Марго - Михал Витковский

— Эй, Грета, не заныкай! Это Лешкина вещь Для сыночка брал. В Петропавловске все во дворе будут ему завидовать. А тебе пусть твой Герман купит.

— Да не съем я! Эй, Марго! В Осло, что ль, везешь своих свинок? Тогда ты и без холодильника можешь обойтись. Там циклон. Ха-ха.

Хитрая бестия, хочет разузнать, куда я еду!

— Я не свинок везу, а элементарные частицы, чтобы они тебя, Грета, сожрали! А еще тлю везу, чтобы она у тебя яйца отложила, размножилась. Смертоносный лишай. Смотри, какое у меня специальное разрешение, видала?

Русские с серьезными лицами разглядывают мое действительно солидно выглядящее разрешение.

— Сначала поеду дорожкой на Хельсинки-Там-пере (вру!), потом на пароме и через Швецию (снова вру!), Стокгольм должна буду по касательной задеть, потом на запад, до Осло, словом, вместе поедем только до Хельсинок, — стремлюсь подчеркнуть я. Я — налево, а ты, Грета, — направо.

— Что ты там за говно везешь? О, а каюта у тебя есть? А то мне на пароме в последний момент придется резервировать место, вот бы нам тогда с тобой зацепиться. Вот бы мы с тобой тогда поговорили, винца бы из дутика попили, а море бы нас покачало. Здорово будет, оттянемся… Ты спрашивала, что у меня в этой коробке? Может, как раз для тебя, Марго, подарок? Представляешь? Большая корона для нашей королевы с надписью «Лас-Вегас»! (Вот коварная скотина!) Ты, Марго, ведь такая образованная, ты ведь магистр, а мы, люди образованные, культурные, должны держаться вместе…

(Боже, а сама-то из носа козявки выковыривает и жрет их! Магистр Грета с пятью классами образования! Интересуется исключительно автоматическим стрелковым оружием, бабами, читает только книжки про Вторую мировую войну.)

— Ну, не знаю, не знаю, не знаю, как вы, а у меня астма, я, Грета, от твоего дыма задыхаюсь, так что, скорее всего, не возьму тебя в каюту на пароме. Я — рефрижератор, я должна собираться, с вами приятно поговорить, Грета, возьми себе моего телепузика, жирафа и Вальдека Мандаринку из набора, если хочешь, я знаю, ты собираешь такие фигурки из киндер-сюрпризов. Если обещаешь, что отвяжешься от меня, то, как знать, может, и дам тебе адрес святой Аси от Дальнобойщиков… Пока, ни гвоздя, ни жезла, парни, да не разбейтесь, а то всё соревнуетесь, кто первым в эту вашу Москву приедет, тут и убраться недолго!

— Взаимно, ни гвоздя, ни жезла, королева! Дай мне этот адрес, обязательно дай! До встречи на пароме!

И Грета посылает мне поцелуй, чмокает, дует на руку и так делает в мою сторону ручкой… И тут же останавливает меня:

— Ага! Совсем забыла, про тебя, Марго, роман написали. Весь роман мне читать не хотелось, предложений там много разных, да и вообще… Всё дела какие-то перетирают, букв до хрена, так что было это, можно сказать, сложно… Зато название запомнила. «Королева Марго», вот так.

— Да катись ты.

— А ты так со мной не разговаривай, не то я тут всем выдам твою сладкую тайну…

— Что такое? Вы только на нее посмотрите. У нее невеста умерла, а она не в черном!

— Welche[26] «нефест»?

— Да Хромая.

У Греты шок. Она подавлена.

Выхожу из «Макдональдса», а саму всю трясет. Тайна! Откуда ей знать, какая у меня тайна, если я оберегаю ее как самое большое сокровище?!

Захожу в WC, где и осуществляю акт возмездия на рисуночке Греты. Теперь ты от меня пощады не жди: рисую Хромую и Грету в любовных объятиях и делаю соответствующую надпись, после чего иду на стоянку фур искать свой MAN. Целые улицы образовались из фур, по пути читаю таблички за лобовыми стеклами. Несколько дальнобойщиков стоят и ссут на большие колеса. Дальнобойщик как собака: спит в будке, ест из миски и ссыт на колесо. А еще есть у них эта их святая Ася, и на нее дальнобойщик молится. Я делаю вид, что знаю ее адрес, и это позволяет мне держать в страхе Черную Грету.

