Книга судеб Российской Федерации - Владимир Фильчаков

- Но, простите, - с достоинством отозвался Семен Михайлович. - В ваших словах нет правды. Откуда следует, что только гомосексуалисты говорят о гомосексуализме?

- А ниоткуда! - радостно закричала Антоновна. - Ниоткуда не следует. Но вот тебе, Михалыч, так ответили, и уже ты вынужден защищаться. Видал? - она повернулась к Петру. - Вон как надо было! А ты - за яйца.

Петр пожал плечами.

- Ну, я же говорю, Арнольдовна - человек. Умна, ох умна! Я бы вот ни за что не додумалась. А у нее - образование. Интеллигент. А мы чуть что - руками махать да по мордасам бить. Одно слово - чернь.

- Не принижайте себя, голубушка, - с достоинством сказала Оксана Арнольдовна.

- А я и не принижаю. Я правду говорю.

Разговор прервался. Все стояли молча, и только Егор расхаживал взад-вперед и оглашал окрестности механическим голосом из рупора. Петр с удовлетворением заметил, что он выкрикивает слова и с его плаката.

И тут на площадку перед телецентром, уставленную автомобилями, подъехал старый автобус, не то рыжего, не то желтого цвета, весь заляпанный грязью.

- О! - вскричала Антоновна. - Обед подоспел.

Пикетчики деловито свернули плакаты и залезли в автобус. Петр потоптался в нерешительности перед дверью, потом обратился к пожилому усатому водителю:

- А можно я у вас тут погреюсь?

- Конечно можно! - закричала из глубины Антоновна. - Залезай, Петруша!

Пикетчики расположились на потрепанных сиденьях. В руках у них были алюминиевые миски и ложки. Пожилой мужчина в офицерских сапогах, галифе и короткой белой курточке разливал густой красный борщ из фляги. Борщ был на дне, и флягу приходилось наклонять.

- А ты кто, болезный? - обратился он к Петру.

- Сочувствующий он, - встряла и тут Антоновна. - Ты бы, Тимофеич, налил парню пожрать.

- Не предусмотренный он у меня, - Тимофеич сокрушенно покачал головой. - На довольствии не стоит. Чем могу только - так хлебом. Хлеба женщины мало едят, а им полагается столько же, сколько мужчинам. Хочешь хлеба, болезный?

- Нет, не хочу. А чего это я болезный?

- Замерз сильно. Как цуцик.

- Никакой я не цуцик, - обиделся Петр. - Я в столовой пообедаю. Заодно и...

Он показал Антоновне знаками, как свинчивает крышечку и пьет из фляжки.

- Ага! - обрадовалась та, со страшной скоростью доедая борщ, в то время как остальные едва приступили. - Давай-давай. Хороший парень, я ж говорила.

Петр вышел из автобуса, поежился. Он не успел отогреться, но смотреть, как пикетчики с аппетитом едят армейский борщ, было невыносимо. Почему Петр решил, что борщ армейский, он не смог бы объяснить толком. У автобуса были вполне гражданские номера, водитель выглядел сугубо штатским, только галифе и сапоги кашевара могли настроить на милитаристский лад, но этого было недостаточно.

Петр свернул за угол, быстро достал трубку мобильного телефона, набрал номер.

- Алло, Леха? Слушай, старик, что хочешь делай, но к вечеру я должен знать, кому принадлежит автобус "ПАЗ", оранжевый, номер ЭН пятьсот семьдесят семь Вэ Ка. Старик, нужно позарез. Ты говорил, у тебя знакомые в ГАИ есть. Ну, постарайся, Леша, я тебя умоляю. Ну да, по тому делу. Спасибо, старик. Жду.

Петр пошел в кафе через квартал от телецентра. Кафе было с претензией на высший класс, поэтому дорогое. Здесь Петр, наконец, согрелся, тем более что заказал сто граммов водочки. С аппетитом отобедав, он посидел еще минут десять, потом нехотя встал, пробормотал что-то про тяжелую журналистскую долю, и поплелся к телецентру. По пути он зашел в гастроном, купил бутылку водки, спрятал за пазуху.

