Его моя девочка - Эльвира Владимировна Смелик

– Нет!

– О! – удовлетворённо отметил Алик. – Живой. Тогда побыстрее.

Так и пришлось вылезать, хотя безумно не хотелось. К тому же одеться Лиза могла только наполовину – нижнюю половину. С джинсами-то всё в порядке, только немного забрызганы, а вот рубашка и бюстгальтер насквозь мокрые. Потому что Никита затащил её в ванну прямо в них. И в этом действительно было что-то особенное – как пропитанная водой ткань тесно липла к телу, будто сама прикасалась, и меняла ощущение от других прикосновений.

– Так неравнодушен к девушкам в мокрых футболках?

– К одной девушке.

И всё бы ничего, если бы в квартире по-прежнему никого не было, а Алик мог и сейчас торчать недалеко от двери, чтобы нетерпеливо стучаться и орать, напоминая о себе каждые пять минут.

– Да завернись в полотенце, – предложил Никита, но как-то слишком быстро передумал. – Или подожди, я тебе что-нибудь своё принесу.

– Да ладно, – отмахнулась Лиза. – Полотенце тоже пойдёт.

Никита сам завернул её в него, поплотнее. Хотел накинуть на плечи ещё одно, но Лиза отказалась. До комнаты всего несколько шагов, и не холодно.

Алик хоть и не торчал под дверью, но сразу нарисовался поблизости, услышав, что дверь открылась, воскликнул многозначительно-удивлённо:

– Лизбет! И ты здесь!

Как будто можно было не заметить и её курточку на вешалке, и кроссовки при входе, и короткую трикотажную жилетку, тоже оставшуюся где-то там в прихожей.

Улыбнулся, но не слишком широко, скользнул глазами по лицу, шее, плечам. А ей поёжится захотелось. Не от того, как он смотрел, а, скорее, от собственного ощущения. Лизе вдруг показалось, что Алик, если бы смог, взглядом стянул бы с неё полотенце.

Или опять это игры раздутого самомнения – якобы привидевшаяся в его взгляде похотливая жадность? Но ведь Лизе совсем ни к чему, чтобы кто-то ещё в неё влюблялся, хотел.

Хотя, конечно, одно с другим не идёт в связке. К плотскому желанию остальные чувства не прилагаются по умолчанию. Можно просто хотеть, но не любить. Тут достаточно химии, и даже с кем – не особо важно. Лишь бы возбуждало. Особенно по молодости, когда гормоны безудержно играют. Вот и Алик мог не испытывать ничего другого. Но и Лизу действительно не интересовала чужая симпатия, любая, даже то самое самолюбие не тешила.

Не нужен ей больше никто. Потому что у неё уже и так всё есть.

А худи, которое Никита ей одолжил, чтобы она могла дойти до собственной квартиры, ничего, если она подольше не вернёт? С учётом, что в залог у него осталась её рубашка. Потому что, когда Никиты нет рядом, можно напялить худи на себя, натянуть капюшон на голову, уткнуться носом в его край, почувствовать любимый запах.

Лиза даже спать в нём завалилась – не получилось расстаться.

Она прямо как собака в отсутствие хозяина – лежит, обняв какую-то его вещь. Ну так же и правда легче переживать разлуку. А когда он рядом… когда он рядом…

Конец осени, и на улице совсем не жарко, но Лиза не чувствовала промозглого холода. Потому что сидела у Никиты на коленях, потому что он обнимал её, а она… Она смотрела на него заворожённо и ласково водила пальцами по его лицу, словно тщательно прорисовывала каждую чёрточку – брови, нос, скулы – и почти задыхалась от накрывающих её чувств, от нежности. А он блаженно жмурился и наверняка тоже не замечал ни холода, ни осени, ни темноты вокруг. Но вдруг свёл брови, отчего складочка – не ровно между ними, а чуть правее – обозначилась чётче, спросил встревоженно и недоумённо:

– Ты плачешь?

– Угу, – подтвердила Лиза, украдкой шмыгнула носом.

– Почему? Случилось чего?

Случилось. И случалось. Каждое мгновение.

– Ты разве не слышал про такое – слёзы счастья?

У Никиты иронично дёрнулся уголок рта. Он опять нахмурился, но на этот раз задумчиво и явно показательно.

– Ну-у-у… вроде бы слышал что-то.

И теперь уже оба уголка рта поползли вверх.

– А у тебя улыбка идиотская, – сообщила Лиза, отмечая их указательными пальцами.

Он хмыкнул невозмутимо.

– Ну а чего? Одна рыдает, другой глупо лыбится. А как ещё по-твоему должны выглядеть влюблённые?

– То есть ты – влюблённый? – крайне заинтересованно уточнила Лиза.

– А не похоже? – откликнулся Никита. – Или мне тоже надо всплакнуть?

Она посмотрела на него сосредоточенно и немного недоверчиво.

– Ты сможешь?

Он задумался, на этот раз по-настоящему.

– Не знаю. Может, и не смогу. Не помню, когда вообще плакал. Вроде никогда.

– Ну и не надо, – заключила она. – Мне нравится, когда ты улыбаешься.

– По-идиотски?

– Ага. Хотя, когда такой суровый-суровый, тоже нравится.

– И совсем не страшно?

– Не-а.

И опять уголки губ сами по себе поползли вверх. С ней он абсолютно невменяемый. Определённо.

– Даже не представлял, что когда-нибудь буду о таком говорить. Причём на полном серьёзе.

Лиза сморщила нос и сочувственно кивнула.

– Глупеешь?

– Не-а, – передразнил её Никита, перестал улыбаться, произнёс легко и свободно: – Просто схожу с ума. Люблю тебя.

Она почему-то опустила глаза, переглотнула, а потом и вовсе отвернулась, и опять украдкой шмыгнула носом, но он услышал, подцепил её подбородок, повернул лицом к себе.

Подсохшие мокрые дорожки на щеках снова блестели влагой, и глаза блестели. В одном моментально набухла большая прозрачная капля – огромная – покатилась вниз. Никита успел поймать её на полпути – губами – горячую и солёную, чуть отстранился, спросил:

– Ну чего ты опять-то плачешь?

– Не знаю, – виновато пробормотала Лиза. – Правда, не знаю. Они сами текут. – Пожала плечами. – Наверное, иначе я просто не выдержу. Тоже сойду с ума. Только по-настоящему. Мне настолько хорошо – сейчас, с тобой. И я так тебя люблю. Или может, не люблю. Это больше. Но я не знаю, как оно называется. Мне не сказать, не