Охотники за каучуком - Луи Буссенар

Легкое суденышко, повинуясь веслу в руках каторжника, проскользнуло в невероятно запутанную густую заросль мангровых корней, и безбрежная зелень поглотила его. Добраться до беглецов, спасшихся благодаря своей дерзости, можно было теперь разве что чудом. В этот момент крики ярости и разочарования долетели с залива. Арабы и охранники завидели пустую лодку. Каторжники явственно расслышали слова одного из преследователей:

— Ладно же! Эти негодяи попрыгали в воду, как кайманы, но завтра, еще до рассвета, весь берег будет оцеплен. И ни один из них не уйдет. Если они не околеют в этом иле, то пусть меня дьявол заберет, если мы их не сцапаем, когда они будут оттуда выползать. Эй вы, поворачивайте назад! Охота на сегодня закончена.

— Пусть никто не шевелится! — прошипел Луш. — Они могут сторожить нас здесь, пока не начнется отлив.

Прошел час, другой, а дикая энергия беглецов не иссякала. Лодка была слишком мала, чтобы вместить всех, поэтому четверо самых крепких остались в воде, уцепившись ногами за корни. Прилив явно пошел на спад. Течение подняло со дна и закружило зловонный липкий ил. Там, где плескались еще недавно невысокие желтые волны, возникла мерзкая клоака, по которой, как шарики на ножках, проворно бегали маленькие крабы с голубым панцирем. Манглии точно вырастали из воды на своих узорчатых пьедесталах, корнях; все восемь человек оказались теперь в иле возле лодки.

Близился рассвет. Уже пробудились хохлатые цапли, фламинго и ибисы[16], возможно почуявшие близость человека.

— Ну, друзья, за работу! — прошептал Луш, до этого времени не проронивший ни слова. — На нас могут устроить облаву по илистой отмели. Хотя она и покрыта илом, но под ним на метр твердая почва. До нас могут прекрасно добраться.

— Верно, — заметил Шоколад, — по отмели можно ходить. — Я знаю это место, не раз тут подбирал водяных птиц — охотники стреляли с китобойной шлюпки в заливе.

— А этого надо избежать во что бы то ни стало, — продолжал Луш. — Надо спрятать под илом пирогу. Мы опять ее спустим на воду, когда начнется вечерний прилив. А сами, чуть что подозрительное — зароемся по самые уши в эту вонючую жижу. Но сначала хорошенько вымажем илом лица и шляпы, так, чтобы даже в двух шагах от нас никто ничего не заметил. Давай-ка и ты, Маленький Негр, намажься хорошенько, а то твоя рожа блестит, как начищенный сапог… Так-то оно безопаснее. К тому же тех, у кого нежная кожа, вот как у Нотариуса, меньше будет жалить мошкара и всякие насекомые.

Тем временем разом рассвело, как это всегда бывает в экваториальных странах.

Ввиду особо отягчающих обстоятельств, при которых был совершен побег, администрация каторги приняла самые энергичные меры к поимке преступников. Многочисленная охрана реквизировала все свободные лодки на судах и мобилизовала часть муниципальной полиции. Одни прочесывали по всем направлениям окрестности залива, другие обшаривали баграми илистые отмели, бесстрашно продвигаясь вперед по этой мягкой почве и местами проваливаясь по пояс. Неустанные поиски продолжались все утро, несмотря на трудности и усталость. Было настоящим чудом, что беглецы до сих пор не попались на глаза охотникам за людьми — ведь их шаги и голоса слышались совсем рядом. Погрузившиеся по самые уши в зловонную жижу, дрожащие от страха, умирающие от голода, промерзшие до мозга костей… Уже около двенадцати часов они пребывали в воде. Можно представить, каково им было! Но вскоре их муки должны были еще возрасти, так как близилось время прилива. Издалека уже доносился грохот прибоя, который должен был выгнать каторжников из убежища, как выгоняет наводнение диких зверей из их нор. Преследователи, правда, тоже отступили, но с таким расчетом, чтобы отрезать с суши все пути к бегству, а те, что находились в лодках, приготовились с приливом заплыть в густой мангровый подводный лес.

