Нежные кузины - Паскаль Лене

В ту минуту, когда Жюльен осторожно прикрывал за собой дверцу шкафа, шаги остановились перед комнатой, из которой он только что вышел. Затем все снова затихло.

Жюльен попытался наклониться и посмотреть в замочную скважину, но это ему не удалось. В шкафу было слишком тесно. Что происходило в коридоре? Почему эти люди (ему казалось, что он слышал шаги двух человек) не заходят в комнату?

— Нет, Матье! Сегодня — нет! — раздался вдруг женский голос.

— Почему?

— Потому что ты мне противен! Ты подлец! Ты только что поимел на кухне Матильду!

— Да нет же! Клянусь тебе!

— Я нашла на полу ее трусики в луже соуса!

— А что это доказывает?

— Посмотри на свою рубашку! Она вся в пятнах от соуса!

Наступило молчание, потом женщина заговорила снова:

— Да ты все время крутишься возле ее толстой задницы. Не понимаю, как ты можешь?

— Иди ко мне! Ты у меня одна! Ты ведь и сама это знаешь, — нежно сказал Матье.

Жюльен услышал звучный хлопок, похожий на пощечину, потом еще один, гораздо глуше.

— Оставь в покое мои ягодицы! — крикнула женщина.

— А не надо было меня по щеке бить! — отозвался Матье.

Жюльен извивался всем телом, чтобы заглянуть в замочную скважину, но все было напрасно.

— Надень-ка штаны! — сердито сказала женщина, а затем раздался торжествующий возглас: — Так я и знала! И здесь у тебя полно соуса, свинья ты этакая! Иди отмывайся!

Тут Жюльену показалось, что Матье и женщина дерутся. Послышался топот ног на скрипучем полу коридора, треск разрываемой ткани («Перестань!» — сказал женский голос). Но потом прерывистое дыхание Матье стало более хриплым, и на этом басовом фоне возникла странная тихая мелодия, женственная и волнующая, жалобная и упоительная…

Жюльен был потрясен до такой степени, что в тиши тесного шкафа достал из кармана метроном: он хотел отмерить такт этой восхитительной кантаты, чтобы сильнее проникнуться ею.

Минуту спустя снова стало тихо. Затем дверь комнаты со скрипом открылась и со стуком захлопнулась. Жюльен вылез из шкафа. Он на цыпочках прошел мимо комнаты, где приглушенный смех указывал на то, что оба музыканта уже настраивают инструменты для исполнения следующей части дуэта. Спустившись на второй этаж, он заметил, что провода исчезли: кто-то умело спрятал их в желобок в полу.

Дверь в новую комнату профессора была раскрыта настежь.

— Входите! Входите! — сказал добрый старик, увидев, что Жюльен остановился на пороге.

— Я… Я боялся вам помешать.

— Вы мне не мешаете. Очень хорошо, что у вас есть интерес!

Профессор широко и приветливо улыбнулся юноше, у которого был интерес. Затем стал искать что-то в одном из многочисленных ящиков, стоявших на полу.

— Я же ее только что сюда положил, я точно помню! — ворчал профессор себе под нос, роясь в ящике, где лежали, наверно, сотни разных инструментов, механизмов, электрических лампочек всевозможных размеров и форм.

Провода выходили из-под плинтуса и вели к столу, где стоял странного вида аппарат: очевидно, профессор как раз заканчивал работу над ним.

— Ах! Ничего не могу найти после этого переезда!

Юноша удивленно разглядывал необычное устройство, к которому его привели провода.

— О… Это мой самый значительный эксперимент, — объяснил профессор. — Но т-с-с! О нем никому нельзя рассказывать!

Он взглянул на карманные часы.

— Через минуту они начнут… Они очень пунктуальны.

— Кто — они? — полюбопытствовал Жюльен.

— Т-с-с!

Большая лампочка на самом верху машины слабо засветилась.

— Смотрите внимательно, молодой человек! Они начали.

— Начали — что?

— Энергия! Энергия! — загадочно пробормотал старый ученый, чьи руки дрожали от волнения и, казалось, хотели поймать слабый свет, мерцавший над аппаратом. — Хорошо! Хорошо! — приговаривал он вполголоса, словно обращаясь к какому-то животному, которое он боялся вспугнуть.

Лампочка стала гореть ярким белым светом, но каждые две или три секунды она гасла, а потом зажигалась на такой же промежуток времени. Глаза профессора неотрывно смотрели на лампу, щеки его багровели, на лбу выступили капельки пота. Сжав кулаки, он стучал ими по столу в такт мигающему свету:

— Хоп! Хоп! Хоп!

