Не оброни яблока - Николай Гацунаев

Он перевел дыхание и взглянул на Еву. Девушка сидела, ссутулившись и низко опустив голову. "О чем она думает? спросил он себя. - И вообще, зачем я ей все это рассказываю? Для меня это прошлое, для нее настоящее".

Он достал сигарету и стал разминать между большим и указательным пальцами. Ева исподлобья следила за ним.

- Американские? - неожиданно спросила она.

- Что "американские"? - не понял он.

- Папиросы.

- С чего ты взяла?

- Ну... может быть, от союзников.

Она все еще пыталась найти ему место в своей реальности. Он понял это и покачал головой.

- Сигареты наши.

И протянул ей пачку "Столичных".

Она взяла ее осторожно, двумя пальцами, и стала разглядывать. Вынула сигарету, повертела, вложила обратно.

- Значит, вы правда оттуда?

Их взгляды встретились, и она впервые не опустила глаза.

- Да, - твердо сказал он. - Не спрашивай, как это получилось. Я не знаю. Но я оттуда. Из начала восьмидесятых.

- Начало восьмидесятых, - задумчиво повторила она, продолжая машинально разглядывать пачку сигарет. - Сколько же вам лет?

- Пятьдесят два.

- А на вид и сорока не дашь.

Он усмехнулся и еле заметно пожал плечами.

- Все, что вы говорили, похоже на правду. Про ребят, про митинг, про Адама...

- Это правда, Ева. Поверь.

Она как-то странно посмотрела на него, и карие глаза ее загадочно блеснули.

- Расскажите, что было дальше.

- С кем?

- Ну хотя бы с Адамом.

Он почувствовал, как что-то кольнуло в сердце и тотчас отпустило.

- Хорошо, - сказал он. - Я расскажу. Слушай.

Однажды осенью ты встретилась с ним здесь, вот в этом саду. Солдаты пришли помочь убирать нам урожай. С ними был Адам. Вы стояли под деревом и говорили о чем-то. Я не слышал, о чем. Ты смеялась. А у него лицо было серьезное и даже расстроенное.

И конце концом он резко отвернулся и пошел прочь. Тогда ты сорвала с ветки яблоко и бросила вдогонку. Яблоко угодило ему в затылок, сбило фуражку. Он нагнулся, чтобы ее подобрать, и тут ты подбежала к нему м положила ладони на его плечи.

- Нe надо, - скаал он, и лицо у него было красное и злое. - Зачем это, раз тебе все равно?"

- "Глупый, - ответила ты. - У нас, если девушка кидает яблоко в джигита, значит, она его любит"...

- "Странный обычай", - сказал он и пощупал затылок. Видно, здорово ты его трахнула. А потом ты приподнялась на цыпочки и поцеловала его. И вы ушли, а я остался в саду.

Он улыбнулся жалкой, вымученной улыбкой и только теперь закурил сигарету.

- Мне было пятнадцать лет тогда, я не понимал, что со мной происходит. Понял позднее. Через год, когда полк на фронт ушел, а ты поступила на курсы медсестер. Понял, что люблю тебя.

- Ты... - Ева смешалась. - Вы...

- Да. - Он старался не смотреть на нее. - Такая вот история. Я не раз пытался сказать тебе все, но так и не смог. Я ведь продолжал оставаться для тебя мальчишкой, хотя мне уже исполнилось шестнадцать и я окончил девятый. И потом... ты ведь любила Адама.

Он помолчал, и грустная улыбка смягчила черты его лица. Ева смотрела на него с жалостью.

- Я пошел в военкомат. Сказал, что мне восемнадцать лет и что я хочу записаться добровольцем. Парень я был рослый, хотя и худой - все мы тогда были худые, - но мне все равно не поверили. Велели принести документы. Я соврал, что метрика потерялась во время бомбежки. Тогда меня направили на медкомиссию.

Наверное, я и в самом деле выглядел старше своих лет. А может быть, врачи просто сжалились надо мною: я их чуть ли не со слезами на глазах умолял. В общем, взяли меня в армию.

До последнего я об этом никому не говорил. Даже одноклассникам. А накануне отправки отыскал тебя в саду и попросил:

"Кинь в меня яблоко".

Ты рассмеялась, сорвала красное хазараспское, даже руку подняла, чтобы кинуть, и вдруг почувствовала: что-то неладно. Я по глазам увидел. "Зачем?" - спросила. "Просто так. Уезжаю завтра". - "Как уезжаешь? Куда?" - "На фронт". Ты побледнела и выронила яблоко. До сих пор вижу, как оно катится: по дорожке, наискосок, к арычку. Задержалось на мгновение и в воду. И медленно так по течению поплыло.

Ты меня больше ни о чем не спросила. Подошла, положила руки на плечи и поцеловала. И глаза у тебя были мокрые от слез... А я...

Он взглянул на нее и растерянно замолчал: Ева плакала.

Где-то неподалеку послышался, приближаясь, слитный топот многих десятков ног. Четкий, размеренный, он напомнил ему что-то мучительно знакомое, и прежде, чем сверкнула догадка, звонкий молодой голос взмыл в голубое небо.

На марше равняются взводы.

Гудит под ногами земля...

Вступил еще один голос, и песня зазвучала мужественнее, громче:

...За нами родные заводы

И алые звезды Кремля!

Секунда, другая, и десятки крепких мужских голосов грянули припев:

Мы не дрогнем в бою

За столицу свою,

Нам родная Москва дорога!

Нерушимой стеной

Обороны стальной

Разгромим, уничтожим врага!

Сомнений не оставалось: шли с песней солдаты. Отряд показался из-за поворота дороги, и, четко чеканя шаг, прошел мимо, в открытые ворота сада.

- Рота-а-а, стой! - скомандовал командир. - Сбор через десять минут. На перекур разойдись!

Ева вытерла слезы: прерывисто вздохнула и поднялась со скамейки.

- Мне надо идти. - Глаза у нее припухли и покраснели. Прощайте.

Он бережно провел ладонью по ее волосам, и было в этой ласке что-то отеческое. Ева уткнулась лицом ему в грудь, и плечи ее задрожали от беззвучных рыданий.

- Ну что ты... - Он прикоснулся губами к ее лбу. - Не надо плакать.

- Мне страшно.

- Чего ты испугалась?

- Не знаю. - Голос Евы дрожал и прерывался. - Лучше бы вы не приходили.

Она выпрямилась и вытерла слезы, по-мальчишески, кулаками.

- До вас все было просто и ясно. А теперь... Ну как мне теперь быть с Адамом?

"Адам, - повторил он про себя. - При чем здесь Адам?" И вдруг почувствовал, как холодеет в груди. "Паспорт выдан в 1977 году, - прозвучал в сознании ее голос. - А сейчас сентябрь сорок третьего..."

- Так... - Он достал из кармана носовой платок и промокнул им мгновенно повлажневший лоб. Сознание работало лихорадочными толчками. "Сентябрь сорок третьего... Разговор с Адамом, мой отъезд в армию - все это еще только будет... Бог ты мой, да ведь это сегодня, быть может, через несколько минут она кинет в него яблоко... Теперь, после всего, что узнала?"

Он вдруг обнаружил, что размазывает по лицу пот мокрым, хоть выжимай, платком. Скомкал и сунул его в карман.

Ева стояла, глядя на него широко раскрытыми глазами. За ее спиной в саду затрубил пионерский горн, но ни он, ни она его не услышали.

- Ева, - сказал он умоляюще. - Я тут наговорил всякого... Ты не обращай внимания. Ева... Постарайся забыть...