Метаморфоза святой Аси от Дальнобойщиков

Из стихов святой Аси от Дальнобойщиков

ГРУСТЬ (девиз: Ариадна) Девяносто девять процентов Историй начинаются так:Кто-нибудь собирается в путь Кто-то к кому-то пришел Кто-то вернулсяИли кто-то живет в маленьком городкеИ изнывает от скукиПотому что в Польше одни только маленькие городкиА в них людиПьют чай под фигурное катаниеВ их глазах звезды танцуютНа льду на льду на льдуДода с Вальдеком МандаринкойСмотри, уж сумерки спускаются над Отчизной,Зрительский интерес растетНад Пётрковом сумерки спустились и дождь идетСо Скандинавии циклон, так что полет свой урезоньОкна в домах от телевизоров голубы,На гниющих крышах повырастали наросты-грибы,Это Цифровой Польсат[27]Это твои герои ждут тебяДаже не ведая, что являются для кого-то объектом вниманияВсю жизнь скучают в ожиданииКислотный дождь чертит гравюру их дней…Сезон пришел, сезон прошел,А жизнь прожить — не поле перейти.

Одинокие игрушки Аси

Никто из дальнобойщиков не знает ее адреса. Если я хочу у кого-нибудь что-нибудь получить, то делаю вид, что знаю его. Если, к примеру, хочу отлить себе немного шоколада из бочки Лысого. Правда, когда дело доходит до дела, я начинаю вилять, мол, где-то, что-то, вроде как, кажись. Кто-то видел, как она ела мороженое «Магнум» в Псьциме под «Божьей Коровкой»[28], как в Згеже покупала сахарную вату, а в Быдгощи на вокзале обжигалась чаем. Видели в «Теско» в Освенциме, перед «Лидлем» в Треблинке, в парикмахерском салоне в Едвабной, около кинотеатра в Кшижовой. Ее видели в Польше класса Z[29] перед магазином «Leader Price»: вышла перекурить. А в салоне в Пясечно приклеивала накладные ногти. А как едешь на Ельч, за Вислой, над каналом, даже ее снимок есть, улыбающийся такой, жаль, что лица не видать… Лицо с фоторобота. Живет она в доме типовой застройки, на четвертом, допустим, этаже. С мамой или с бабушкой. С окном во двор. С видом на белье на веревке. На трансформаторную будку. Иногда она развешивает белье на балконе. Над рекламой окон и дверей.

Но, черт побери, ее ведь на самом деле никто так и не видел!

…Вот в таком насквозь польском пейзаже и родилась святая. В одна тысяча девятьсот восьмидесятом году от Рождества Христова. В семьдесят пятом. В девяносто, за ногу его дери, первом. Одно можно сказать наверняка: на дворе была зима. В ночной тиши под погасшими фонарями и под секущим снегом звенел голос. На крыше начальной школы № 66 стоял грустный ангел в одном плаще, ангел-эксгибиционист, и ветер развевал полы его одеяния. Обдуваемый ветром, он играл на трубе то ли печальную фугу, то ли джазовую версию «Утомленного солнца».

А лет ей было пятнадцать. Двадцать. Двадцать два. Знак Зодиака: Козерог, морозное январское утро. Цвет глаз: замерзшая лужа; цвет волос: иней. Любимый цвет — кремовый, любимая книга — их слишком много, любимый камень (вопреки гороскопу) — гранат, мечта — бегать или хотя бы ходить.

Никакая история не хотела начинаться, потому что для того, чтобы истории начаться, надо было, чтобы кто-нибудь приехал к ней, чтобы какой-нибудь незнакомец посетил ее, или чтобы она сама куда-нибудь поехала. Но она была на инвалидной коляске. За одну лишь эту новость можно было слить себе целое море шоколада из цистерны Лысого. Новость на миллион. Но, кроме бабушки, об этом не знал никто. Ася целыми днями прощелкивала пультом все триста станций Цифрового Польсата, отвечала на вопросы радиовикторин о звездах и сериалах. Выигрывала косметику, которой не пользовалась, выигрывала книги и билеты в кино, в которое не ходила, потому что в кинотеатрах не было пандуса для колясочников. Разговаривала с тамагочи до тех пор, пока не сдохла батарейка, но она не скучала, потому что особой была любознательной. Собирала маленьких стеклянных зверушек, которые стояли у нее везде — вокруг телевизора и на полках, — и питались пылью. Выращивала кактусы, которые у нее тоже питались исключительно пылью. Читала Пауло Коэльо и Уильяма Уортона. Их романы на каждый Новый год она получала в подарок от бабушки, а парня, который писал бы ей школьным почерком натужные посвящения на книжках, у нее не было. Совершенно неизвестно за что ненавидела Джонатана Кэролла, хоть он выходил в той же самой серии. Видимо, имела вкус, и сходство обложек не могло сбить ее с толку. Ей хотелось, как Уортон, жить на барже, пахнуть рекой и отрастить себе седую бороду. Было время, когда она ощущала себя Пташкой[30], а за ее окнами, казалось, простирается самая настоящая американская провинция. Но больше всего она любила Ольгу Токарчук[31]. За то, что та понимала людей, и от ее прозы исходило тепло. Потом на «Аллегро»[32] она купила машинку и подстриглась, оставив на голове сантиметровый ежик и насвинячив вокруг волосами.