрина («Обозрение историй», конец XI или начало XII века) и Иоанна Зонары («Краткая история», первая половина XII века) история зарождения болгаро-византийского конфликта изложена иначе, чем в «Истории» Льва Диакона. Согласно Скилице и Кедрину, Никифор Фока вовсе не ходил в поход на болгар, а лишь ездил на переговоры с Петром, которые действительно носили сложный характер: Никифор Фока направил письмо болгарскому царю с просьбой, чтобы тот воспрепятствовал венграм переправляться через Дунай и опустошать владения ромеев. Но Петр не исполнил просьбы императора и отказал ему, предоставив разные на то объяснения. Тогда-то Никифор и пожаловал Калокира, сына херсонского протевона (так называлось местное выборное должностное лицо – глава местного самоуправления), званием патрикия и послал к Святославу. Зонара повторяет изложение Скилицы и Кедрина, поясняя, что Петр отказался исполнить просьбу Никифора Фоки, так как «был недоволен императором за то, что тот не подал ему помощи при подобном случае за несколько лет перед этим. Он отвечал Никифору, что, не получив от него войско против этих самых угров (венгров. – А. К.), принужден был заключить с ними мир и теперь не может без причины нарушить его»{350}. В данном случае более позднее, сравнительно с трудом Льва Диакона, составление указанных хроник вовсе не свидетельствует о том, что им следует меньше доверять. В основе повествования хронистов XI-XII веков лежал источник X века, не дошедший до нас.

Перечисляя сообщения источников о русско-болгаро-византийских отношениях второй половины 60-х годов X века, нельзя не вспомнить арабского писателя середины XI века Яхъю Антиохийского. По его словам, появлению русов на Балканах предшествовал болгаро-византийский военный конфликт и Никифор сначала пошел на болгар походом и «поразил их», а уже потом договорился с русами. Правда, арабский автор пишет и о том, что в произошедших событиях были виноваты сами болгары, так как они «воспользовались случаем, когда царь Никифор был занят воеванием земель мусульманских, и опустошали окраины его владений и производили набеги на сопредельные им его страны»{351}. Ничего подобного на самом деле не происходило, иначе византийские хронисты обязательно отметили бы это.

Яхья Антиохийский был во всех отношениях далек от описываемых событий. Но зачем же нужно было очевидцу Льву Диакону выдумывать факт оскорбления болгарских послов и превращать поездку Никифора Фоки на переговоры с Петром в военный поход против него? Отличительной чертой Льва Диакона как историка является стремление показать свою ученость, в погоне за красивым оборотом несколько приукрасить рассказ, а в ряде случаев даже выдать желаемое за действительное. Но в данном случае он ничего не выдумывал. Скорее всего, стремительно терявшему популярность императору могло показаться, что вернуть ее поможет быстрая и легкая победа, желательно недалеко от столицы, чтобы обывателям было понятнее ее значение. И после отъезда зимой 966/67 года ничего не подозревавшего болгарского посольства в столице империи начала искусственно нагнетаться истерия, были запущены слухи о скандале, якобы произошедшем во время переговоров, а затем заговорили и о пограничной войне. В данном случае известный трюк с целью переключить внимание народа с внутренних проблем на внешние не сработал, но Лев Диакон, тогда неискушенный юный провинциал, запомнил все так, как это с подачи официальной пропаганды обсуждалось на улицах Константинополя, и спустя десятилетия описал в своей «Истории»{352}. Все дело тут в произведенном впечатлении. Несколькими страницами выше приводилось описание со слов Льва Диакона внешности Никифора Фоки, который видел василевса ромеев во время проезда того по улицам столицы. А вот Лиутпранду, встречавшемуся с византийским императором всего полтора года спустя, тот показался «довольно нелепым человеком, пигмеем с тупой головой и маленькими, как у крота, глазками», которого «уродовали и безобразили» «короткая, широкая и густая с проседью борода, а также шея в палец высотой». И далее: Никифор – «мохнатый из-за обильно и густо растущих волос, цветом кожи – эфиоп», «с которым не захочешь повстречаться ночью» (тут интеллектуал-епископ цитирует Ювенала) – «имел одутловатый живот и тощий зад; бедра сравнительно с его малым ростом были слишком длинны, а голени – слишком коротки, пятки и стопы – соразмерной длины; одет он был в роскошное шерстяное платье, но слишком старое и от долгого употребления зловонное и тусклое…»{353}. Описание Лиутпрандом Никифора выглядит карикатурой на картину, нарисованную Львом Диаконом, Возможно, император проезжал мимо своего подданного верхом и потому выглядел гораздо величественнее? Но и в таком положении Никифор не произвел на епископа Кремоны должного впечатления. Более того, увиденное даже заставило Лиутпранда рассмеяться, таким нелепым показался василевс ромеев «на нетерпеливом и необузданном коне – столь маленький на столь огромном». Это напомнило послу «куклу», которую зависимые от Оттона I славяне «привязывают к жеребенку, позволяя ему затем следовать за матерью без узды»{354}. Все дело во впечатлении – недовольному результатами своего посольства Лиутпранду Никифор виделся гадким карликом, а восторженному юноше Льву Диакону – коренастым крепышом. Вот и слухи о войне Лев принял за правду. Возможно, и Яхья Антиохийский, говоря о болгаро-византийском конфликте, имел в виду те же демонстративные военные приготовления Никифора и состоявшиеся затем переговоры василевса ромеев с царем Петром.