Навсегда - Сюзан Таннер

Согнувшись под неимоверной тяжестью его тела, Ханна поволокла Кэйлеба в дом. Преодолевая ступеньки крыльца, она наконец-то затащила его в хижину.

Кэйлеб лежал на их узкой кровати, он был обнажен до талии; небольшая хижина наполнилась его ужасными стенаниями от нестерпимого страдания. Ханна беспомощно смотрела, как сочится кровь из простреленной груди. Кровотечение было очень сильным, намного сильнее, чем то, которое было у нее, когда она потеряла ребенка.

– Кэйлеб, – прошептала она, – сейчас я приложу горячий утюг к ране, чтобы приостановить кровотечение. Извини, но, если я не сделаю этого, ты истечешь кровью.

Кэйлеб застонал, но вряд ли он воспринимал то, что говорила Ханна, он стонал от невыносимой боли. Ханна хорошо прогрела домашний утюг, которым гладила рубашки Кэйлеба после стирки. Затем, взяв утюг прихваткой из толстой ткани, она повернулась и посмотрела на мужа. Даже в бессознательном состоянии выражение его лица было суровым и осуждающим. Ей некогда было извиняться за свои неумелые действия. Хотя Кэйлеб и носил оружие, он никогда ни против кого не использовал его, да и сам никогда не подвергался нападению. Так что опыта у Ханны не было.

Ханна подошла к нему, пристально вглядываясь в рану с рваными краями. На лбу у нее выступила испарина. «Пожалуйста, Боже, помоги мне спасти его, помоги мне, чтобы не дрогнула моя рука», – произнесла она про себя. Она не была полностью уверена, что Кэйлеб считал свою жизнь столь важной, чтобы беспокоить Господа и просить его о помощи.

Подойдя к нему, она заметила, что он перестал стонать, и подумала, может быть, Бог услышал ее. Однако колени и руки у нее все же дрожали. Чувствуя, как пересохло у нее в горле, она заставила себя опустить утюг ему на грудь.

Раздался истошный крик Кэйлеба, и воцарилась тишина.

Ханна поставила утюг обратно на плиту. Ей было нестерпимо больно думать о том, что пришлось испытать ее мужу. Стараясь не расплакаться, она исследовала рану. Кровотечение замедлилось, но Ханна не знала, спасла ли она мужа. Если внутреннее кровотечение по-прежнему продолжалось, то она ничего не добилась. Ханна была в отчаянии. Ближе всего находился военный доктор из резервации Бразос. Кэйлеб наверняка бы отсоветовал ей туда идти. В лучше случае, это путешествие оказалось бы напрасным, в худшем – роковым.

Выпрямившись, Ханна сходила за водой и стала смачивать его разгоряченный лоб. Ей было странно самой прикасаться к нему. Любая инициатива всегда принадлежала Кэйлебу. Ханне никогда и в голову не приходило приласкать мужа, она всегда лежала смирно, так, как ей было велено.

Сейчас же она слегка провела пальцами по его густым черным бровям и бороде. Однако к ее стыду, у нее не возникло никакого супружеского чувства. У нее не было ни нежности, ни горечи при мысли, что она в любую минуту может потерять его. Она лишь делала то, что должна была делать, надеясь, что он будет жить, потому что он ее муж, и ее приводило в ужас лишь сознание того, что она может остаться совершенно одна.

Она старалась не думать об этих троих, об этих убийцах из ее кошмара и явившихся опять, чтобы совершить очередное свое злодеяние. Она опять услышала прогремевший выстрел, и этот смех. Последнее особенно запомнилось ей. Она всякий раз вздрагивала, когда в ушах вновь звучал выстрел и кровь застывала в жилах, когда она вспоминала отвратительный смех в тот момент, когда Кэйлеб рухнул на землю.

Дыхание Кэйлеба изменилось, и звуки, которые он издавал, напоминали уже предсмертный хрип. Слезы потекли по щекам Ханны, когда она поняла, что это – конец, он умирает, а она ничем не может помочь ему.

– Мне так жаль тебя, Кэйлеб, – шептала она, – так жаль.

И в следующее мгновение он испустил дух, оставив ее одну. Она сидела молча, но тишина, стоявшая вокруг, оглушала ее. Ханна медленно поднялась. Кэйлеб учил ее, что бездействие хуже действия, и она тупо принялась стаскивать с него обувь. Кэйлеб женился на Ханне, когда той было пятнадцать лет, и только сейчас, спустя четыре года, Ханна впервые увидела обнаженное тело своего мужа.

Чувствуя усталость и опустошение, Ханна вылила воду, которой промывала рану Кэйлеба, и нагрела свежей. Двигаясь как во сне, она омывала его тело и надевала на него костюм. Сделав все, что полагается в таких случаях, Ханна вышла из хижины.

Ночь была на удивление прекрасной, нежной, теплой и звездной. Но мертвый Кэйлеб лежал в хижине и не видел этого! И это было несправедливо. Красота всего того, чем Бог наделил землю, была единственным, чем Кэйлеб позволял себе восхищаться в жизни.

Ханна взяла ту самую лопату, которой Кэйлеб пять недель назад закопал их нерожденного сына, и пошла по направлению к могилке ребенка. Когда она принялась копать рядом с ней, то обнаружила, что земля здесь намного хуже, чем у них в саду. Через некоторое время она так устала, что даже не чувствовала своих рук. Но она не могла бросить, так как помочь ей сделать это все равно было некому.

На рассвете, шатаясь от изнеможения, она возвратилась в хижину. Она сделала все, что смогла, но могила оказалась неглубокой.

Подходя к порогу дома, Ханна вдруг заметила небольшой клуб пыли на дороге, недоумевая, чего еще ей нужно бояться, она все же зашла в дом, взяла с вешалки за дверью винтовку и встала в дверях с поднятых оружием.

Через некоторое время она уже смотрела в светло-карие глаза незнакомца, которого ей никогда не приходилось встречать.

Увидев ее, Джеб осторожно приподнял шляпу. Здесь не было редкостью, когда тебя приветствовали с оружием в руках, приглашая зайти в дом. В конце концов осторожность никогда не лишнее. Однако вас нечасто встречала женщина, платье которой все в крови, и глаза такие, словно она только что побыла в аду.

– Мне необходимо подковать лошадь. Надеюсь, что вы окажете любезность и дадите кое-какие кузнечные инструменты, которыми, вероятно, располагает ваш супруг, – Джеб старался говорить как можно спокойнее и негромко. Он понял, что здесь произошло что-то скверное, очень скверное. Однако внутренний голос подсказал ему, что непосредственной угрозы его безопасности не было. Если он не станет совать нос в чужие дела, то с ним ничего не случится. Он знал это по собственному опыту.

Обдумывая просьбу незнакомца, Ханна держала его на мушке, не опуская оружия ни на секунду. Потом она кивнула головой и указала винтовкой в сторону сарая:

– То, что есть у моего супруга, лежит там. Можете взять.

– Весьма признателен вам, мадам, – сказал Джеб и поехал к сараю, но лицо женщины постоянно стояло перед ним. Ему приходилось встречать более симпатичных особ, но никогда он не видел более встревоженного выражения лица.