Невинные убийцы - Джейн Лавик-Гудолл

Когда щенята резвились, Миссис Браун обычно лежала поблизости. Старая Бочка тоже проводила много времени возле Логова Золотых трав, и не только ради своих щенят — ей нравилось общество Миссис Браун. В жаркие дни эта пара толстых матрон частенько брела вместе к прохладным тростниковым отмелям — освежиться в жидкой грязи. И так же вместе они приходили обратно, мокрые и измазанные илом, часа в четыре-пять вечера. Неторопливо подойдя к норе, обе мамаши заглядывали в глубину, издавая порой негромкие отрывистые низкие звуки; услышав их, щенята выскакивали на поверхность. Бочка почти всегда нетерпеливо раскапывала вход в пещеру в ожидании близнецов. Затем обе самки — каждая в сопровождении собственного потомства — укладывались в неглубоких ямках возле норы и принимались кормить щенят; трапеза продолжалась обычно час-полтора.

Даже Кровавая Мэри, которой, как первой самке клана, хватало дел и помимо возни с детворой, немало времени проводила у норы, пока ее щенкам не исполнилось двух месяцев. Очевидно, это объясняется тем, что маленькие щенки сосут, хотя и не подолгу, но чаще, чем трехмесячные. И если Пестрячок и близнецы сосали всего три раза в сутки, щенки Кровавой Мэри сосали вдвое чаще.

Водка и Коктейль с самого рождения обнаружили совершенно разные характеры. Коктейль был во всех отношениях спокойнее, живости в нем было меньше. Он по многу минут вылизывал Кровавой Мэри шею и шерсть вокруг ушей, когда она лежала возле норы, а потом усаживался у нее под носом и задирал голову, предлагая ей отплатить услугой за услугу. Обычно Кровавая Мэри соглашалась и немного ухаживала за ним, выкусывая что-то из его шерстки передними зубами или вылизывая его с ног до головы шершавым, как у кошки, языком. А Водка тем временем резвился, кувыркался с Пестрячком или карабкался на мать — он все старался убедить Коктейля, что есть более веселые занятия, чем наводить красоту.

Когда щенята стали подрастать, я отметила, что они проводят вместе гораздо меньше времени, чем остальные близнецы. По-моему это происходило оттого, что более смелый и предприимчивый Водка уже месяцев с четырех норовил увязаться за Кровавой Мэри, куда бы она ни шла. Уже в этом возрасте, когда задняя половина тела и ноги у него были еще черны, как у младенца, он иногда оказывался у добычи, если та была убита не особенно далеко от логова. Уверенный в своей безнаказанности — он находился под защитой самой главной самки клана — Водка таскал сочные куски мяса прямо из-под носа взрослых гиен. Частенько он наедался, пристроившись под брюхом Кровавой Мэри. Ведь если бы он не жался к матери, ему вряд ли удалось бы спокойно прожевать свою добычу. Один раз я видела, как он бежит за Кровавой Мэри к дому и тащит солидный кусок шкуры, зажав его в зубах. И хотя он задирал голову как можно выше, чтобы его трофей не волочился по земле, это ему не помогало: он то и дело наступал на шкуру и тыкался носом в землю. Пробежав немного, он остановился и принялся жевать свое лакомство; но тут компания молодых, почти взрослых гиен, которая следовала за ним, бросая алчные взгляды на его трофей, стала подбираться поближе. Кровавая Мэри не останавливалась, и стоило ей отдалиться на шесть метров, как один из молодых бросился на шкуру. С пронзительным хихиканьем Водка подхватил ее и, поставив распушенный хвост торчком, помчался следом за матерью; два раза он опять запинался о свой трофей, а настойчивые юнцы не отставали от него. Но вот Кровавая Мэри улеглась, и Водка тут же пристроился у нее под бочком, так что старшие щенки поняли, что поживиться не удастся, и разбрелись кто куда.

Когда Водке и Коктейлю исполнилось десять месяцев и они стали уже полувзрослыми гиенами, я стала чаще видеть их вместе. Наверное, те приключения, которые манили Водку, например походы к общей добыче или небольшие разведывательные рейды за свой страх и риск, перестали пугать подросшего Коктейля. Да и Водка распрощался со своей детской энергией, бившей через край, и настолько остепенился, что с удовольствием минут по десять кряду «причесывал» и вылизывал братца.

