Эхо между нами - Макгэрри Кэти

– Ханна также сказала, что человек, которому принадлежит этот дом, очень милый. Он много путешествует по своей работе и прекрасно относится к своим арендаторам.

– Если это сказала Ханна, значит, это правда, – бормочу я. Из-за своей работы Ханна знает о множестве людей больше, чем следует, и с радостью выбрасывает всю личную информацию, которую она узнает о своих клиентах, к первому же раунду выпивки.

Мама игнорирует мой комментарий, что, вероятно, лучше для нас.

– Кстати, я сказала Сильвии, что ты пригласишь ее посмотреть дом, как только мы распакуем коробки. Может быть, тебе стоит пригласить ее остаться на ужин, когда ты приведешь ее сюда? Может, и в кино тоже? Я заплачу.

– Имеешь в виду свидание? – Я слишком высоко поднимаю брови в надежде, что мама подумает, прежде чем заговорить.

– Сильвия милая девушка, и она очень высокого мнения о тебе. Возможно, вы двое могли бы стать больше чем просто друзьями.

– Она предпочитает девушек.

Вздохнув, мама оставляет эту тему.

– Готовы войти внутрь?

Не совсем.

– Конечно.

Мама зовет Люси, и та бегом поднимается по ступенькам крыльца, которые не помешало бы отшлифовать и покрасить. Несколько усилий с электронным замком, и мы минуем первую дверь, оказавшись в фойе.

Мы проходим мимо лестницы к другой двери с еще одним электронным замком. Маме приходится свериться со своими сообщениями, чтобы открыть его, и когда ей это удается, дом словно выдыхает, и не в хорошем смысле.

Воздух спертый, внутри темно, и, когда мы входим, клянусь, становится еще темнее. Люси обеими руками хватает меня за руку и прячется за моей спиной. Я с громким звуком включаю древний выключатель, и одна-единственная лампочка над головой вспыхивает и оживает. Теперь в комнате царит тусклый туман, как в фильмах ужасов, и я готов поспорить: мама жалеет, что не посмотрела дом заранее.

– Нам нужно открыть окна, – говорит она, но в гостиной нет окон, так как вдоль стен тянутся спальни, кухня и ванная. – Люси, пойдем со мной, начнем с кухни. Сойер, проверь наши спальни.

Перевод: «Мы с твоей сестрой направляемся в комнату с выходом, а ты проверяешь спальни на наличие там серийного убийцы». Я согласен, потому что забочусь о маме и сестре, защищаю их, и это мой долг.

Сначала я осматриваю правую часть дома. Пространство по другую сторону лестницы огорожено стеной. Здесь есть ванная комната и большая спальня, которая, как я предполагаю, будет принадлежать маме. Возвращаюсь в гостиную и проверяю маленькую комнату, идущую вдоль левой стороны дома. Может быть, здесь предполагался домашний офис? Затем я вхожу в спальню с круглым сиденьем у эркерного окна – это понравится Люси.

Несмотря на то, что шторы задернуты, лучи света проглядывают сквозь них и высвечивают обильные частицы пыли в воздухе. Я прищуриваюсь, глядя на прямоугольный предмет, лежащий на подушке у окна, и медленно прохожу вглубь комнаты, несколько раз оглядываясь через плечо, как будто здесь есть кто-то еще и этот кто-то смотрит на меня.

Беру стопку скрепленных бумаг, пролистываю ее – это какие-то распечатки, помятые, словно зачитаны до дыр.

ДНЕВНИК ЭВЕЛИН БЕЛЛАК

1918 год

Эвелин от Мейди. Веселого Рождества и восхитительного Нового года.

– Что это? – спрашивает мама с порога.

– Видимо, осталось с давних времен. – Я сворачиваю бумагу в трубочку, кладу ее в задний карман и открываю шторы. Яркий, веселый свет льется в спальню. – Эй, Люси. Что ты думаешь об этой комнате?

Она подбегает прямо к окну, и тяжесть в моей груди уменьшается при виде ее улыбки.

– Есть несколько условий для проживания здесь, – говорит мама. Мой желудок опускается, поскольку это то, к чему я привык: за хорошим всегда следует удар. Она пятится в гостиную, и, судя по выражению ее лица, хочет поговорить со мной без Люси.

