Филиал. Истории для кино - Александр Житинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сокольников вышел за пределы освещенного круга. Ведущий приготовился говорить.
Ганичев сделал знак финскому барабанщику: тихо! Однако тот обворожительно улыбнулся и, как бы приветствуя Ганичева, вдруг произвел невероятный шум, пустив в ход большой и малый барабаны и тарелки. Опустив палочки, он победоносно взглянул на испуганного Ганичева.
По трансляции раздался рассерженный голос режиссера:
– Я сказал: тишина! Начинаем сначала!
Ганичев знаками показал финну, чтобы он спрятал палочки. Тот наконец повиновался.
В отдалении, на ярко освещенной площадке, начал что-то говорить ведущий. Его снимала одна камера.
К Ганичеву на цыпочках подошел Сокольников. Они обменялись рукопожатием.
– Ну как? – шепотом спросил Сокольников.
– Баню нашел и Крота с Люси. Она его жена, представляете? – тихо доложил Ганичев.
– Баньковича?
– В том-то и дело! Кротова! – Ганичев испуганно зажал себе рот, опасаясь нарушить тишину. – Я тоже думал, что она за Баню выйдет…
– Ай да Крот! – покрутил головой Сокольников. – Как он?
Ганичев уклончиво пожал плечами – он не хотел расстраивать Алексея Дмитриевича.
– Рады были? – спросил Сокольников, уверенный, что иначе не могло быть.
– В общем, да… – Ганичев спрятал глаза.
– Я тебя чего позвал, – торопливо зашептал Сокольников, увидев, что ведущий заканчивает и его музыканты собираются перед камерой. – Мой флейтист – видишь, вон тот, белобрысый, – знает, как найти Менделя. Поедешь с ним после записи.
Сокольников поспешил к своему составу, двигая на ходу кулису тромбона.
Ведущий заканчивал:
– …Мы послушаем в исполнении этого коллектива пьесу «Вниз по реке». Она входит в репертуар ансамбля Алексея Сокольникова уже четверть века, со времен первого состава, о котором теперь помнят лишь старые любители джаза…
Ансамбль Сокольникова заиграл. Ганичев смотрел на молодого флейтиста.
После записи Ганичев с флейтистом, которого звали Севой, усаживались на мотоцикл. Сева протянул Ганичеву шлем, тот надел довольно неумело. Сева завел машину.
– Не боитесь?
– Еще не знаю, – Ганичев сел на заднее сиденье и обхватил Севу руками.
Сева нажал газ. Мотоцикл взревел и сорвался с места. Футляр с флейтой был приторочен к седлу, как колчан.
– Куда мы едем? – на ходу прокричал Ганичев.
– Клуб завода «Вулкан»! Знаете?
– Еще как! – обрадовался Ганичев.
Джазовый теплоход шел в порту, пробираясь между громадами советских и иностранных судов. Проплывали названия, мелькали вымпелы и флаги, матросы гуляли по палубам.
На теплоходе продолжали играть. Кудрявый седой человек с маслянистыми черными глазами играл на рояле, чутко прислушиваясь к каждому звуку.
В клубе завода «Вулкан» было пустынно. Ганичев с Севой поднялись по лестнице, пошли по коридору. Откуда-то доносился странный неясный гул, точно извергался вулкан. Гул нарастал. Стало ясно, что источник его находился за дверью в конце коридора.
Они дошли, и Сева распахнул дверь. Им в лицо ударил плотный, почти осязаемый комок звуков. Ганичев даже остановился от неожиданности.
В глубине небольшого зала, на низкой сцене, репетировал состав рок-группы: две гитары, ударник…
…а за электроорганом сидел кудрявый седой человек с маслянистыми черными глазами. Это и был пианист первого состава Сокольникова Илья Менделев. По возрасту он сильно отличался от своих партнеров – тем было не более тридцати. Тем не менее Менделев с увлечением и азартом пел вместе с ними какую-то песню. Слов было почти не разобрать из-за невероятно громкого звука.
Сева с Ганичевым уселись в последнем ряду.
– Менделев, видите? – прокричал Сева на ухо Ганичеву.
Тот кивнул. Он узнал Менделева сразу.
– Вы тоже с ними играете? – крикнул Ганичев Севе.
– Бывает!
– А Алексей Дмитрич?
– Он не знает. Он эту музыку не уважает!
– А вам самому что больше нравится?
Сева подумал.
– Понимаете, там – дело. А здесь – для души…
Песня закончилась мощным электроаккордом.
– Сева! Давай сюда! Нужно попробовать, – позвал гитарист.
Сева взошел на сцену и принялся репетировать дуэт с гитаристом.
Менделев, потянувшись, вышел из-за электрооргана. Он был в свободном свитере, волосы падали на плечи.
Ганичев не спеша пошел по проходу к сцене. Менделев, почувствовав на себе его взгляд, остановился.
Сева с гитаристом играли, обрывали игру, начинали сначала. В аккомпанемент включилась бас-гитара.
