47 ронинов - Джоан Виндж

Но когда его столь бесцеремонно вышвырнули из замка; когда он увидел, во что превратилась жизнь Рику и Тикары; когда понял, что шпионы Киры по-прежнему не спускают с него глаз, опасаясь, что дух каро так и не сокрушен… Вот тогда что-то в нем произошло. И тлеющие в душе угольки вместо того, чтобы угаснуть окончательно, вдруг разгорелись с новой силой и возродили истинную сущность в том создании, уже почти не человеке – тени, – в которое он едва не превратился.

Даже когда лицо сына от облегчения расплылось в счастливой улыбке, Рику продолжала смотреть серьезно. Как же давно она знает своего мужа! Дольше, чем Тикара живет на белом свете. И потому заданный им вопрос лишь утвердил женщину в ее подозрениях относительно настоящих намерений Оиси. В глазах ее засветилась обреченная покорность.

– Все они покинули Ако, – произнесла она. – Я слышала, что Хара стал монахом, Хадзама – земледельцем.

– А госпожа Асано?

Рику опустила голову.

– Она по-прежнему «гостья» господина Киры, пленница в его владениях. Время, отведенное ей для траура, почти вышло. Господин Кира уже занялся подготовкой свадьбы, которая планируется на Сюнсэцу Корэнсай, праздник почитания предков.

День весеннего равноденствия? Времени совсем мало… Успеет ли он разыскать вассалов господина Асано? Остались ли среди них те, кто готов пожертвовать всем ради спасения души их хозяина… кто хочет осуществить законную месть?

Оиси повернулся к Тикаре:

– А что с полукровкой?

Голос его невольно выдал оскорбленную гордость – воспоминание о том, как привязан был сын к Каю, вновь больно укололо самолюбие, словно острием меча. Но и искреннего интереса в этом вопросе тоже было немало.

Тикара явно удивился. Улыбка слетела с его губ.

– Люди Киры увезли его на Голландский остров, Дэдзиму.

Боги… Значит, полукровку и вправду туда отправили… А он, Оиси, еще смел сетовать на жестокость собственной судьбы!

Самурай опустил голову, лицо его исказилось. Жив ли еще Кай? Столько времени в таком месте… А если все-таки жив, можно ли вызволить его с запретной земли, принадлежащей чужеземцам?

Что ж, иного выбора, кроме как попытаться, нет. Ведь – хоть ему и претит это признавать – без помощи полукровки никакой мести не получится, всех их ждет лишь собачья смерть…

– Нужны лошади. Три лошади, – обратился Оиси к сыну.

Тикара отвесил поклон и кинулся к двери. Лицо его светилось от нетерпения и решительности. Юноша помедлил, одарил родителей счастливой улыбкой – и тут же плечи его поникли. Нацепив маску безнадежной обреченности, он выскользнул на улицу.

Рику проследила глазами за исчезнувшим сыном и повернулась к Оиси. Не желая выдавать своего горя, она старалась не смотреть на мужа. Как много мирных, счастливых лет провели они вместе! Какую внезапную трагедию пережили! И вот теперь, когда она поверила, что возносимые ею молитвы были услышаны, что супруг благополучно вернулся домой… теперь она вновь его теряет. Причем на этот раз вместе с сыном. Словно ее самые близкие мужчины были водой, утекающей сквозь пальцы.

Оиси, легко коснувшись подбородка жены, бережно приподнял ее лицо. Глаза их встретились. Возможно, ей и удалось бы скрыть свою печаль от кого-нибудь другого. Но только не от него. Не от любящего мужа, за столько лет прекрасно ее изучившего. И он тоже не пытался прятать свою грусть.

– Тебе придется заставить весь мир поверить в то, что ты со мной развелась. – Голос его был нежен. – Это единственный способ защитить тебя, ведь я собираюсь нарушить приказ сёгуна…

Он запнулся, поймав ее пораженный взгляд, взгляд раненого зверя. С трудом взяв себя в руки, Оиси прошептал:

– И никто, кроме нас двоих, не должен знать: ты – отрада всей моей жизни… И останешься ею навечно…

Рику притянула его к себе, крепко прижалась, вцепившись в мужа с такой силой, словно хотела напитаться от него теплом на бесконечные, долгие зимы, что суждены ей отныне в жизни без него. Она уткнулась лбом в плечо Оиси, пытаясь скрыть слезы, но они все равно просачивались сквозь его ветхое кимоно, покрывая кожу бесчисленными горячими поцелуями. Высвободив длинные темные волосы Рику из-под платка, он все гладил их и гладил… перебирая, ощущая их мягкость грубоватыми пальцами, так истосковавшимися по прикосновениям к любимой…

Наконец Рику отстранилась. Дыхание ее стало спокойным, слезы высохли. Читавшиеся до этого в глазах боль и горе сменились мужеством и пониманием.

– Я – жена самурая, – спокойно произнесла она. – Каким бы ни было твое предназначение и твои обязательства, я разделю их с тобой.

Она улыбнулась. То была улыбка не просто почтительной, верной своему долгу супруги – но улыбка любящей, участливой женщины с душою воина.

Оиси показалось, что никогда прежде не испытывал он такой сильной, такой всепоглощающей любви к своей жене, как теперь, не чувствовал подобного восхищения. Воистину, боги его испытывают, показывая, чем придется пожертвовать. Но впереди ждет дело, важнее которого ничего нет. Оиси вновь привлек к себе Рику. Сейчас он особенно нуждался в ее тепле.

Тикара с отцом расположились у перекрестка дорог в лесу. Юноша пришел сюда на закате после того, как справился с порученным заданием. Пробродив целый день по поселению, постоянно остерегаясь чужих глаз и излишне любопытных знакомых, он сумел приобрести лошадей и припасы.

Выйдя из дому, Тикара первым делом направился к тайнику, устроенному вместе с отцом накануне возвращения сёгуна. Там хранилось несколько небольших, но ценных вещиц – семейные реликвии, основную часть которых ему за время заточения Оиси пришлось продать, чтобы прокормить себя с матерью и обеспечить им крышу над головой.

Мама ни за что не соглашалась покидать Ако, пока отца держат в темнице, и, к их удивлению, вассалы Киры не возражали против этого. Чтобы добыть денег на жизнь, Тикара готов был выполнять любую работу, даже саму черную и тяжелую. Но нанимать его все отказывались – наверняка по приказу узурпатора.

И все же в тайнике осталось достаточно ценностей – спасибо предкам! – чтобы снарядить его с отцом в дорогу (отсюда пути их расходились), а также нанять носилки для матери. Ей предстоял долгий путь в родительский дом. Семья Рику, по счастью, была не из Ако, так что по воссоединении со своими родственниками мама будет в безопасности. Хотя бы она… Вот только на прощание Рику одарила сына таким взглядом, что Тикара засомневался – научится ли она когда-нибудь улыбаться вновь?

Но ее напутственные слова прозвучали достойно:

– Вы хотите покарать зло, которое без вас осталось бы безнаказанным… Вы ищете справедливости. Имена ваши никогда не будут забыты!

И в глазах мамы засияли слезы гордости.

Оиси в последний раз проверил лес вокруг. Постоял, прислушиваясь. После пережитого одиночного заключения чувства все еще были обострены. Наконец он удовлетворенно вздохнул. Что ж, никто за ними не шпионит, это хорошо.

Бывший узник взял в руки два предмета, продавать которые Тикаре было строжайше запрещено. Они не принадлежали их семье. Старинный меч господина Асано, доставшийся даймё от предков, отдала каро на хранение госпожа Мика. Оиси протянул его сыну. Вторую реликвию оставил у себя – танто, кинжал, которым князь лишил себя жизни. Миссия этого оружия пока не окончена. И, прежде чем оно ляжет на надгробную плиту своего хозяина, чтобы остаться там навечно, ему предстоит поучаствовать еще в одном ритуале…

Тикара принял меч, благоговейно рассматривая выгравированный на рукояти фамильный герб.

– Покажи им это, – кивнув, сказал Оиси. – И передай – пусть ждут меня на горе Будды через… две недели. Помни, – в сотый раз повторил он, – враг не дремлет.

Оиси долгим пытливым взглядом впился в лицо сына, желая удостовериться, что тот понял: дабы успешно выполнить свою часть плана, ему следует быть крайне осторожным, но продвигаться вперед при этом очень быстро.

– Да, отец. Да, господин. – Тикара выпрямился и ответил решительным, целеустремленным взглядом.

Оиси вновь кивнул – на этот раз удовлетворенно.

Он помог юноше взобраться на коня – прощальный отцовский жест, берущий начало еще с тех времен, когда сын был слишком мал, чтобы самостоятельно запрыгнуть в седло. Тикара в ответ улыбнулся и отсалютовал мечом господина Асано. Последние лучи заходящего солнца, пробивающиеся сквозь ветви деревьев, на миг высветили фамильный мон на рукояти. И, пришпорив коня, Тикара стрелой пустил его в надвигающуюся ночь.

Оиси поднял последнюю реликвию, хранившуюся в тайнике, – комплект из двух мечей, длинного и короткого, украшенных их семейным гербом. Когда-то эта пара принадлежала отцу. При сдаче замка Кира, не имея на то никакого права, бесцеремонно отобрал собственные мечи Оиси – прекрасный комплект, подаренный ему, когда он занял должность каро. И мечи всех остальных самураев тоже.