Бесконечная шутка (= Infinite jest - Дэвид Уоллес

Я много читаю, - говорю я. - Учусь и читаю. Готов поспорить, что прочитал все то, что прочли вы. Можете мне поверить. Я потребляю целые библиотеки. Я читаю так, что у книг изнашиваются корешки. Я учусь так, что компакт-диски приходят в негодность. Я делаю странные вещи: я могу сесть в такси и сказать: «В библиотеку, и поднажми!» Уж точно мои инстинкты, связанные с синтаксисом и механикой слов, гораздо острее ваших, при всем уважении.

Но это выходит за рамки механики. Я не машина. Я чувствую и верю. У меня есть своя точка зрения. Иногда весьма интересная. Я мог бы, если бы вы мне позволили, говорить без умолку. Давайте говорить о чем угодно. Я думаю, что влияние Кьеркегора на творчество Камю недооценивают. Я думаю, Денеш Габор вполне мог быть Антихристом. Я верю, что Гоббс – лишь отражение Руссо в темном зеркале. Я, как и Гегель, верю, что трансценденция – это поглощение. Вы все для меня – открытая книга, - говорю я. - Я не какой-то там гомункулус, собранный, настроенный и выращенный лишь для того, чтобы выполнять всего одну функцию.

Я открываю глаза.

- Пожалуйста, не думайте, что мне все равно.

Я осматриваюсь. На меня глядят с ужасом. Я поднимаюсь с кресла. Я вижу отвисшие челюсти, вскинутые брови на дрожащих лбах, ярко-бледные щеки. Кресло уходит из-под меня.

- Матерь божья! - говорит Литературная кафедра.

- Все нормально, - говорю я им, стоя. Желтый декан смотрит на меня щурясь, словно в лицо ему дует мощнейший ветер. Лицо Учебной части как будто состарилось за секунду. На меня уставились восемь глаз, в них – пустота.

- Господи, - шепчет Спортивная кафедра.

- Пожалуйста, не беспокойтесь, я все объясню, - говорю я, непринужденно отмахиваясь.

Литературная кафедра заламывает мне руки сзади и валит на пол, давит всем своим весом.

Я чувствую вкус пола.

- Что происходит?

- Ничего не происходит, - говорю я.

- Все хорошо! Я здесь, - кричит мне прямо в ухо Литературная кафедра.

- Позовите на помощь! - вопит декан.

Мой лоб вжали в паркет, я и не думал, что он такой холодный. Я обездвижен. Я стараюсь, чтобы меня воспринимали как не оказывающим сопротивления. Мое лицо расплющено об пол; мне сложно дышать, Литературная кафедра давит на меня всем своим весом.

- Просто выслушайте меня, - говорю я очень медленно и с большим трудом, слова мои неразборчивы из-за того, что ртом меня прижали к полу.

- Во имя господа, - пронзительно кричит один из деканов, - …эти звуки?

Щелчки кнопок на телефонной консоли, топот каблуков по полу, шелест падающей бумаги.

- Боже!

- На помощь!

Слева, на периферии зрения, открывается дверь: пучок галогенового света из приемной, белые кроссовки и потертые туфли Nunn Bush.

- Отпустите его! – это Делинт.

- Все в порядке, - говоря я медленно в пол. – Я нахожусь здесь.

Меня берут под руки и поднимают, побагровевшая Литературная кафедра трясет меня за плечи, чтобы привести, как он считает, в чувство: «Соберись, сынок!»

Делинт виснет на его огромной руке:

- Прекратите!

- Я – не то, что вы видите и слышите.

Вдалеке сирены. Жесткий полунельсон. Документы на полу. Молодая женщина-латина прижала ладонь ко рту, смотрит.

- Я не то, - говорю я.

Как могут не нравиться старомодные мужские туалеты: цитрусовые диски-освежители в длинном фарфоровом писсуаре; кабинки с деревянными дверями, отделенные друг от друга холодным мрамором; эти ряды тонких раковин и кривые алфавиты труб под ними; зеркала над металлическими полочками; и за всеми голосами едва различимая капель, усиленная эхом мокрого фарфора и холодного мозаичного кафеля на полу, вблизи похожего почти на какой-то исламский узор.

Я вызвал сильный переполох, вокруг все мельтешит. Литературная кафедра все еще заламывает мне руки и почти тащит сквозь толпу клерков, которому, похоже, кажется, что у меня припадок (он открыл мне рот – проверить, не подавился ли я языком), что я задыхаюсь (я закашлялся от приема Геймлиха), что у меня психоз и я потерял контроль над собой (серия захватов, цель которых – вернуть надо мной контроль), – пока Делинт ворчит, усмиряя Литературную кафедру, усмиряющего меня, пока тренер по теннису усмиряет Делинта; сводный брат моей матери не говорит, а словно бы стреляет комбинациями множественных слогов в трио деканов, которые ловят ртом воздух, машут руками, оттягивают галстуки и тычут пальцами в лицо Ч.Т., одновременно размахивая стопками вступительных документов, в которых сейчас уже очевидно нет смысла.

