Маленькая для Шопена - Ульяна Соболева

- Вылазь! – командует он, - Или эту постель сейчас расстреляют!

Его люди тут же направляют оружие на кровать, но Шопен поднимает левую руку, останавливая их. Из-под покрывала появляется светлая головка с длинными волосами. Девочка выползает на четвереньках и садится на пол. Она вся дрожит. По ее щекам катятся слезы, все тело содрогается от рыданий. Мужчина подносит трость к ее остренькому подбородку и заставляет поднять голову.

Огромные кристально-чистые зеленые глаза распахиваются широко и с ужасом смотрят на мужчину. С ужасом и ненавистью. Девочке на вид лет двенадцать-тринадцать. Нет никаких сомнений, что это девочка с портрета над трюмо. На ней красивое розовое платье с пышными рукавами и юбкой колоколом. На одной ноге белая туфелька-балетка, колготки порваны.

- Я ее сейчас кончу! – помощник направляет дуло в голову девчонке, та жмурится и кривит в ужасе мордашку.

Трость силой опускается на запястье мужчины и пистолет вылетает на пол.

- Не трогать! С собой возьмем!

- Но, Шопен!

- Я сказал возьмем с собой!

- На хера тебе свидетель? Прикончу ее и все!

- Ты глухой? Я сказал взять с собой!

Царапающуюся и кричащую девчонку потащили к лестнице. Шопен ткнул тростью в одну из фотографий над трюмо, потом подцепил их все и разбил с какой-то дикой яростью, покромсал в крошево под аккорды музыки.

Когда он шел к черному джипу с тонированными стеклами позади него полыхал белый дом с коричневой крышей. Языки пламени лизали чернильное небо и целовались с зигзагами молний.

Музыка теперь доносилась из машины….

Глава 2

« Я не сразу поняла, как он ударил. Только плечо вздулось и заболело адской болью. Я перевела взгляд на рубец и лопнувшую от железной пряжки кожу, и на кровь, которая потекла прямо на красное платье. Он тоже стоял и смотрел на этот рубец расширенными глазами, застывший, как изваяние, и бледный до синевы. Мне показалось, он испугался, точнее, он ошалел от того, что только что сделал. А у меня так кипит адреналин, что я не могу даже заплакать от чудовищной боли и от понимания, что он поднял на меня руку. Но я ошиблась… никакого испуга не было. Я слишком хорошего мнения была о нем… Никто и не о чем не сожалел. Он вообще не знал, что такое слово «жалость» и все производные от него.

– Я буду тебя учить всему, – сипло сказал Барский, – и прежде всего выбью все бл*дство, которого ты нахваталась в своем детдоме и на своей улице.

А сам продолжает смотреть на рубец и тяжело дышать. Он его заворожил. Как будто взгляд оторвать не может.

– Еще раз с какой-то швалью увижу…

– Изобьете?

Поднял на меня налитые кровью глаза и прорычал:

– Убью!»

Ничья его девочка. У. Соболева

Я пришла в себя. Но показывать этого точно не собиралась. Подо мной постель, мне мягко, тепло и довольно уютно, если не учитывать то, что со мной недавно произошло. Если я покажу, что не сплю произойти может что угодно. Думать и гадать где я бесполезно. Главное не на том свете. Прислушалась сама к себе. На мне есть одежда, я укрыта кажется одеялом и вокруг меня пахнет. Нет ничего сладкого, терпкий, мужской запах парфюма и сигарет. Страх уже проснулся и царапает мне затылок тонкими крысиными коготками. Что такое крысы я знаю. Меня закрывали в погребе…иногда и на целые сутки.

- Проснулась?

Я узнала этот голос, и вся внутренне сжалась. Это ОН приказал забрать меня, это он уничтожил всю мою семью и оставил гору трупов в доме. Я приоткрыла один глаз, а потом второй, судорожно глотнула воздух, потому что мужик сидел прямо напротив меня, его силуэт тонул в полумраке. У него страшное лицо. Нет, не уродливое. А именно страшное. Очень тяжелый взгляд, казалось он прожигает в тебе дыру. Глаза светлые-светлые и потому какие-то неестественные, мертвые. Он протянул руку и щелкнул выключателем. Стало слишком светло, и я быстро заморгала. Почему-то при свете ужас обуял меня намного сильнее чем в темноте. Мужик сидит, откинувшись на стул. На одной из его рук намотан кожаный ремень и он почему-то очень привлекает мое внимание.

- Имя!

- Зачем?

Огрызнулась и прищурилась. Он мне не нравился, пугал, но больше биться в истерике я не собиралась, хотя было страшно и даже очень. Но жертву убивают и мучают быстрее. Лучше не показывать, что мне страшно.

- Имя! Я спрашиваю – ты отвечаешь. Таковы правила!

- Правила?

- Правила этого дома!

- Я не хочу быть в этом доме!

- Тебя никто не спрашивает! Имя я сказал! Мы с Фридериком не любим ждать!

- Фридерик?

- Мой ремень! Кожаный, тугой с большой железной пряжкой. Дерет задницы до самого мяса.

- Маша.

Ухмыльнулся нехорошо и посмотрел на меня исподлобья так, что мурашки побежали вдоль позвоночника.

- За брехню отхлестаю ремнем по заднице. Это больно. Тебе не понравится.

Погладил ремень с любовью и я вздрогнула чувствуя как страх стал более мерзким и липким. Я ведь понятия не имею куда я попала. И к кому.

- Ладно. Лиза.

- Уже лучше, Лиза.

Что он собирается со мной делать? Зачем я здесь? Почему меня не убили вместе со всеми остальными? Он что извращенец? Что у него на уме?

- Где я?

- В моем доме! – ответил, достал из пачки сигарету, сунул в рот и закурил, жадно затягиваясь дымом.

- И что я здесь делаю?

- Пока что спала, потом будешь есть. А дальше я решу, что ты здесь будешь делать.

- А если я не хочу здесь быть?

Рассмеялся, показывая мне ровные белоснежные зубы. Менее жутко не стало. Наоборот его веселье пугало и создавало такое напряжение, что казалось все мои нервные окончания вот-вот лопнут.

- Я повторяю – тебя никто не спрашивает, чего ты хочешь.

Надо успокоиться, присмотреться и потом решить, что делать дальше. То, что я все еще живая уже хорошо.

- Поплакать не собираешься?

- Зачем?

- Папа, мама, кто там еще у тебя был. Все мертвы. Какое горе. Стоило бы пустить слезу. Ты же девочка.

- Там не было моих папы и мамы.

Устало ответила я и поправила волан дурацкого розового платья.