Человек, который знал все - Игорь Сахновский

Эпикриз.

Пострадавший Безукладников А.П., 36 лет, доставлен машиной «скорой помощи» в приемный покой больницы без сознания. На обеих ладонях — продолговатые ожоги II степени (предположительно, метки электротока). Диффузный акроцианоз. Зрачки широкие, на свет не реагируют. Пульс на сонной артерии не определяется, начаты реанимационные мероприятия: наружный массаж сердца, произведена катетеризация подключичной вены. Начата инфузия раствора преднизолона, 120 мг. Сделана попытка провести искусственную вентиляцию легких с помощью мешка Амбу — не эффективно. Произведена интубация трахеи, начата ИВЛ аппаратом РО-6 в режиме гипервентиляции, до 10 литров.

Ввиду асистолии решено провести дефибрилляцию.

Предварительно внутрисердечно введен адреналин, 1,0 мл.

Единичный разряд в 2000 вольт и продолжающаяся вентиляция легких дали положительный эффект. Электрокардиограф показал появление сердечных импульсов. Возникла слабая, затем более сильная пульсация на сонной артерии. Цианоз уменьшился. Зрачки сузились.

Состояние позволяет надеяться на восстановление функций организма.

Старший врач отделения реанимации Е.

Глава третья

ТОНКОСТИ ЧАЕПИТИЯ

В 1947 году на территории штата Нью-Мексико, США, произошло событие, едва ли не самое таинственное в мировой истории, которое не успело стать сенсацией только потому, что сразу было старательно засекречено американскими военными. Позднее различные источники (увы, не самые компетентные) отстаивали версию гибели инопланетного корабля и даже публиковали снимки мертвых пришельцев — запомнилась плоскогрудая женщина с головой наподобие мятой луковицы и четырехпалыми куриными лапками вместо рук, распластанная навзничь на столе армейского морга…

В остатке мы имеем лишь засекреченный миф. Хотя здесь уместно спросить: какой резон в засекречивании выдумки? Миф — он и есть миф.

Я вспомнил горемычных инопланетян в связи с тем, что через пятьдесят с лишним лет после их малоудачной посадки в общественном сознании мы стали свидетелями возникновения еще одной сверхсекретной легенды. На этот раз она имела заурядную земную внешность, паспорт, прописку и сыроватую русскую фамилию Безукладников, труднопроизносимую для большинства международных специалистов, чья нелегальная карьера целиком зависела, в частности, от того, чего захочет или не захочет безукладниковская левая нога… Допускаю, что их осведомленность выше всяких догадок.

Мои мотивы куда проще и не притянуты служебными инструкциями, как собачьим поводком. Я просто водил знакомство с Безукладниковым, хотя и не самое близкое.

Однажды он попросил у меня взаймы. Мы все тогда хранили свои невзрачные накопления в наличных американских долларах — на рубли и российские банки надежда была хилая. Он взял у меня несколько зеленых купюр, бережно уложил их в нагрудный карман застиранной фланелевой рубашки и благодарил дольше, чем нужно, повторяя, что я могу быть спокоен, он обязательно вернет — как только, так сразу! Уже задним числом я подумал, что деньги возвращать ему, в сущности, неоткуда, что долг этот гиблый. Но и напоминать не спешил: с честностью Безукладникова могла тягаться только его непрактичность.

Позже до меня дошли туманные слухи о каком-то несчастном случае - Безукладников, сказали, угодил в больницу, даже в реанимацию. Я услышал об этом в конце августа, а в сентябре он вдруг позвонил мне на работу и странным сонным голосом известил, что хочет вернуть долг. Мой вопрос, вполне уместный, о самочувствии Александр Платонович пропустил мимо ушей. Вместо ответа он пригласил зайти к нему в гости — когда мне удобно, сославшись на то, что сам почти не выходит из дому.

Та осень застряла у меня в памяти ожиданием беды. Любимая женщина, с которой мы то жили душа в душу, то ссорились насмерть и вообще никак не жили, однажды утром, спустив с плеча ночную рубашку, показала мне уплотнение на груди: словно кто-то спрятал темную горошину под кожу, пониже левого соска. Я настаивал на срочном обследовании, а она обнимала меня так, будто уже прощалась навсегда. В нашем обиходе возникли слова «маммография» и «гистология».

Вечером после работы я заехал к Безукладникову. Он обитал на предпоследнем этаже старой пятиэтажки на улице Кондукторской. В квартире стоял нежилой запах. Рядом с измученным диваном и прочей понурой мебелью странное впечатление производила новейшая модель телевизора «Panasonic» с размером экрана в пол-окна.