Теперь свет лампы стал ослепительным, она зажигалась и гасла со все более короткими промежутками. Профессор в том же ритме приплясывал от возбуждения:

— Хоп! Хоп! Хоп! Хо-оп!

Наверху слышалось поскрипывание железной кровати.

И вдруг лампочка перед носом профессора вспыхнула синим пламенем и разлетелась на куски, а кровать наверху словно задергалась в конвульсиях.

— Ах! Какие молодцы! — сказал старый ученый, вытирая лысину клетчатым платком. — Завтра вкручу им лампочку посильнее.

Жюльен вернулся к себе в комнату, захваченный целым вихрем странных, волнующих, временами пленительных ощущений. «Энергия! Энергия!» — бормотал профессор. Вначале Жюльен не уловил скрытого и магического значения этого слова. Но теперь ему казалось, что стены дома, его родного старого дома излучают какое-то таинственное живое тепло. И это тепло передавалось ему, Жюльену! Оно возникало в пояснице, неудержимо поднималось вверх по спине и столь же неудержимо спускалось к животу, где неудержимо сосредоточивалась та энергия, о которой говорил профессор.

Внезапно до него дошло, что за целый час или даже больше он ни разу не подумал о Жюлиа. Как необычно! Что с ним происходило? В то же время Жюстина расцветала под его взглядом, Матильда стонала под его поцелуями. Анжель, малютка Анжель, также не укрылась от его воображения.

Столь похотливые помыслы («нечистые», как сказали бы отцы-иезуиты) могли довести до опасных крайностей (опять-таки выражение отцов-иезуитов, но даже у самых испорченных мальчиков бывает только одна крайность, хоть и доставляющая им немалое беспокойство).

Жюльен решил, что холодный душ поможет ему устоять перед искушениями, которые возбраняются моралью.

Но каково было его удивление, когда он открыл дверь ванной комнаты! В ванне стояла Лизелотта, одной рукой прикрывая грудь, а другой — самое белокурое место на своем теле, и смотрела на него.

Жюльену казалось, что он видит сон. Как бывает в снах, он не мог ни пошевелиться, ни заговорить, только таращил глаза. Под его взглядом Лизелотта сверкала, точно полированный мрамор.

У нее были стройные, точеные ноги, две свечи из воска цвета слоновой кости, чьи нежно-золотистые огоньки просвечивали сквозь почти прозрачную руку девушки.

Жюльен замер, созерцая это видение, а видение принялось хохотать над таким наплывом чувств. Лизелотта не смущалась, когда на нее смотрели. Она была молода и красива, она любила свое тело, любила воду, любила намыливаться, а сейчас она испытывала дополнительное удовольствие от того, что юноша покраснел.

А юноша вдруг попятился назад, в коридор, и захлопнул за собой дверь.

— Ты что, малышка, никогда мужчины не видела? — пробормотал он, пытаясь отдышаться.

Клер и Шарль играли в пинг-понг. Жюлиа подсчитывала очки. Она сидела на складном стуле, положив ногу на ногу, и задравшаяся юбка открывала ляжки. Понятно, взгляды жениха время от времени устремлялись на промежуток между юбкой Жюлиа и деревянными планками сиденья. Но это не мешало ему следить за шариком. А вот Клер не могла делать два дела сразу. Она следила за взглядом Шарля, проверяя направление (взгляда, а не шарика), и потому проигрывала каждую подачу.

— Двенадцать — ноль, тринадцать — ноль, — неумолимо раздавался голос Жюлиа.

— Будь повнимательнее! — сказал Шарль. — Ты пропускаешь все мячи.

— Сама не знаю, что со мной. Извини.

— Ладно! Начнем снова.

— Четырнадцать — ноль, пятнадцать — ноль, — с легким сарказмом комментировала Жюлиа.

Клер взглянула на кузину с сильным желанием дать ей пощечину.

— Жюлиа, дорогая, не хочешь пойти проведать свою лошадку?

— Не отвлекайся, Клер! — вмешался Шарль. — Отбивай!

Невеста нервно стукнула ракеткой по шарику, который угодил между ног Жюлиа.

— Шестнадцать — ноль! — возликовала Жюлиа, грациозным движением бросая шарик кузине.

Клер швырнула ракетку на стол.

— Я больше не играю! Вы оба против меня!

И она убежала в дом, хлопнув дверью.

— Клер, вернись! На что ты обиделась?.. — крикнул искренне огорченный жених.

Жюлиа встала, пожала плечами и удалилась восвояси.

А в это время профессор Гнус показывал Клементине распустившиеся в теплице орхидеи.