ЗАПИСКИ НЕПУТЕВОГО ОПЕРА - Виктор Караваев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Над вазоном, почти заполненным разномастными окурками, нестандартной тарой из-под спиртосодержащей продукции, обрывками протоколов допросов и опросов, куда дознаватели вносили выдранные из потока сознания свидетелей и потерпевших бессвязные предложения, скомканными в тугие бумажные шарики неиспользованными санкциями прокурора на обыск или задержание и всяческим иным мусором, висел полностью израсходованный десять дней назад огнетушитель, не утративший, однако, своего грозного красного вида и могущий еще послужить учебным пособием на занятиях по противопожарной подготовке, которые очень любил проводить лично начальник УФСНП по городу Москве.
Возле этой "пепельницы" полутораметрового диаметра в гордом одиночестве стоял изрядно потасканный по засадам и женщинам майор Баранов и задумчиво курил длинную коричневую сигарету "More".
Незнакомый с майором человек мог принять погруженного в свои мысли Баранова за "интеллигента" с высшим музыкальным или искусствоведческим образованием. Но пребывать в сем заблуждении ему пришлось бы недолго, ровно до той секунды, пока Баранов не открыл бы рот и не извлек бы из кармана свою любимую титановую раздвижную дубинку.
– Свиньина не видал? – осведомился Желдак.
– Нет, – после минутного размышления хрипло сообщил Баранов.
– Ну вот и хорошо, – начальник облегченно повысил голос, и его движения обрели уверенность, как и положено офицеру полиции, имеющему двадцатилетний стаж работы в славных своей историей органах госбезопасности, пять строгих выговоров с занесением в личное дело, медаль "За спасение утопающих", полученную им за извлечение из полыньи упавшего туда заместителя начальника Управления ФСБ по Москве и Московской области по воспитательной работе с личным составом, и отметку "буйный" в медицинской карточке районного ПНД, появившуюся после первого приступа белой горячки у пытавшегося бросить пить Желдака.
– Слобожану скажи, чтоб зашел, – буркнул он и скрылся в своем кабинете.
– Разрешите, товарищ подполковник? – майор Слобожан переступил порог кабинета начальника райотдела и почтительно остановился.
– Проходи, садись.
Желдак снял очки и положил их перед собой на рапорт группы дознавателей, в котором те просили обеспечить их безвозмездной финансовой помощью. Посредством оной они надеялись дотянуть до следующей зарплаты. Дознаватели сильно поиздержались, отметив в ресторанчике по соседству юбилей старейшего сотрудника отдела, к сорока семи годам получившего наконец давно заслуженное звание полковника.
Банкет, как водится, закончился взаимной дружеской потасовкой, прибытием нескольких нарядов ППС и пустыми карманами наутро, когда юбиляр со товарищи очнулся. Набранным из подмосковных деревень патрульным были чужды хорошо известные всем понятия "корпоративная солидарность" и "порядочность по отношению к коллегам". Так что карманы дознавателей на следующий день оказались столь же пустыми, как и карманы обыкновенных граждан, попадающих в цепкие руки пэпээсников.
Коллективный рапорт содержал двадцать три грамматические ошибки в ста семидесяти словах текста и блистал отсутствием запятых, в результате чего смысл рапорта, и без того весьма далекий от понимания, был покрыт завесой тайны даже для Желдака.
Единственное, что понял подполковник, – это недовольство дознавателей с фамилиями Кузякин, Лососев и Жмурилкин действиями бармена, подсунувшего им водку с явной примесью керосина и жидкости для борьбы с насекомыми, и призыв привлечь наглого трактирщика к уголовной ответственности по статье 295 Уголовного кодекса России – "Посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование".
В личной беседе при подаче рапорта Жмурилкин – парламентер от дознавателей – совершенно разошелся, потерял связь с реальным миром и даже начал угрожать Желдаку тем, что в случае неоказания срочной материальной помощи сотрудникам они будут вынуждены компенсировать отсутствие средств путем выхода на проверку Черкизовского рынка с целью добычи требуемой суммы "известным способом".
Желдак пообещал решить проблему и отправил дознавателя восвояси.
– Слышь, майор, – обратился он к Слобожану, – этому новенькому, как там его, Караваеву, надо найти какое-нибудь дело.
– А он не засланный? – предположил сообразительный не по годам майор.
– Кем? – прищурился многоопытный Желдак.
– От ССБ…
– А зачем?
