Епитимья - Рик Рид

По-прежнему держа мальчика за шею, мужчина толкнул его на деревянный стол. Джимми почувствовал щекой его гладкую поверхность: стол будто смазали жиром. И еще уловил запах лимона, от которого внутри у него все сжалось. А потом почувствовал чужую отвердевшую плоть.

— Эй, парень, может, взять немного крема? Тогда пойдет намного легче.

Джимми ужасно не хотелось, чтобы его внутренности разрывали, но боль иголками пронзила его, когда этот тип вошел в него сухим.

— Боль, мой мальчик. Помнишь, что я говорил-? Она тебя излечит.

Джимми закрыл глаза и прикусил губу с такой силой, что кровь брызнула ему в рот, в то время как толчки пениса внутри него заливали все его тело волнами адской боли. Но он решил, что не закричит. Тип вдруг заголосил:

— О Боже, я искренне сожалею, что оскорбил тебя. Мне отвратительны мои грехи, ибо я боюсь утраты вечной жизни на небесах и мук ада...

Джимми представлял себе, что он не здесь, совсем не здесь... Он видел озеро Мичиган, сверкающее в свете жаркого августовского дня. Пляж был заполнен людьми, а он и его друг Уор Зон бросились в воду, и от их тел разлетелись во все стороны брызги...

Он почти не почувствовал, как струйка теплой крови стекала по его бедру.

Несколько часов спустя. И тьма вокруг. Матрас и что-то мягкое под ним. Он вспомнил, что его отодрали, вспомнил острую боль, пронзившую его, когда этот тип вошел в него. Он помнил, как тот пыхтел и хрюкал. Он мечтал, чтобы тот кончил поскорее.

Он помнил запах его тела и как потом тип швырнул его на спину и забросил его ноги себе на плечи. Помнил, что думал: это никогда не кончится...

А что еще? Что еще? Почему ему кажется, что тело онемело? Откуда ощущение, что он не может встать? Откуда этот холод и почему мокро между ногами?

Джимми не мог вспомнить, как добрался до своей комнаты. Перед глазами — вспышки красного, белого, синего... Жестянка «Криско». Господи, сердце его сжалось, когда он все же вспомнил. Он попытался повернуться и почувствовал пронизывающую боль в прямой кишке. Тошнота и горечь поднимались к горлу.

Он слышал голос мужчины, когда тот молился: «Святая Мария, исполненная благодати, Господь с тобою...»

Джимми не хотел бередить память, но здесь, в темноте, было легко вспоминать и видеть. Он не хотел видеть себя, зачерпывающего «Криско» из жестянки.

«Это его излечит» — он вспоминал, как мужчина шептал эти слова, будто обращался к кому-то третьему, находившемуся в комнате. Джимми помнил только до этого момента — вскоре после этого он отключился.

Теперь, когда его глаза привыкли к полумраку, он видел, что находится в комнате, походившей на кабинет. У стены стоял письменный стол с компьютером. Над письменным столом — изображение Иисуса, распахнувшего одежды, обнажившего грудь. Везде были газеты — сложенные стопками на письменном столе и раскиданные по полу. Настенные шкафы были забиты журналами и книгами в мягких обложках.

Что со мной будет?

Джимми закрыл глаза, пытаясь не двигаться, лежать спокойно, чтобы вновь не пронзила боль, от которой спирало дыхание. Он лежал тихо, вспоминая то время, когда ему было одиннадцать.

Одиннадцать. Это было с четверга на пятницу. Лето. Он пытался задремать, ворочаясь в своей постели. Простыня под ним была вся мокрая от пота. Вентилятор не приносил прохлады, зато громко гудел, отгоняя сон. Но гудение это не заглушало всхлипываний матери в соседней комнате и стоны (двоих? или троих?) мужчин.

Джимми повернулся к стене. Там была длинная трещина, и он попытался сосредоточить на ней свое внимание, проследить ее путь вниз — от середины стены и до его постели.

Он зажал руками уши, чтобы не слышать Карлу и парней, которых она привела домой. Привела, чтобы путаться с ними.

Он почувствовал возбуждение, его плоть отвердела, и это было отвратительно. Ведь она была его матерью.

Джимми сел в постели, когда скрип пружин, стоны в соседней комнате сделались невыносимыми. Он дотянулся до своих шорт, лежавших рядом на стуле, и поднял майку с пола. Тихонько оделся, стараясь не думать о звуках, доносившихся из соседней комнаты.

Через несколько минут он вышел из квартиры, осторожно прикрыв дверь, хотя и не сомневался в том, что его не хватятся.

Карла будет спать долго.

А кто мог сказать, чем займутся мужчины?

