Без Поводыря - Андрей Дай

— Нет, Николай Александрович. Как я мог?! Да и не по силам мне этакое великое дело. Дорогу к «пещере» мы почти выстроили, но там ведь еще и люди горным наукам обученные нужны. И шахтеры, и плавильный завод…

— Тем не менее, я думаю передать вам десятую часть будущих акций нашего предприятия. Это будет справедливо.

— Как вам будет угодно, Ваше высочество. Не смею противиться вашей воле.

— Ну еще бы! — рыкнул адъютант. Чем вызвал очередную волну смеха.

— И вот еще что, господин Председатель, — строго сказал Николай, и улыбнулся. А учитывая то, что он к тому времени успел подняться, я должен был догадаться, что высочайшее посещение больного заканчивается. — Не вздумайте сбривать эту вашу бороду! Нам кажется, что она как нельзя лучше…

— Никса тоже решил отращивать, — хихикнула Дагмар. — Оставьте и вы, чтоб он не чувствовал себя жутким модником. Тем более что вам, Герман, это… к лицу.

Женщина еще раз внимательно, так обычно делают, когда хотят запомнить образ надолго, посмотрела на меня, грациозно поднялась, и вышла следом за мужем. Князь кивнул, как старому знакомому перед уходом, пропустив прежде вперед загадочно, по Джокондовски, улыбающуюся фрейлину. Миша отправился вместо меня проводить дорогих гостей до дверей, а я откинулся на подушки — снова мокрый от пота и обессиленный. Следовало хорошо подумать и отдать первые распоряжения в качестве Председателя Совета Главного управления. Раз уж свалилось мне на плечи начальствования всеми гражданскими делами по всей Западной Сибири, нужно было немедленно известить об этом максимальное количество людей. Слишком долго обширнейший край оставался без потребного надзора. Да и остававшиеся еще в Омске чиновники, пребывая в подвешенном состоянии, вряд ли исправляли службу. И пока я не наведу хоть маломальский порядок, о собственных проектах можно было забыть. Легкомысленного отношения к обязанностям я себе позволить не мог. Знал уже — чем это может закончиться.

Впрочем, прежде чем поднимать шум, предстояло выяснить еще один немаловажный для моего кошелька аспект. А для этого было необходимо, чтоб мой дом посетил старый Гинтар. Ничего сложного в том, чтоб отправить посыльного с приглашением бывшему моему слуге не было, если конечно не считать нашей с ним небольшой… ну скажем — аферы. Дело в том, что в некотором роде было даже выгодно, что мой вексельный «рейтинг» за последнее время существенно снизился. Если раньше мои долговые обязательства пребывали в первой десятке наиболее обеспеченных, и учитывались — то есть — обналичивались банками под минимальный дисконт, то после побега имя беглого экс–губернатора вообще исчезло с доски в холле банка. Это значило, что обратившиеся с выписанными мной векселями должны были прежде разговаривать с самим управляющим, и только он мог отдать распоряжение операторам принять бумаги. А у себя в кабинете, прибалт, по нашему с ним соглашению, должен был делать сочувствующее лицо, и предлагать незадачливым кредиторам, выкупить у них мои долги.

Даже Варешка не смог отследить пути возникновения слухов, куда уж мне‑то, никакими талантами в криминалистике не обладающему! Не стоило и пытаться. Тем не менее, принимать их в расчет, третий год живя в Томске, я себя приучил. И тогда, размышляя о дальнейших планах, пытался отгадать — как быстро известия о моем возвращении на государственную службу, да еще и с повышением в чине, успеют расползтись по губернии. На какую сумму и с какой скидкой успел приобрести господин управляющий Томского Промышленного банка моих векселей. А самое главное — посмеет ли кто‑нибудь обвинить нас со старым Мартинсом в сговоре, и как эти обвинения могут повлиять на нашу деловую репутацию.

Я так и не успел придти к каким‑либо выводам, потому как мой Самый Главный Начальник принял все решения за меня. И в спальню, пропустив прежде Апанаса с тарелкой ненавистного бульона, вошла Наденька, о присутствии которой в усадьбе я уже благополучно позабыл. И в руках у девушки были хорошо мне знакомые бумаги, которые, по идее, должны были, как и прежде, мирно спать в ящиках моего рабочего стола в кабинете.

Бедный Герочка непременно бы выдал что‑нибудь о том, что эти двое успели спеться за моей спиной, и Карбышев наверняка тоже член этой банды. Но раз Господу было нужно, чтоб мой мозговой партизан покинул это, прежде спорное, тело, приходилось шутить самому.

