Мартин ничего не украл! - Альваро Юнке

— Вот посмотришь! — И Сауль снова взял пакетик из руки Хоакина, которая как-то невольно разжалась.

Он развязал ленточку и дал каждому по конфете.

В этот раз никто не выбирал — уж кому какая достанется… Сауль положил конфету в рот и уже хотел перевязать пакет, как вдруг Гервасио в страшном гневе закричал:

— Ты взял две! Я сам видел. Открой рот! А ну, давай! Покажи!

Сауль торопливо жевал.

— Тогда мне тоже дай еще одну! — потребовал обвинитель.

Сауль дал. И Хоакину тоже дал, и Хустино тоже. Хустино — тот просто засунул конфету в рот, а вот Хоакин запротестовал:

— Видно же будет!

— Да нет! Вот увидишь, я так ловко перевяжу, что никто и не догадается.

Присев на крылечко какого-то дома, он с особой тщательностью начал завязывать бант. Но кулечек все-таки стал меньше.

Когда Сауль отдал кулечек Хоакину, тот расстроился:

— Ой! До чего же видно, что мы часть съели!.. Правда, Хустино?

— Да.

— Правда, Гервасио?

— Да.

— Очень видно?

— Ну, ясно. Мы ведь съели двенадцать конфет! Каждый по три. А нас четыре. Трижды четыре — двенадцать.

И Сауль ехидно улыбнулся.

Хоакин рассвирепел. Он бы с удовольствием избил забияку.

— Свинья! — выругался он.

— Почему — свинья? А ты разве не ел?

Неоспоримый довод…

Хоакин положил кулечек в карман куртки и продолжал идти. Лицо его было очень мрачно. Все молчали. Только Гервасио время от времени пытался смеяться, но смех его звучал как-то неуместно. Пытался он и завязать разговор, но ему не отвечали.

Сауль сказал, обращаясь к Хоакину:

— Почему ты так надулся? Думаешь — нехорошо, что мы конфеты съели?

— Конечно.

— Ничего тут плохого нет!

Голос Сауля звучал так уверенно, что Хоакин остановился и спросил:

— Почему — ничего плохого?

— Потому что этого учителя я бы ядом угостил, а не конфетами.

— Что верно, то верно! — согласился Гервасио.

— Да ведь мы все радовались, что он не приходит в школу!

— Я, например, радовался, — подтвердил Гервасио.

— А ты? — спросил Сауль у Хустино.

Тот как-то неопределенно поморщился.

— А ты? — спросил Сауль у Хоакина.

— Я тоже был рад, что он не приходил к нам в класс… Но мама дала мне конфеты для него, а мы съели.

— Мы ведь не все съели. Еще много осталось.

— Но нельзя ж нести ему почти что пустой кулечек.

— Так давайте съедим, которые остались.

Хоакин шел не останавливаясь.

— Нет, ты вспомни, — настаивал Сауль, — как он однажды тебя наказал и до семи часов вечера держал взаперти.

— Я помню.

— А когда он заставил тебя десять раз подряд переписывать глагол «иметь» в отрицательной форме! «Я не имею, ты не имеешь, он не имеет, мы…»

Саулю не пришлось закончить спряжение. Хоакин вынул из кармана кулечек, разорвал ленточку и протянул ему конфету.

Все съели по конфете. Потом снова взяли по конфете и снова съели. Снова и снова… Осталось три конфеты.

— Что делать? Осталось только три — одному не достанется.

— Бросим жребий, — сказал Сауль и достал монетку. — Орел или решка? — спросил он у Хоакина.

Тот рассердился:

— Нет, нет! Я не играю. Это мои конфеты. Разыгрывайте вы.

И чтобы доказать, что конфеты действительно его, он взял одну, бесспорно причитающуюся ему по праву, и положил в рот.

Сауль повернулся к Хустино:

— Орел или решка?

— Орел. Бросили монетку.

— Решка! — радостно вскрикнул Сауль и протянул руку к кулечку. — Теперь разыгрывайте последнюю конфету.

— Орел или решка? — спросил Гервасио.

— Решка.

Бросили монетку, пристально следя за ней глазами. Кинулись вперед, горя нетерпением взглянуть, как она упала.

— Орел! — выкрикнул Гервасио в припадке бурного веселья и схватил пакет: — С марципаном! Моя самая любимая!

И жадно откусил кусочек.

Хустино смотрел на него глазами барашка, который знает, что его сейчас зарежут.

— Съешь кулечек!

Но Гервасио великодушно предложил:

— Иди сюда, откуси от моей конфеты. Смятый кулечек остался лежать на земле. Хоакин, прежде чем тронуться в путь, бросил на него грустный прощальный взгляд.

— Как жалко, что больше нет, правда? — сказал Сауль, думая, что правильно понял этот взгляд.

Хоакин не ответил ему. Он пожалел совсем не об этом, когда взглянул на пустой кулечек…

Пошли дальше. Веселые, шумные. Один только Хоакин молчал.

Сауль стал насмехаться над ним: — Что с тобой, а? Ты вроде крокодила: крокодил, говорят, съедает своих детей, а потом сам плачет. Так и ты: съел конфеты и теперь…

— Замолчи лучше, а то я тебе как дам… своих не узнаешь!

Дрожа от гнева, угрожающе сжав кулаки, Хоакин встал перед Саулем.

Сауль уклонился от боя:

— Ладно. Не злись. Не стоит того…

И снова пошли — на этот раз скучные, словно вдруг увядшие: присутствие Хоакина всех смущало.

— Я не пойду, идите сами. Я буду ждать вон на том углу, — сказал Хоакин.

Он повернулся спиной к товарищам и зашагал в сторону. Остальные с минуту смотрели ему вслед. Потом, не осмелясь окликнуть его, молча вошли в дом.

Через четверть часа они вернулись.

— Если б ты только видел бедного Феррьера! — рассказывал Гервасио. — Просто жалко на него смотреть! Он похож на мертвеца.

А Сауль добавил:

— Он говорит так тихо, иногда даже трудно разобрать.

— Он нас всех троих поцеловал и заплакал… — вспомнил Хустино.

— Идемте! — резко бросил Хоакин и поспешил в обратный путь.