– Илья Захарыч, я к вам, – сказал Ганичев, подойдя.
Менделев посмотрел на него со сцены и вдруг расцвел в улыбке.
– Юрик! Ты что здесь делаешь?
Он спрыгнул вниз и горячо обнял Ганичева. Тот был тронут.
– Думал, что вы меня не узнаете…
– Да ты такой же! Не ожидал тебя здесь встретить!
– Это я не ожидал вас здесь встретить, – с едва уловимым укором проговорил Ганичев.
Менделев сделал вид, что не понял намека. Он взял Ганичева под руку и увлек в глубь зала.
– Почему же? Это наша молодость, помнишь? «Вулкан»! Сколько мы здесь пота пролили, слез… Лучшие годы, Юрик!
– Значит, вспоминаете молодость? – съехидничал Ганичев.
Менделев огорченно посмотрел на него.
– Зачем язвишь? Нравится мне это.
– Да как вам может это нравиться?! – вскипел Ганичев. – Это же мусор!
Менделев потемнел.
– Вот что, Юрик. Говори, зачем пришел.
– Алексей Дмитрич вас приглашает на джем, – он протянул билет.
Менделев присвистнул.
– Вспомнил-таки старого Менделя! А он таки не думает, что Менделю уже не хочется трясти стариной? Юрик, я отдал джазу молодость, ты знаешь, но старость я ему не отдам. Меня греет это…
Он кивнул в сторону сцены, где пели молодые.
– Простите, Илья Захарыч, но это примитив. Разве это можно сравнить с Армстронгом? Бейси? Дюком?
– Зачем сравнивать? Ты «Битлз» слышал? – спросил Менделев.
– Ну слышал…
– Считай, как хочешь. Может, это и примитив, – завелся Менделев. – Только этот примитив в тысячу раз живее той дохлятины, которую уже двадцать лет играет Леха!
– Так ему и передать?! – крикнул Ганичев.
– Так и передай!
– И Дюк – дохлятина?
– Нет, Дюк – не дохлятина. Дюк – классика. Но он уже свое сделал, сделал! Нужно дальше идти! А вы будете еще сто лет повторять Дюка!
– Это лучше, чем играть всякую муру!
– Муру?! Что ты понимаешь? Ты музыкант?!
Ребята на сцене давно остановились и кто с улыбкой, кто с тревогою всматривались в зал, где два немолодых человека, казалось, готовы были подраться.
– Илья, чего у вас там? – спросил гитарист.
Вместо ответа Менделев бросился к сцене, вспрыгнул на нее, обернулся к Ганичеву:
– У тебя есть две минуты? Слушай!.. Ребятки, сделаем для этого пенька «Йестердей».
Он сел на клавишные, ребята взяли аккорд и запели известную песню «Битлз» – грустную и мелодичную. Ганичев уселся, стал слушать. Музыка умиротворила его.
Он смотрел на сцену и видел на ней других музыкантов, которые репетировали здесь четверть века назад, горячились, спорили о музыке. Сквозь песню «Битлз», казалось, доносились обрывки тех споров.
– Нельзя вечно играть Цфасмана! Нужно идти вперед, – говорил трубач.
– Авангард публика не поймет…
– При чем здесь авангард? Мы заторчали на диксиленде. Давайте попробуем «боп»…
– Боп-боп-боп-боп-боп… – разнеслось, точно эхо.
– Рок-рок-рок…
Песня кончилась.
– Ну что, разве это не музыка? – спросил Менделев.
– Старую собаку не научишь новым фокусам, – грустно улыбнулся Ганичев.
На танцевальной площадке грохотала музыка, переливались цветные огни, было полутемно. Молодые люди плясали.
Ганичев пробирался от дверей к эстраде, где играл небольшой состав. Среди музыкантов выделялся тучный немолодой саксофонист. Он стоял в центре и дул в саксофон. С него лил пот.
К микрофону вышла певица.
– Белый танец, – объявила она и запела медленную мелодию.
Не успел Ганичев опомниться, как к нему подошла маленькая девушка в брюках и, сделав книксен, пригласила танцевать. Ганичев страшно смутился, сделал даже попытку убежать, но взял себя в руки и принял приглашение.
Неуверенно ступая и глядя куда-то в сторону, он начал танец. Видно было, что он не танцевал уже тысячу лет.
– Я вас здесь раньше не видела. – сказала девушка, положив голову ему на плечо.
– Да… я обычно… в других местах, – в панике бормотал Ганичев.
– В «Пятилетке»? – спросила она деловито. – Там грубо.
– Нет, я в клубе завода «Вулкан».
Девушка подняла голову и удивленно посмотрела на него.
– Там одни хипари.
– Я тоже хипарь. Внутри, – улыбнулся Ганичев.
Он осмелел. Его движения приобрели целенаправленность: он увлекал партнершу к эстраде.
Танец кончился. Ганичев с сожалением посмотрел на девушку. Ансамбль вдруг заиграл старый рок-н-ролл, прекрасно известный Ганичеву по пятидесятым годам. Певица запела на английском.