— Мне казалось, вы, Надежда Ивановна, отправились вместе с Их высочествами, — прибавив в голос сарказма, выговорил я. Хотелось есть, и то над чем слуга колдует, что добавляет в опостылевшее кушанье, занимало куда больше чем порозовевшие от смущения щеки мадемуазель Якобсон. Но вовсе не смотреть на гостью было бы невежливо.

— Мария Федоровна едва ли не приказала мне оставаться и как следует о вас, Герман, заботиться… Там у вас фотографии Их высочеств…

— Вашей карточки у меня все еще нет, — я на самом деле опасался окосеть. Ну трудно же глядеть на Надю и одновременно коситься на тарелку.

— Я не знала, что она вам необходима, — смутилась девушка. — В Томске, кажется, есть ателье…

— Да, Надежда Ивановна. Мадам Пестянова делает отличные изображения.

— Я сегодня же ее навещу, — решительно заявила невеста, и взглянула прямо мне в глаза. — И впредь либо я сама, либо мое фото будем всегда с вами рядом. До полного вашего излечения.

— О! Это так любезно с вашей стороны! Достоин ли я такого к себе отношения?! Мне право неловко лишать Государыню цесаревну ее фрейлины ради такой мелочи, — едрешкин корень! Герасик уже бился бы в череп изнутри в полнейшей истерике, а мне нужно было выговаривать всю эту чушь с совершенно серьезным, и где‑то даже возвышенным выражением лица. Не знаю, понимала ли Надя что это не более чем игра? Или воспринимала все как должное? Во всяком случае, я полагал, что именно такие диалоги должны были находиться на страницах ее любимых любовных романов.

— У Ее высочества большое любящее сердце, — поджав губу, словно бы случайно выдала какую‑то несусветную тайну, выдала мадемуазель Якобсон. — И она непременно меня поймет, и не станет корить за некоторое пренебрежение обязанностями.

— Тем не менее, милая Наденька! Мне будет печально осознавать, что ради меня вы лишили себя Света. И если вы вдруг передумаете, я никогда не стал бы вас осуждать. Я уже привык лежать здесь, в одиночестве… — хаха три раза. Уж кому как не мне было отлично известно, что как только о моей новой должности станет широко известно, от посетителей отбоя не будет.

— Не отговаривайте меня, Герман, — строго выговорила суженная, полыхая щеками. — Я знаю, вам нужно мое участие, и вы можете на него рассчитывать. Тем более, что…

— Тем более?

Гостья, отчего‑то вбившая себе в голову, что обязана без роздыху дежурить у моего изголовья, запнулась, смутившись еще больше. И немедленно сменила тему разговора.

— Тем более, что, как я обнаружила, ваши дела, сударь, находятся в совершеннейшем беспорядке. В книге, где вы вписываете свои долги, я не нашла ни единого упоминания о доходах. Как же вы понимаете, что еще вовсе не разорены? И еще…

— Я уже в высшей степени удивлен, — улыбнулся я. — А есть и что‑то еще?

— Конечно! Герман, не смейте улыбаться, словно я маленький ребенок, и сама не понимаю, о чем веду речь! Вы, сударь мой, верно позабыли, что я дочь кригскомиссара Императорской армии. Часто отец на ночь вместо сказки, читал мне интендантские ведомости с подробными комментариями…

— И вам это нравилось?

— Нравилось? — девушка задумалась на несколько секунд. — Пожалуй, вы правы. Нравилось. Это был наш с Иваном Давидовичем секрет. Я чувствовала себя взрослой…

— Видимо, ваша мама была не слишком довольна этими вашими беседами на сон грядущий.

— Да уж, — хихикнула мадемуазель Якобсон. — Папа постепенно распалялся, и начинал ругать каких‑то незнакомых офицеров нехорошими словами. На шум, конечно же, прибегала мама. И она была совершенно недовольна!

— Таким образом, вы и научились разбирать финансовые бумаги?

— Не только. После я стала помогать отцу в его кабинете. Мы сверяли приходные ведомости с ценами столичной биржи, проверяли прогоны английской линейкой по карте. Было интересно. Я даже испытывала настоящий азарт, когда получалось разоблачить мошенничество какого‑нибудь недобросовестного поставщика или полковых интендантов.

— Вы опасный человек, Наденька, — совершенно искренне, заявил я. — Мне уже боязно просить вас оказать мне услугу и заняться моими делами. Было бы горько узнать, что люди, коих я полагал за своих друзей или даже соратников, банальные мошенники и недобросовестные… как вы говорили? Интенданты?

— Поставщики, — вновь прикусив губу, поправила меня девушка. Тут же сцепила ладони вместе, и холодно блеснув глазами, заявила:

— И тем не менее, мне придется этим заниматься. Мой отец считал, будто жена должна уметь вести домашнее хозяйство. И что с того, что ваше, так сказать — собственность, рассыпана по всей стране?