Навсегда - Сюзан Таннер

Ханну настораживал даже их вид: тщательно застегнутые, несмотря на припекавшее полуденное солнце, мундиры. В ложбинку между грудей скатилось несколько капелек пота, хотя она была одета в легкое хлопчатобумажное платье. Кэйлеб всегда требовал, чтобы она носила платья с глухими воротниками и длинными узкими рукавами. Но все равно она чувствовала себя намного лучше, чем эти мужчины, на которых в такую-то жару были шерстяные рубашки и брюки.

Их было трое, все молодые парни с солдатскими знаками различия. Остановившись у края приусадебного участка, один из них сдвинул назад шляпу, открыв лицо. Ханна отметила про себя, что этот парень был довольно симпатичным, однако замужество приучило ее не обращать внимания ни на каких мужчин. Или, точнее сказать, ее супружеская постель «излечила» ее от этого.

– Мадам, – произнес он, оценивающе оглядев ее с ног до головы, мягкие завитки ее рыжих локонов, выбившихся из-под шпилек, которыми на затылке были заколоты закрученные в узел волосы. Заглядывая ей под шляпку, он старался рассмотреть цвет ее глаз. – Мы бы хотели поговорить с его преподобием Барнсом.

– Моего супруга нет сейчас дома, – ответила Ханна. Она сказала истинную правду: ни лошади, ни кабриолета ни во дворе, ни в сарае не было видно.

– Когда он вернется?

Ханна нервничала, но старалась не показать этого. Голос этого красавца был также спокойным, говорил он вежливо, но что-то неприятное излучали его серые глаза. Он смотрел на нее не так, как следовало бы смотреть мужчине на жену другого мужчины, являвшегося священником, к тому же беременную.

– Кэйлеб сейчас занимается выполнением священной миссии, определенной для него Господом, – говорила она, рассчитывая на то, что упоминание о Боге придаст ей силы и защитит ее. – Он всегда возвращается домой до наступления темноты, но я никогда не знаю, когда именно он вернется. Он может приехать с минуты на минуту и через час-два.

Самый высокий, молчавший и остававшийся неподвижным мужчина подъехал к тому, с серыми глазами:

– Мы могли бы оставить свою визитную карточку.

У него был такой голодный взгляд, как, впрочем, и у сероглазого. Ханна почувствовала, что она в опасности, о чем свидетельствовали эти вожделенные взгляды мужчин и их слова. Когда и третий мужчина подъехал к ней, ее бросило в жар.

– А какое у вас дело к моему мужу? – торопливо спросила она, надеясь, что сможет как-то потянуть время, чтобы сообразить, как ей поступить дальше. Она не молилась. Кэйлеб полагал, что молитвы предназначены для спасения души, но не для того, чтобы обезопасить себя или свое тело. Он также считал, что Бог помогает тем, кто стремится сам себе помочь.

Услышав ее вопрос, они переглянулись. И только теперь Ханна догадалась, что это были те самые трое солдат, которых Кэйлеб увидел два дня тому назад. Они подожгли ферму и устроили так, чтобы следы преступления привели к резервации индейцев. Кэйлеб выследил преступников и рассказал все их командиру, обвинив их в этом злодеянии. Рассказывая ей об этом, Кэйлеб подчеркивал, что поступил он совершенно правильно, он даже гордился тем, что сделал. К сожалению, Господь Бог не наделил своего слугу здравым умом. Один их сосед уже предупреждал Кэйлеба, что в округе не найдется ни одного человека, который бы поддержал Кэйлеба и его подопечных индейцев. Местные жители хотят занять отведенные под резервацию земли и надеются, что армия поможет им в этом.

– Я думаю, что будет лучше, если вы уедете, – Ханна старалась говорить, не показывая страха, но у нее не очень-то это получалось. Ее голос дрожал, это конечно, разочаровало бы Кэйлеба, если бы он увидел, что его жена не могла справиться с собой.

Когда высокий мужчина спрыгнул со своей лошади, Ханна попятилась назад. Она не была настолько глупа, чтобы попытаться убежать, это все равно не удалось бы в ее положении. Кроме того, она боялась повернуться к нему спиной. Хотя что бы это изменило? Их было трое, а она одна. И если они собрались что-то сделать с ней, их ничто не остановит.

А то, что они собирались с ней сделать, стало окончательно ясно особенно тогда, когда она увидела, что мужчина с серыми глазами тоже слезает с лошади, достаточно было заметить, как в одном месте оттопырились его брюки. «Какие же свиньи, – подумала Ханна. – Они чувствовали вожделение к ней – к беременной женщине!»

Третий, приземистый и потный, тоже вскоре присоединился к двум другим, заключив ее в круг. Ханна чувствовала, как слезы наворачиваются у нее на глаза, но она прокляла бы себя, если позволила бы себе заплакать. Она не могла даже угрожать, что Кэйлеб накажет их, если они причинят ей вред. Они никогда не поверили бы в то, что проповедник может мстить. Она старалась не выпускать всех троих из вида, но они наступали на нее, безжалостно затаптывая тот участок земли, который ей удалось обработать. Вспотевший мужчина ухмылялся, глядя на нее.

– Вы ничего не добьетесь этим, – говорила Ханна, обращаясь к сероглазому. По всей видимости, этот был у них заводилой.

– Может быть, хоть это заставит вашего святошу-мужа убраться отсюда. Мы не нуждаемся в его добрых намерениях. Он стал свидетелем того, о чем ему вовсе не надо было знать. У него не хватило ума держать язык за зубами. Такому глупцу, сукиному сыну, нужно преподнести урок!

Двое других поддержали его.

– Он же проповедник, он делает то, что угодно Богу, – говорила Ханна, шокированная больше тем, что он не проявляет уважения к человеку духовного сана, а не тем, что он собирался сделать с ней. У нее в голове и мысли не было, что «уроком» станет она.

– Однако, держу пари, что у твоего муженька мало что осталось от настоящего мужчины, – сказал высокий, подходя ближе к ней. – А может быть, совсем ничего не осталось, несмотря на это большое пузо, которое он тебе сделал.

Ханна резко повернулась и хотела уже замахнуться мотыгой. Но вместо этого она споткнулась, наступив на подол собственного платья. Издав отчаянный крик, она почувствовала, как падает. Свалившись, она ощутила сильную боль, парализовавшую ее спину, у нее даже перехватило дыхание. Не успела она прийти в себя, как тяжелая рука мертвой хваткой уже держала ее за плечо. Она увидела уставившиеся в нее тусклые голубые глаза.

– Не делайте этого, – шептала она, даже умоляла. – Не делайте этого, это же гнусно.

Невысокий, который также был самым тучным, и у которого была самая большая мужская выпуклость, выпиравшая из брюк, начал расстегивать бриджи, в то время как другой, с серыми глазами, спокойно посматривал, не идет ли кто-нибудь через поле. Она увидела набухший мужской член, удерживаемый толстыми пальцами, после чего владелец оного встал на колени и задрал ее юбку к талии. Его не смущал ее тугой надутый живот. Ханна почувствовала во рту желчь, она пыталась справиться с тем, кто удерживал ее мертвой хваткой, не давая возможности подняться. Ее усилия вырваться были бесполезны. Она увидела жадный взгляд, и боль опять пронзила ее спину. Гнев больше, чем страх, переполнял ее: