Египетский роман - Орли Кастель-Блюм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Адель никак не могла взять в толк, с какой стати Лизетта прицепилась к чемодану. Они ведь уже в кибуце, и должны прожить здесь лет пятьдесят – шестьдесят, верно? Так какое Лизетте дело до чемодана, который Адель сохранит в память о маме? Она же никуда больше не уедет в ближайшие пятьдесят – шестьдесят лет!
Через день Лизетта организовала голосование: кто за и кто против личного чемодана. Она подобрала доводы, на которые Адель не сумела возразить. Лизетта умела говорить красиво, с выразительными интонациями, могла даже стукнуть кулаком по столу; Адель же была не оратор: будущий химик может справиться с множеством пробирок, а не с множеством слов.
Она не сердилась на Виту за то, что его не было на обсуждении чемодана: он тогда работал на прокладке шоссе в Негеве. Тот редкий случай, когда Адель боролась одна против всех. Правда, на голосование Вита успел. Там были все: Вивиан, Чарли, Роза, Барбара, Анриетта, Лизетта, Одетта. Чтобы сохранить чемодан, Адели не хватило одного голоса, и она, конечно, не знала, чьего именно, потому что голосование было тайным.
Это случилось в 1951 году. Через год и несколько месяцев все кибуцы национальной организации «Га-кибуц га-арци» устроили то, что называлось иностранным словом «референдум», – тогда для этого еще не придумали термина на иврите. На повестке дня стоял вопрос об отношении членов кибуца к пражским процессам: большинство подсудимых на этих показательных процессах в Чехословакии были евреи. Их обвиняли в троцкистско-сионистско-титовском заговоре, в служении американскому империализму. Члены левого крыла кибуцного движения верили обвинениям и поддерживали процессы. Среди них оказались и некоторые члены «египетского ядра»: коммунисты, преданные Сталину, «Солнцу народов», были убеждены в существовании троцкистско-сионистско-титовского заговора в пользу Америки, хотя в том числе арестовали и двух приехавших в Прагу израильтян, одного даже из руководства «Га-кибуц га-арци». Их также обвиняли в шпионаже против Советского Союза. Члены «египетского ядра» решили, что будут голосовать по своему усмотрению. Одни отстаивали свободу идей, другие преданность партии и Сталину, третьи ухитрялись совмещать оба принципа. Они не знали, что их ожидает.
Вскоре те, кто проголосовал в поддержку пражских процессов, были вынуждены покинуть кибуц, где прожили уже три года и собирались остаться до конца своих дней. В автобус, что вез изгнанников на центральную автобусную станцию Хадеры, вместилось двадцать три члена «египетского ядра», поддержавших пражские процессы, и почти шестьдесят их товарищей, присоединившихся из солидарности, но Чарли там не было. Всякий, кто помнит размеры тогдашних автобусов, поразится: небывалое дело, чтобы столько человек набилось в один автобус. Адель поднялась в салон одной из первых. Обернувшись, она увидела дылду Лизетту, коротко и неряшливо постриженную, с тем самым чемоданом в руке. Вне себя от ярости, Адель накинулась на нее:
– Поздравляю с обновкой.
Лизетта горько усмехнулась:
– Это я вечером сама постриглась, а Джо сзади подровнял. Как получилось – ничего?
– Я бы сходила к парикмахеру, убрать, где торчит, – сказала Адель и добавила: – Я о чемодане.
– А, чемодан. – Вот же дылда эта Лизетта, под метр восемьдесят. – Внутри все раздолбано. Не знаю, что с ним делали. Наверное, поставили в детском доме[7] как шкафчик для игрушек.
– В детском доме? – ужаснулась Адель.
Они говорили по-французски.
– Нас вышвырнули из кибуца, потому что мы нарушили идейное единство, а ты жалуешься, что твой чемодан стоял в детском доме! – рассердилась Лизетта. – Адель, очнись. Хватит в облаках витать!
Лизетта всегда соображала быстрее прочих, спорить с ней не имело смысла. Но как Адель объяснит маме, встречающей ее на центральной автобусной станции в Тель-Авиве, что нет у нее больше того чемодана, похожего на гардероб с полочками и ящичками? А рядом на автобусной станции будет крутиться дылда Лизетта с этим самым чемоданом, и мама непременно заметит такой редкостный чемодан в руках у такой бросающейся в глаза девушки.
Взбудораженная, Адель уселась в автобусе рядом с Витой и шепотом поделилась с ним своими тревогами. Он поднялся и стал пробираться по проходу к сидевшим неподалеку Лизетте и ее мужу Джо.
– Куда вы едете? – спросил он.
– В Тель-Авив, – ответила Лизетта. – Вивиан уже нашла для всех нас односпальную квартиру в Шабази с туалетом на улице. А вы куда?
– К матери жены, в Холон. Она живет там с братом Адели. Только что закончила строить дом. Потом посмотрим.
– Что с работой?
– Я об этом не беспокоюсь, – сказал Вита. Он изо всех сил вцепился в кожаный ремень, свисавший с перекладины на потолке: автобус сделал резкий поворот, и Виту повело в сторону.
Вита все еще не оправился от горечи изгнания. Странное это государство – Израиль, думала Адель, тут «пятьдесят – шестьдесят лет» оканчиваются за два-три года. Но, по правде говоря, она была рада вырваться из кибуца, хоть и знала, как переживает из-за этого муж.
– По дороге остановимся на два-три дня у сестры в Хадере, – добавила Лизетта, пока автобус разворачивался.
Вита переждал поворот, выпрямился и вернулся к Адели. Он принес ей прекрасную новость: мама не увидит Лизетту.
В Хадере они пересели на автобус до Тель-Авива. Мама пришла встречать Адель и ее сефардского мужа вместе с Фреди, Аделиным братом. Фреди оказался в Израиле из-за Адели, потому что не хотел оставлять ее одну, но теперь, когда у нее есть Вита, он сможет поездить по свету, вот только окончит курсы стюардов. Фреди уговаривал Виту поселиться в Холоне, но тот уперся. Он хотел жить на берегу Яркона, потому что привык к берегам Нила. В Каире у них был дом у реки на улице Каср-аль-Эйни, неподалеку от площади Тахрир, где обитала семья Адели.
Яркой совсем не похож на Нил, но Виту это не смутило. В окрестностях Яркона все еще строили очень мало, и квартиры там были дешевы. Вскоре Вите Кастилю удалось купить трехкомнатную квартиру на четвертом этаже на углу улиц Йеуды Маккавея и Маттафии-первосвященника. Окна выходили на восток, и всю первую половину дня квартиру заливал свет.
После поцелуев и объятий, когда иссякли обычные вопросы, мать посмотрела на их жалкий багаж и спросила: «А чемодан где?»
Глаза Кастиля светились добродушной усмешкой, когда он ответил:
– Остался в кибуце. Нам его не вернули вопреки всем идейным принципам. Очень уж он красив.
Матери понравился грустный с виду, но оптимистичный зять. Она по-новому взглянула на Адель, которую всегда считала неудачницей