На улице, на Лоренс-авеню, все выглядело необычно — после полуночи кварталы эти становились для него чужими. Машин было мало, а те, что все же были, ехали гораздо медленнее, чем днем. На углу какие-то ребята открыли пожарный гидрант, вокруг него растекались огромные грязные лужи.

Джимми, старавшийся держаться подальше от яркого света уличных фонарей, остановился, прислонившись к двери фабричного склада, прижимаясь спиной к металлической решетке.

Мимо прошел какой-то чернокожий, на вид очень потешный — из-за какого-то увечья бедняге приходилось держать руку за спиной, и она болталась, точно собачий хвост. Джимми попытался встретиться с ним взглядом, улыбнулся, но парень мельком глянул на него и прошел мимо.

— Ты испорченный, — процедил он сквозь зубы.

Джимми фыркнул ему вслед.

Сначала он не заметил машины, но когда желтый «камаро» проехал мимо в третий раз, Джимми отделился от решетки и направился на запад по Лоренс-авеню.

Машина, проехав к ближайшему переулку, замедлила ход, как бы приноравливаясь к его шагу. Джимми зашагал быстрее. Машина прибавила скорость. Джимми глянул через плечо и увидел крышу своего дома. Ему захотелось домой. Щеки его горели, он почувствовал, как руки и ноги деревенеют. Может, ему просто захотелось спать?

«Камаро» обогнал его и остановился неподалеку у обочины. Проходя мимо, Джимми услышал, как щелкнула, открываясь, дверца машины. Джимми замедлил шаг и заглянул в темный салон машины.

Парень с копной курчавых волос, бесцветных в темноте, и в очках в тонкой оправе улыбнулся ему из-за приоткрытой дверцы.

Джимми с трудом сглотнул слюну. Он достаточно хорошо знал жизнь улицы, чтобы понять, чего, вероятно, хотел парень. Он зашагал помедленнее, готовый в любой момент остановиться.

В памяти вдруг всплыли звуки, доносившиеся из комнаты матери. Он скосил глаза на парня. Сидевший за рулем машины по-прежнему не отрывал от него взгляда. Он улыбался. Джимми чуть прикусил губу.

— Привет! — Голос заставил его вздрогнуть. Джимми обернулся.

Набрав побольше воздуху в легкие, повернул назад. Подойдя, он наклонился к приоткрытой дверце.

Штаны парня были расстегнуты.

— Что ты делаешь? — спросил его Джимми.

Утром мужчина вернулся. Слабый свет сочился сквозь высокие прямоугольные окна. При свете дня он выглядел иначе: на нем были хлопчатобумажные штаны и рубашка из шотландки. Смотрел он на Джимми по-отечески. Улыбнувшись, присел рядом на корточки.

— Как чувствуешь себя, сынок?

Он ослабил бельевую веревку на запястьях Джимми. Его голос, его прикосновения были совсем не те, что накануне вечером. Перемена оказалась настолько разительной, что на минуту Джимми оцепенел, он был не в силах отвечать. Но, вспомнив ярость, пылавшую накануне в его глазах, решил, что лучше будет, если он все же ответит.

— Немного больно.

Мужчина освободил от пут и ноги Джимми.

— Да, придется потерпеть. Ты немного кровоточишь, но это скорее всего сосуды... Я уверен, что с тобой все будет в порядке.

Джимми содрогнулся.

— Тебе нравится эта комната? Это чердак. Я сам здесь все устроил. Джимми огляделся. От него ждали комплимента? Или чего-то еще?

— Хочешь позавтракать?

При упоминании о еде в желудке Джимми все перевернулось. Последний раз он ел вчера в десять утра, а он не мог позволить себе обессилеть от голода, иначе ему никогда отсюда не выбраться.

— Гм... да. — Джимми заставил себя сесть, хотя это вызвало новый приступ боли. Он заерзал, стараясь найти такое положение, чтобы боль распределилась равномерно.

Мужчина поднялся и вышел из комнаты.

Через минуту он вернулся с подносом. Джимми со своего места не видел, что там на подносе, но тип улыбался ему, он весь сиял.

— Закрой-ка глаза, сынок, — проговорил он, голос его задрожал от возбуждения. — У меня для тебя сюрприз.

Джимми закрыл глаза, почувствовав, как защемило сердце. В ноздри ударил запах пота, горячее дыхание обдало ухо.

— Джимми, открой глаза.

Джимми открыл глаза и посмотрел на поднос у себя на коленях. Вареные яйца, бекон, бисквиты, немного клубничного джема и молоко. Прекрасно... Если не замечать сигаретного пепла, покрывшего яйца, не очень-то аппетитные на вид. Бекон плавал в лужице застывшего жира. В джеме обнаруживалась белесая капля, напоминавшая сперму. От молока же разило кислятиной. И довершали картину несколько тараканов, сновавших по подносу и наслаждавшихся пиршеством.