Князь Владимир — создатель единой Руси - Сергей Эдуардович Цветков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во стольном городе во Киеве,
У ласкова князя у Владимира
Было пированьице почестен пир
На многих на князей на бояров,
На могучих на богатырей,
На всех купцов на торговых,
На всех мужиков деревенских.
Таким христианским государем, в полном смысле слова, увидели князя Владимира не только потомки, судившие о крестителе Руси по более или менее достоверным рассказам и преданиям, но и современники, лицезревшие Владимира собственными глазами. Мы располагаем свидетельством очевидца, достаточно близко сошедшегося с князем, — свидетельством тем более ценным, что исходит оно от лица, не имевшего по отношению к Владимиру никаких национальных, конфессиональных или личных пристрастий. Это — епископ Бруно, «апостол Пруссии».
Он происходил из рода графов Кверфуртских. В молодости, во время поездки по Италии, принял монашеский постриг под именем Бонифация, при императоре Генрихе II был посвящен в епископы и назначен главой миссии в восточных странах. В 1008 г. он возымел намерение обратить ко Христу печенегов, «жесточайших из всех язычников». Так, весной 1008 г., тридцатилетний Бруно очутился в Киеве, дабы уговорить Владимира препроводить его в Печенежскую землю.
О своем пребывании у киевского князя Бруно поведал в личном послании к императору Священной Римской империи Генриху II. «Государь Руси, — пишет он, — великий державой и богатствами, в течение месяца удерживал меня против моей воли, как будто я по собственному почину хотел погубить себя, и постоянно убеждал меня не ходить к столь безумному народу, где, по его словам, я не обрел бы новых душ, но одну только смерть, да и то постыднейшую». Но Бруно настаивал, и Владимир, наконец, сдался. В сопровождении своей дружины князь проводил Бруно до южных пределов Русской земли, которые пролегали тогда в двух днях езды от Киева. Здесь Бруно увидел «крепчайшую и длиннейшую ограду» — знаменитые Змиевы валы, возведенные во время княжения Владимира для охраны Руси от печенежских набегов. «Спрыгнув с коня на землю, — пишет Бруно, — он последовал за мною, шедшим впереди с товарищами, и вместе со своими боярами вышел за ворота». Они вместе помолились и расстались.
Им суждено было увидеться еще раз — когда спустя пять месяцев Бруно, к великому изумлению и радости Владимира, живой и невредимый опять появился в Киеве, сообщив о благополучном исходе миссии и крещении «примерно тридцати душ» (вероятно, из числа старейшин печенежских родов — простой люд в подобных случаях обычно не считали). Окрыленный успехом, Бруно поставил в епископы печенегам одного из своих спутников, а Владимир взял на себя все политические заботы, связанные с устройством Печенежской епархии[2].
В свидетельстве Бруно замечательно то, что этот суровый аскет ни на секунду не усомнился в подлинности христианства Владимира, в его глубокой личной приверженности христианскому идеалу. Владимир предстал перед Бруно в образе благочестивого правителя, неколебимо стоящего на охране границ христианского мира.
И еще одна черта личности Владимира выпукло проступает в послании Бруно — живая, действенная любовь князя к ближнему. Он тревожится за своего гостя, сострадает ему и — склоняется перед его духовной свободой. И хотя речь идет о римском епископе, святой Владимир не видит для себя ничего зазорного в том, чтобы оказывать покровительство ему самому и основанной им Печенежской епархии. Очевидно, что эти два человека разговаривали на общем языке веры. Оберегая степные рубежи Русской земли, Владимир ощущал себя защитником единого христианского мира, который еще не прочертил внутри себя гибельных религиозных и цивилизационных границ.
Последние годы жизни Владимира были омрачены диастическим кризисом.
Разные летописи насчитывают от десяти до двенадцати сыновей великого князя. Двое из них — Вышеслав и Изяслав к тому времени уже умерли. Остальные были посажены отцом в разных городах Руси. Но только двое из них — Борис и Глеб — были рождены в церковном браке и происходили «от корня царского», ведь матерью их была греческая царевна Анна. С точки зрения церкви и государственного права Ромейской империи все остальные сыновья лишались права старшинства и не могли наследовать великокняжеский стол.
Так думали все, кто составлял греческое окружение Анны, и Владимир склонился на их сторону, нарушив традиционный русский порядок престолонаследия, согласно которому власть наследовалась по праву родового старшинства. Еще при жизни Анны князь объявил своим преемником Бориса. По единодушному свидетельству всех древнерусских писателей, князь любил его больше всех других сыновей. Княжьим уделом Бориса стал Ростов, но он часто бывал в Киеве, так как Владимир старался держать его при себе, чтобы вовремя передать бразды правления.
Но старшие сыновья не смирились с таким решением отца. Первым проявил недовольство Святополк. Около 1013 г. он, считавший, что по праву старшинства должен унаследовать великокняжеский стол, составил заговор против отца. А поскольку женат он был на дочери польского короля Болеслава I, то духовником их семьи стал епископ Рейнберн, прибывший на Русь в свите польской княжны. Будучи ревностным миссионером, Рейнберн, где только мог, восхвалял достоинства католического вероучения. В этом семейном кругу и созрел заговор, имевший целью захват киевского престола. Когда заговорщики были разоблачены, Владимир приказал взять под стражу Святополка и его духовника, который умер в заточении.
Но теперь другой сын Владимира — Ярослав, сидевший в Новгороде, проявил неповиновение отцу. Новгородцы исправно приносили ежегодную плату, но «Ярослав сего не даяше к Киеву отцу своему» (то есть не отправлял положенное в Киев, а оставлял все себе).
Разгневанный Владимир начал собирать силы для похода на Новгород. Ярослав тоже готовился к сражению: «послал за море и привел варягов, боясь отца своего». Предстояла война отца с сыном — неслыханное дело даже в языческой Руси.
«Но Бог не дал диаволу радости», — с некоторым облегчением замечает летописец. В разгар военных приготовлений Владимир внезапно «разболелся» и слег. Врачеванье не помогало, недуг все усиливался, и 15 июля 1015 года Владимир отдал душу Богу в одной из