– Для профилактики, – изрядно потрепанный прошлыми проверками, но непобежденный Слобожан развил показавшуюся ему интересной мысль.
– Думаешь? – полковник нервно побарабанил пальцами по столу.
– А почему нет, Гриш? – майор шмыгнул носом.
– Наш директор… да будет славно имя его и занесено в скрижали истории, – Слобожан с придыханием изрек стандартное и утвержденное на самом верху славословие главе ведомства, которое полагалось произносить всякий раз, как в разговоре упоминалось первое лицо, – говорил, что уэсбэшники теперь будут действовать нестандартно…
– Возможно, – Желдак откинулся на спинку кресла и поднял глаза к потолку.
– Тогда надо принять контрмеры, – спустя минуту проворчал он.
– Какие? – спросил Слобожан, предпочитая получать ценные указания от непосредственного руководства, нежели самому проявлять вредную инициативу и вызывать в свой адрес ненужные подозрения в желании казаться умнее начальника.
– Какие-какие? – недовольно бормотнул подполковник. – Что, сам не знаешь? Пошлем его на повышение квалификации, пусть учится. Главное, чтобы в отделе пореже появлялся…
***В самом начале карьеры на полицейском поприще судьба решила сразу бросить Караваева в пекло юриспруденции, предоставив прекрасную возможность оценить все прелести предстоящей профессии.
Первые шаги на непростом поприще заключались в приеме заявителей.
Контингент был соответствующий. В основном пенсионеры из окрестных домов. Кого-то обманули ушлые продавцы-кавказцы, кто-то не мог поделить имущество с бывшими мужьями, а иногда и с собственными детьми, кому-то не вернули долг, продали бракованную вещь… Таких дел были десятки и сотни. Люди приходили раздраженные, уставшие от бесконечной беготни по различным инстанциям в поисках правды. Каждого необходимо было выслушать, утешить, помочь. Телефоны трезвонили, и людской поток шел непрерывно, в результате Караваев был завален работой.
При этом характерных, запоминающихся образов клиентов было столько, что он легко мог подкинуть начинающим актерам прекрасные этюды. Многие граждане стали завсегдатаями в райотделе, приходили по несколько раз, да еще и приводили знакомых и родственников.
Но была среди заявителей одна дама, чье имя он вряд ли сейчас вспомнит, но вот образ ее будет долго являться ему в кошмарных снах и передаваться из уст в уста многих собратьев по профессии.
Это была дама преклонного возраста, которая появлялась в райотделе почти ежедневно и ходила к ним, как на работу.
Основной достопримечательностью данной дамочки была ее шапочка "а-ля берет" неровной формы, но восхитительно алого цвета, видного издалека. Посему полицейские, злоупотребляющие курением на крылечке, могли заранее "обрадовать" Витька ехидным предупреждением о ее приближении. Именно из-за данного аксессуара само собой родилось соответствующее прозвище.
Даже если к зашивающемуся Караваеву стояла очередь, Красная Шапочка терпеливо ждала, когда он освободится, чтобы "осчастливить " разруливанием своей очередной проблемы.
Она жаловалась на водителей троллейбусов, нерадивых соседей и родственников, продавцов магазинов, врачей поликлиники, работников химчистки, коммунальных служб и сотрудников прочих органов и организаций, которые ей доводилось посещать. Целыми днями ее оскорбляли, обсчитывали, обвешивали и обманывали всяческим иным образом. Казалось, она родилась под несчастливой звездой и этот жестокий мир просто-таки "отрывается " на ней. Иногда Витька даже посещали мысли, что и ходила она по этим организациям лишь для того, чтобы завязать впоследствии долгие тяжбы с их работниками.
Она мучила его несметным числом жалоб, претензий и заявлений подчас такого глупого характера, что он еле сдерживался, предаваясь их прочтению.
Когда Красная Шапочка появлялась в дверях кабинета, его начинала бить нервная дрожь, меж тем другие сотрудники давились смешками, предчувствуя очередной "цирковой" номер. Вечерами все пытались предугадать, с чем она придет завтра, пытаясь даже спорить и делать ставки, но фантазии никогда не хватало на предвидение ее вопросов.
Уже через месяц Витек реагировал на Красную Шапочку, как на красную тряпку или сигнал светофора того же цвета: давление подскакивало, а сердце начинало учащенно биться. Засыпая, он явственно видел ее образ, и сны были соответствующие, а по утру состояние было таким разбитым, будто он всю ночь разгружал вагоны.