Я присоединяюсь к ней и скрещиваю руки на груди.

– Ну и что же?

– Мы можем пользоваться стиральной машиной и сушилкой только в отсутствие хозяина, и нам не разрешается приставать к ним. Даже если что-то пойдет не так с квартирой. Мы должны звонить – никогда не стучать. Единственное исключение – когда платим арендную плату. Ее нужно передавать им лично и без задержек. И мы должны работать во дворе, все необходимое оборудование находится в гараже за домом.

Это значит, что я буду работать во дворе, но если это самое худшее, то я смогу жить с этим.

– Это вполне выполнимо. Что-нибудь еще?

– Только одно, и это не имеет большого значения. Правда, пустяк.

– Ну и что же?

– В этом доме водятся привидения, – выпаливает мама и улыбается мне. – Так, давай распакуем вещи.

Вероника

Единственная причина, по которой люди приезжают жить в этот маленький городок, – это или спрятаться, или умереть.

Родители Назарета привезли его сюда в седьмом классе, чтобы спрятать. С другой стороны, мой отец выкорчевал меня из нашего пригородного, уютного, ниже среднего класса, пахнущего шоколадной крошкой дома, когда мне исполнилось одиннадцать, чтобы я умерла.

В нашем городе не так уж много новых людей, поэтому мне всегда было любопытно, что за причина привела Сойера Сазерленда в этот заброшенный город. Он здесь потому, что прячется, или собрался умирать?

– Достаточно того, что Сазерленд переезжает в твой дом, так теперь он, похоже, вторгается на твою гору, – Лео вскакивает на крошащуюся кирпичную стену, идущую вдоль бетонного крыльца старой туберкулезной больницы, и смотрит вниз с холма. Конечно же, Сойер Сазерленд и группа его веселых друзей идут через густые кусты и высокие зеленые деревья вверх по узкой тропинке.

Лео прав насчет того, что Сазерленд вторгся в мое пространство, но ошибается, что холм принадлежит мне. Наш задний двор соприкасается с частной собственностью, но холм и санаторий принадлежат государству. Лео приезжает сюда не так часто, как я. И мы проводим бо́льшую часть нашего времени на ферме Джесси, но Лео поступает в колледж и хочет посетить все свои любимые места, прежде чем уедет. Поход вверх по холму – это убийственно, но вид захватывает дух.

– Просто потрясающе, – сарказм, но я так рада, что он чувствует себя как дома.

Ночь еще не скоро, и небо окрашено в розовые и темно-синие цвета раннего вечера. Позади нас массивное крыльцо, куда медсестры выкатывали пациентов на кроватях, чтобы они могли подышать свежим воздухом. Еще в начале 1900-х годов здесь жили тысячи людей, которые пытались «вылечиться» так от туберкулеза. Многие выжили. Еще больше погибло.

Множество людей в городе боятся этого здания. Оно было заброшено так давно, что даже окон не осталось, только зияющие темные дыры для всевозможных диких животных и нежелательных гостей. Но меня это не пугает. Бояться этого места – значит бояться смерти, и это не тот страх, который меня тревожит.

Лео садится рядом со мной, тоже свешивая ноги со стены. Его плечо трется о мое, и я признаю, что мое сердце пропускает несколько ударов. Мне бы этого не хотелось, но это так. Он пахнет сандаловым деревом, и я ненавижу его за то, как он красив: золотистая кофейная кожа, черные вьющиеся волосы, которые почти касаются плеч, и улыбка, согревающая даже самых холодных людей в мире.

Возможно, если бы глаза Лео были неправильно расположены на его красивом лице, как на картине Пикассо, или из его лба торчал бы инопланетянин, или были бы скользкие щупальца, прикрепленные к его спине, я смогла бы найти способ не любить его слишком сильно. Но здесь нет никаких инопланетян, никаких щупалец, и у меня есть чувства к Лео, хотя он и не подозревает, что я влюбилась в него.

Мне нужно перестать думать о Лео и его чувствах, поэтому я сосредотачиваюсь на противоположности Лео и нахожу взглядом Сойера Сазерленда, возглавляющего стаю. За ним идут несколько парней и девушек. Девочки жмутся друг к другу и истерически хохочут, когда Сойер поворачивает к ним голову и наверняка говорит что-нибудь остроумное.