— Думаю, мы влипли, — тихо проворчал Шоколад, с трудом выбираясь из тины. — Надо пускаться вплавь, если мы не хотим утонуть, а как только мы поплывем, тут-то нас и зацапают!

— Не сразу, — отозвался Луш. — Пусть каждый уцепится за мангровые корни и ждет первой волны, не высовывая носа. Мы просидели двенадцать часов в иле, теперь просидим столько же в воде… Эх, да ведь выбора у нас нет!.. — Тут он насторожился, во что-то вгляделся. — Ах ты, черт! Я на это и не рассчитывал.

— В чем дело?

— Видишь там, метрах в ста от нас, коричневую крышу? Между зарослей, в бухте? Это, должно быть, рыбачья лодка аннамита[17].

— Ну и что из того?

— Тихо! Подымите пирогу так, чтобы ее подхватило волной, да не забудьте взять тесаки. Теперь двигайтесь за мной ползком, поближе к заливу, к той лодке!

Семь человек, выпачканных тиной и грязью, выполнили приказ своего предводителя и с грехом пополам двинулись в указанном направлении. Но вдруг налетела первая волна прилива, которая сразу накрыла их с головой и потащила, как соломинки. Они отчаянно уцепились за корни, перевели дух и приготовились двигаться дальше.

— Эй! — хладнокровно сказал один из них. — Нас всего семеро, вместе с Лушем. А где восьмой?

— Нотариус не явился на перекличку, — отозвался Луш, — тем хуже для него. Давайте-ка, остальные, вперед.

— Да вот же он… Ударился головой о корень, видно, в беспамятстве. Но я не оставлю его здесь, — сказал Шоколад, взваливая Нотариуса себе на плечи.

Набежала вторая, затем третья волна. Каторжники пустились вплавь и доплыли до края залива. Луш не ошибся. Это была лодка — сампан[18], с грубой крышей из листьев. На носу ее невозмутимо сидел аннамит, занятый починкой сети. Бандит бесшумно нырнул, влез на борт сампана и ткнул под нос азиату лезвие своего тесака.

— Ни звука, а то прирежу!

Человек, застигнутый врасплох, с ужасом забормотал на кайеннском наречии:

— Не надо моя убивать, Луш.

— Закрой пасть!.. Нас тут восемь человек… Спрячь нас на своей посудине. Если охранники спросят, не видал ли ты нас, скажешь, что нет. И гляди, ни слова, ни звука лишнего, а то, пока нас схватят, я тебе нож в глотку загоню по рукоять. Ясно?

Остальные, мокрые и грязные, взобрались в это время на борт. Шоколад тащил Нотариуса за воротник блузы — он так и не захотел его бросить. В один миг арестанты залезли под кучу сетей, канатов, тряпок и всякого барахла, которое аннамит держал на сампане, и рыбак снова занялся своим делом. Этот маневр прошел никем не замеченным, так как сампан был закрыт со всех сторон изгибами берега. Теперь беглецы могли опасаться только обыска. Но, как им стало известно впоследствии, судьбе было угодно, чтобы сампан был обыскан еще в самом начале этой охоты на людей. Охранники не нашли на лодке ничего подозрительного и, уставшие, после долгих и бесплодных поисков возвратились на понтон. Они решили, что бандиты утонули. А беглецы между тем утоляли голод сырой рыбой из запасов аннамита. Азиат, сам бывший каторжник, осужденный на вечное поселение, не хотел и не мог отказать в помощи старым товарищам по каторге. Когда наступила ночь, Луш приказал ему отвязать лодку и доплыть от Крик-Фуйе до Маури. Азиат повиновался, вручил весла своим непрошенным пассажирам, и вскоре тяжелая лодка, управляемая сильными руками, заскользила по волнам канала. Двух с половиной часов им хватило, чтобы добраться до Маури, которое было чем о вроде устья, при слиянии Каите и Орапю.