Автобуса уже не было. Пикетчики стояли подобревшие, поглядывали благожелательно, даже Семен Михайлович. Егор, очевидно, уехал с автобусом, остальные были на месте. Мегафон Егор оставил Антоновне, и та с удовольствием вопила, прислушиваясь к своему искаженному голосу. Милиционер морщился, но не вмешивался. Кстати, это был уже другой постовой.

- Во матюгальник! - радостно обратилась Антоновна к Петру. - Хочешь вякнуть что-нибудь? Не хочешь? Странный ты какой-то. Мне вот всегда интересно. Компьютер увижу - дай мне кнопочки потыкать, мышку за хвост подергать. Телефон сотовый - тоже. Матюгальник - дай поорать. А ты... Не скучно тебе жить-то?

- А что? В мире полно других вещей, которые мне интересны.

- Ну-ка, ну-ка. Каких это?

- Ну, - Петр неожиданно смутился. Действительно, каких? Произнес с досадой: - Да черт его знает, каких! Не до того как-то. Все работаешь, работаешь, некогда взгляд поднять, на звезды поглядеть.

Они поглядели на небо, все такое же серое и невеселое.

- На звезды, говоришь, - Антоновна вытянула толстые губы в трубочку, причмокнула. - Это хорошо, на звезды. А ты где работаешь, Петруша?

Вопрос был самый что ни на есть невинный и ожидаемый, но Петра он захватил врасплох. Он замешкался с ответом, отчего-то покраснел и промямлил:

- Да я в компьютерной фирме работаю.

У Антоновны на мгновение сделалось постное лицо, но тут же опять стало добродушным.

- Компьютеры починяешь, что ли? Или программист?

- Да и того, и другого понемножку, - ответил Петр. Он решил отвести огонь от себя. - А вы, как я понял, из одной конторы? Обедают вас, привозят-отвозят.

- Ну да, ну да, - согласилась Антоновна. - Из одной. И знаешь, как контора называется?

Она знаком велела Петру приблизиться и таинственно прогудела ему почти в ухо:

- Ке Ге Бе.

- Что, серьезно?! - ахнул Петр.

- А что, вполне, - значительно подмигивая, ответила Антоновна. - Сейчас и тебя завербуем, и будешь ты сексот, гы-гы. Причем к сексу это отношения не имеет, гы-гы-гы.

Петр невольно отодвинулся.

- Молодой человек, - с досадой сказал Родионыч, - не слушайте вы ее! Она нагородит вам с три короба, потом не разберете, где правда, где ложь.

- Как это нагородит! - возмутилась Антоновна. - Да как у тебя язык-то повернулся, такое ляпнуть?

- А так! - старичок раскраснелся, очки у него покосились, он поправил их пальцем, но не расчитал, перекосил в другую сторону, снова поправил. - Какое Ке Ге Бе? И запаха его нет!

- Да ты чего раздухарился-то так? - сказала Антоновна несколько даже испуганно. - Это я впервые вижу, чтоб Родионыч... Успокойся, родной, я ж пошутила.

- Вы пошутили, а молодой человек всерьез примет. И что тогда?

- Во! - подхватила Антоновна. - И что тогда?

Родионыч стушевался. Мало того, в его глазах мелькнул испуг. Он отвернулся, и постепенно переместился на другой край пикета, подальше от Антоновны.

- Да нет, - сказал Петр, наблюдая перемещения Родионыча. - Я шутки хорошо понимаю, с юмором у меня проблем нет.

- Это хорошо! - Антоновна повернулась к нему, заглянула в глаза. - А то есть такие, знаешь, ему скажешь, что снег черный, а он начинает доказывать, что нет, белый. А он на самом деле грязный, гы-гы.