Несмотря на все это, мне и в голову не пришло, что что-то неладно в тот день, когда я, подъехав к норе, где обитали двое щенят, увидела, что Водка бродит один, а Кровавая Мэри лежит в сторонке. Водка места себе не находил. Он бродил и бродил кругом, принюхиваясь к земле, а потом останавливался и не сводил глаз с равнины. Вдруг он бросился бежать со всех ног — прочь от логова и от матери. Кровавая Мэри подняла голову и посмотрела ему вслед, но когда он скрылся за холмом, встала и поплелась за ним. Я поехала за ней, и мы вскоре догнали Водку — тот оказался у норы, в которой они с Коктейлем жили несколько недель назад. Кровавая Мэри плюхнулась на землю, но Водка никак не мог успокоиться и минут через десять снова мчался куда-то по равнине. Я поехала следом и увидела, что он прибежал к другой норе. Он нырнул вниз, и из норы сейчас же полетела грязь — уж не собирается ли он расчистить нору? Кровавая Мэри приплелась и к этой норе и вновь растянулась на земле, но Водка бросился бежать к следующей. Теперь я уже точно знала — он разыскивает своего брата. А он все копал и копал нору, как будто хотел убедиться наверняка, что Коктейль не затаился в самой ее глубине.

Только через два часа щенок прекратил поиски и лег рядом с матерью. Все это время он носился от норы к норе, копал, вынюхивал что-то на земле и в воздухе. Много раз он подвергался смертельной опасности, снуя по степи; это было в разгар гона гну, и днем быки нападали на любую гиену, пробегавшую мимо. Водка, маленький и неприметный с виду, просто огибал разъяренных быков по огромной дуге, а вот Кровавой Мэри, провожавшей своего щенка, не раз приходилось поворачивать и спасаться в норе, от которой она только что отошла. Атаки одного злобного быка шесть раз заставляли ее «окапываться», но ей все же удалось догнать Водку.

Теперь, вспоминая обстоятельства, связанные с исчезновением Коктейля, я понимаю, что Водка чувствовал, что что-то стряслось с его братом. Кровавая Мэри, провожавшая своего щенка от норы к норе, не принимала ни малейшего участия в его отчаянных розысках и была безмятежно спокойна. Но к вечеру и до нее, как видно, дошло, что случилась беда, — на этот раз уже она в сопровождении Водки обошла все норы, одну за другой, совала голову в каждую и тихонько звала. Время от времени, проходя по равнине, она испускала долгие, горестные вопли: «ууууу-гуу»! Еще два дня Кровавая Мэри обыскивала — правда, без особого рвения — разные норы, но в конце концов перестала искать. Я больше никогда не видела Коктейля.

В кратере сплошь да рядом встречаешь гиен — матерей, однопометников или просто приятелей, — которые бродят от норы к норе, разыскивая какого-то определенного щенка. Отчасти это обусловлено тем, что щенята начиная примерно с четырех месяцев переходят из одной норы в другую по собственному почину. Бывает, что, пробыв в норе три-четыре дня, они снова уходят, а иногда живут в одной норе три-четыре недели, как, например, в Логове Золотых трав. Самых маленьких щенков переносят или переводят из норы в нору матери. И я совершенно убеждена, что зачастую гиена уходит из норы только потому, что появляется другая гиена, с которой она «не ладит», а иногда она просто переходит к норе, где устроилась ее подруга. Представьте себе, к примеру, нору или скорее несколько нор вместе, в которых обитают щенята разных возрастов. Щенок ростом в четверть взрослой гиены, который приходил сюда только поиграть по вечерам, решает остаться насовсем и не возвращается в родной дом. И его мать тоже перейдет к этой норе. Но другая мать, обосновавшаяся в этой норе раньше, по рангу стоит ниже вновь прибывшей и при ней чувствует себя не в своей тарелке. Поэтому она переносит своих щенят одного за другим в другую нору, поодаль от первой. Крохотные черные щенята очень нравятся тем, что постарше, и вскоре старшие щенки переселяются в нору к малышам. А случается и так, что общество матери двух черных щенят нравится другой матери и она переводит своих собственных детей в ту же нору. Так и идет этот круговорот, постоянная смена обитаемых нор весь год напролет.

Как-то раз я сама была виной такого «переезда», который доставил матери кучу хлопот. Ранним утром я подъехала к норе, где молодая Графиня Дракула лежа кормила своих двойняшек. Это были ее первые щенки, всего трех недель от роду, и она до ужаса боялась машины. Когда я подъехала, Графиня Дракула встала и посмотрела на щенков. В серой предрассветной мгле ее морда с уродливо рассеченной верхней губой выглядела жутковато. Вот она схватила одного щенка за шиворот и понесла, время от времени опуская на землю, чтобы перехватить поудобнее. Достигнув своей цели — это была нора в сотне метров от первой, — она исчезла под землей, все еще держа в зубах щенка. Но почти тут же вылезла без пего.

Тем временем из норы рядом со мной раздавались пронзительные завывания второго щенка. Графиня Дракула поспешила на его крики. Последние тридцать метров она пробежала бегом, и, когда сунула морду в нору, завывания стихли. Но теперь принялся выть щенок в дальней норе, отчаянными воплями призывая на помощь. Графиня Дракула отдернула морду, которую засунула было в нору, посмотрела туда, откуда доносился крик, побежала обратно к орущему щенку и забралась в нору.