Мой дед Иосиф Сталин. «Он – святой!» - Евгений Джугашвили

Прервусь и задам вопрос, который я задал Светлане Аллилуевой после ее возвращения из-за рубежа: «Видел ли вообще Сталин новую жену своего опального сына?» Дело в том, что Ю.Г. Мурин в книге «Иосиф Сталин в объятиях семьи» поместил записи дневника жены Алеши Сванидзе – М.А. Сванидзе: «28-го были «тетушки» в Кремле на рождении Светочки… Впервые был Яша с женой. «И» (сокращенное имя «Иосиф») не пришел, по-моему, умышленно. Он отодвигал это удовольствие познакомиться с новой невесткой. И впрямь радости мало. Она хорошенькая, старше Яши, он у нее 5-й муж, не считая иных прочих, разведенная особа, неумная, малокультурная, поймала Яшу… и к тому же Юля – какая-то авантюристка». (Сборник документов «Иосиф Сталин в объятиях семьи». Сост. Мурин. М., Родина, 1993 г.). «Да, – ответила Светлана Иосифовна, – была одна встреча, и то по просьбе самого Яши. Юля была в положении, и она сложенной газетой прикрывала живот».

Теперь о денежных переводах. Как утверждает Галина, деньги в Урюпинск отправляла ее мать. В «Аргументах и фактах» № 44, 1999 г. она говорила журналисту: «Мама мне рассказала, что когда она узнала, что ребенок от папы, то очень опасалась, что эта история дойдет до свекра, и решила этой женщине помочь. Она стала посылать ей деньги на ребенка… Вероятно, эти почтовые переводы от мамы и были расценены ЗАГСом как алименты. Так Евгений и получил нашу фамилию». На возражение журналиста, что в эту историю трудно поверить. Она заявила: «Я ничего не берусь утверждать, но наше родство очень просто можно подтвердить или опровергнуть. Достаточно сдать анализ на ДНК. Но, думаю, вряд ли Евгений на это согласится».

А я согласился и в той же газете буквально в следующем номере № 47, 1999 г. (специально приехал в редакцию) было опубликовано мое заявление. В нем я написал, что моя сестра Галина Джугашвили настаивает на протяжении многих лет провести анализ моего ДНК. Так как она является заинтересованной стороной, то она и должна организовать и оплатить эту процедуру. Мне лично этот анализ не нужен. Прошла неделя, другая, месяц, второй и так далее, но заинтересованная сторона потеряла видимо всякий интерес и хранила молчание.

Когда мне исполнилось два года, мама повезла меня в Москву показать Якову. По телефону она попала на его жену Юлию Исааковну, которая предложила отдать сына. Светлана Аллилуева подтверждает: «Да, был такой разговор». Мама испугалась, что меня могут передать в приют под другой фамилией и срочно увезла меня обратно в Урюпинск. А на горизонте маячила война.

Самые первые детские воспоминания касаются военного времени. Вначале на войну ушел дядя Гордей – муж тети Нади. Гордей Андреевич Литвинов был председателем Урюпинского ОСОАВИАХИМА (Общества содействия обороне, авиационному и химическому строительству). Затем на фронт ушла и мама. В доме остались бабушка Екатерина Алексеевна, ее дочь Надежда с сыном Виталием и я.

Хорошо помню проходящие ночью танки. Земля тряслась под ногами. Глубокую колею в снегу освещали их фары. Иногда в ночном небе был слышен гул моторов самолетов. По утрам тетя Надя включала черный круглый репродуктор, из которого исходили строгие слова: «От советского Информбюро. После упорных и ожесточенных боев наши войска оставили…» Далее тетя Надя выключала радио и с глубоким вздохом уходила что-то готовить.

Летом мой день начинался как всегда с приходом моего друга по дому Жени Лапаева, по прозвищу «башкир». Я слышал, как он громко спрашивал тетю Надю: «Таток дома?» – «Куда так, ни свет, ни заря, – ворчала та, подметая, как обычно, по утрам крыльцо, – спит еще твой Таток». Меня Татой прозвала мама, потому что, играя в войну, я «строчил из пулемета»: та-та-та. Пока я спал, тетя Надя успевала сходить на базар и сунуть мне под подушку фрукты – яблоки, сливы, и это при том, что у нас, у жильцов этого дома, был свой собственный фруктовый сад. Так, например, у Лапаевых (у башкира) были две яблони, у Аллилуевых одно грушевое дерево. Было, правда, и второе дерево, но оно было очень молодое и не плодоносило. У нас, на территории нашего сада, сохранилось три груши и одна небольшая китайская яблоня. Какой-никакой, а все-таки свой сад. У некоторых вообще ничего не было. Двор был разделен на три огородных участка, где и росли эти деревья.

Окна квартиры Аллилуевых выходили прямо на территорию своего огорода, где росли их две груши. Матрена Федоровна (Федриха) постоянно сидела у окна, как на посту, и зорко охраняла территорию: «Мышь не проскочит!» Наши окна выходили на улицу и в переулок. Поэтому с охраной нам приходилось сложнее, нет-нет, да и залезет кто-нибудь на наши груши.

Река протекала в полутора километрах от дома. Дорога к Хопру проходила вдоль огородов, окаймленных около дороги высокой кукурузой с подсолнухами. Проходя мимо кукурузы, гонялись за саранчой и ловили ее уже внутри участков, засаженных картошкой. Издали виднелся дубовый лес на противоположном берегу Хопра.

Пляж из белого песка открывался сразу после небольших холмов, поросших кустарником. Плавать меня научил двоюродный старший брат Виталий. Но переплывать Хопер самостоятельно я боялся. Тетя Надя каждый раз предупреждала: «Женя, не заплывай далеко, Хопер наквасишь!» Виталек (так я его называл) помог – он плыл рядом, а я махал руками, пока не стукнулся головой о крутой илистый берег. На этом берегу были свои развлечения. Пацаны, например, выламывали в лесу палки, из ила делали колбаску на конце, и с размаху насадка со свистом летела на пляж. Глухо ударяясь в песок, она превращалась в черную лепешку. Обстрел велся по принципу «на кого Бог пошлет».

Виталий приобщил меня к рыбалке. Готовились накануне: проверяли снасти, червей копали у соседей, имевших корову. Ключи от лодки и весла также брали у соседей. Уходили утром рань. Виталий нес весла, я – удочки. В заливе Быково (рукав реки Хопер) находились лодки, прикованные к огромному лежащему бревну. Когда лодка в полной тишине пробиралась по заросшей протоке, было слышно, как по дну лодки скрежетала трава. Но с выходом ее на чистую воду скрежет прекращался и тишину нарушал только скрип уключин. Из Быковского залива через узкий пролив мы попадали на «большую» воду Хопра.

По моему желанию Виталлий высаживал меня на берег, а сам на лодке искал подходящее место на середине реки. Бросал якорь (камень на веревке), закуривал и начинал ловить. Тишину нарушал плеск пойманной рыбы. В это время я тоже ловил удочкой, но стоя по колено в воде. Изредка переговариваясь с Виталиком, я медленно переходил от куста к новой заводи. Мой улов не шел ни в какое сравнение с уловом брата. Но зато, с каким восторгом я подсекал хотя бы тех же полосатых окуньков или пескарей.