Меня перевернули на спину на геометрической плитке. Я мирно размышляю над вопросом: почему в США туалет всегда кажется чем-то вроде изолятора, где люди могут справиться с волнением и восстановить контроль над ситуацией. Моя голова лежит на коленях у Литературной кафедры, (они довольно мягкие), из толпы ему протянули пачку грязно-серых бумажных полотенец и он вытирает мое лицо; я смотрю на него изо всех сил равнодушно и вижу оспины на его скуле, их еще больше в нижней части подбородка, от старых зарубцевавшихся акне. Дядя Чарльз, которому нет равных в метании дерьма, продолжает обстреливать людей анфиладами из той же субстанции, стараясь успокоить окружающих; ведь, судя по их лицам, они нуждаются в успокоении гораздо сильнее меня.

- Он в порядке, - твердит дядя. - Посмотрите на него, спокоен, как удав, лежит тут, отдыхает.

- Вы не видели, что там случилось, - отвечает сгорбившийся декан сквозь сетку пальцев на лице.

- Он просто взволнован, такое бывает иногда, впечатлительный мальчик…

- Но он издавал такие звуки.

- Неописуемо.

- Как животное.

- Какой-то полуживотный рев.

- И еще эти движения.

- Вы не думали, что ему нужна помощь, доктор Тэвис?

- Как животное, у которого что-то застряло в глотке.

- У мальчишки проблемы с головой.

- Словно удар молотком по пачке масла.

- Метущийся зверь с ножом в глазу.

- И о чем вы вообще хотели, зачислить такого...

- И его руки.

- Вы этого не видели, Тэвис. Его руки…

- Дергались. Тряслись. Словно он чокнутый барабанщик, - все кратко оглянулись на кого-то вне моего поля зрения, кто пытался что-то изобразить.

- Словно покадровая съемка, трепет чего-то ужасного… и нарастающего.

- Похоже на тонущую козу. Козу, тонущую в чем-то липком и вязком.

- Придушенное блеянье и…

- Да, как они тряслись.

- И что ж теперь, трясущиеся руки – это уже преступление?

- У вас серьезные проблемы, сэр. Серьезные проблемы.

- Его лицо. Словно его душили. Или сжигали. Мне кажется, я видел образ ада.

- У него есть проблемы с общением. Он немного аутист, никто этого не отрицает.

- Мальчику нужен медицинский уход.

- И вместо того, чтобы лечить, вы посылаете его сюда, поступать и участвовать в соревнованиях?

- Хэл?

- Даже самый страшный кошмар – ерунда по сравнению с теми проблемами, что вас ожидают, господин так-называемый-директор...

- … дали понять, что это все – лишь формальность. Вы застали его врасплох, и все. Он стеснительный…

- И вы, Уайт. Хотели заполучить его в команду!

- … и ужасно впечатлен и взволнован оттого, что находится здесь без нас, без поддержки, ведь вы попросили нас выйти, а это, если позволите…

- Я лишь видел, как он играет. На корте он невероятен. Возможно, он гений. Мы и понятия не имели. Его брат играет в гребаной НФЛ, во имя всего святого! Вот топовый игрок с юго-западными корнями, думали мы. Его статистика была выше всяких похвал. Мы наблюдали за ним на протяжении всего турнира прошлой осенью. Никаких припадков или криков. Мой друг сказал, что его игра похожа на балет.

- И правильно сказал, черт возьми! Это и есть балет, Уайт. Этот мальчик – балерун от спорта.

- Он, стало быть, что-то вроде спортивного саванта. Выдающиеся балетные данные компенсируют те проблемы, которые вы, сэр, хотели от нас скрыть, заставив мальчишку молчать, - слева появляется пара дорогих эспадрилий и входит в кабинку, эспадрильи разворачиваются и смотрят носками на меня. За легким эхом голосов журчит струя мочи.

- …жет, нам уже пора, - говорит Ч.Т.

- Сэр, цельность моего сна нарушена впредь и навсегда.

- … думали, вам удастся протолкнуть недееспособного абитуриента, сфабриковать аттестат и вступительные работы, протащить его сквозь пародию на собеседование и втолкнуть в суровую студенческую жизнь?

- Хэл вполне здоров, придурок. Просто не надо на него давить. Он чувствует себя нормально, когда сам по себе. Да, у него есть некоторые проблемы с возбудимостью во время разговора. Разве он это отрицал?

- То, что мы наблюдали, очень отдаленно напоминает поведение млекопитающего.

- Ну просто обалдеть. Посмотрите. Как там поживает этот наш легко возбудимый паренек, а, Обри?

- Вы, сэр, скорее всего, больны. Это дело нельзя просто так замять.

- Какая скорая? Вы что, ребят, вообще меня не слушаете? Я же вам говорю, это…