На запустелой кухне Безукладников затеял в мою честь чаепитие. Выглядело оно так. Сначала он выложил на стол кулек ископаемого печенья и выставил пустую кружку. Затем опустил в нее чайный пакетик. Потом установил чайник на газовую плиту. После десяти минут неловкого ожидания он затопил пакетик кипятком и принялся наблюдать за ним, как химик, изготовляющий уникальный раствор. Этот бурый мешочек, который Александр Платонович выудил из кружки за хвост, как утопшую мышь, и, побродив нерешительно по кухне, бросил в какой-то случайный стакан, чтобы вторично залить кипятком, показался мне символом то ли придурковатой скаредности, то ли героической нищеты.

Словно угадав мои мысли, Безукладников вдруг заговорил о деньгах. С ребяческой настырной горячностью он начал спрашивать — нужны ли мне деньги. А что бы я стал делать с большими деньгами? Ну то есть с очень большими деньгами. Ну а все-таки?.. И так далее.

Я отделывался общими словами, подавляя в себе раздражение. Разумеется, да. То есть, конечно, нужны. А кому они не нужны? Что бы стал делать… Ну, наверно, путешествовать. Писать в свое удовольствие, не заботясь о заработке. А слишком крупные деньги — нет, лучше без них. Чересчур хлопотно и опасно.

У Безукладникова было такое лицо, будто я не оправдал его надежд на вложение солидных капиталов. Он отхлебнул своего спитого чая и вдруг совершенно серьезно спросил, какую ежемесячную сумму я бы счел достаточной для себя. Это становилось почти забавным.

— Значит, можно рассчитывать на любые деньги? — Я уже не скрывал сарказма.

— Думаю, практически на любые… — Безукладников был непробиваем.

И мне наконец надоело. Я сказал ему прямо, что терпеть не могу пустопорожние маниловские фантазии. Что это, как ни обидно звучит, наш типично русский промысел — сидеть на кухне с тремя копейками в кармане и делить воображаемые миллионы.

— Ну зря вы так… Я ведь вам доверяю больше других.

Он откровенно загрустил. Но, погрустив с полминуты, подошел к затрапезного вида газовой плите и открыл дверь духовки. Духовка была полностью, до отказа набита банковскими бледно-зелеными упаковками. Они там едва умещались — две-три пачки долларов выпали на пол, и Безукладников просто запнул их под плиту.

— Н-да уж… — сказал я. И больше ничего не сказал.

Безукладников закрыл духовку и виновато развел руками: дескать, извините, так получилось.

— Может, еще чаю?

— Нет, спасибо! — Я допускал, что он может заварить все тот же пакетик в третий раз.

Мне оставалось вежливо полюбопытствовать, каким образом в наше время грабят банк. Натягивают ли, к примеру, на голову черный чулок, или это уже не модно?

— Банк? — Он так оживился, будто я подкинул ему свежую идею. Но сразу погас. — При чем тут банк?.. Вы не понимаете. Я вам действительно доверяю, и я мог бы рассказать о таких вещах, от которых у вас, простите, волосы дыбом встанут.

— Пустые хлопоты — я не тот слушатель. Мне «таких» вещей по телевизору хватает, в уголовной хронике. Доверьтесь кому-нибудь другому.

Пока мы препирались, в дверь позвонили, и Безукладников впустил молодую полноватую блондинку в уютном фартуке на бретельках и в домашних туфлях без задников. «Луиза, моя соседка». «Я на минуту! У меня сырники свежие зря пропадают, а вы, наверно, пустой чай пьете, как всегда?» С появлением Луизы в этом тусклом логове зацвели невидимые азалии, затеялось плодоношение цитрусовых, потянуло кулинарным раем, глаженьем, прохладным постельным бельем — и я вспомнил, что меня ждут дома.

Соседка, слегка смущенная, и впрямь ушла через минуту, я только успел заметить необычайную яркость глаз, почти аметистовых, да нежные босые пятки.

Я засобирался. Но Безукладников, судя по всему, был остро озабочен продолжением разговора. Казалось, ему страшно оставаться один на один со своей тайной, которая меня лично интересовала не больше, чем дежурная сводка криминальных новостей.

И все-таки я остался — не знаю, почему. Застрял на два с лишним часа, чтобы выслушать с открытым ртом сумасшедшую, ни на что не похожую исповедь — и не поверить ни одному слову. Но эти полторы сотни минут и последующий ночной звонок Александра Платоновича ко мне домой фактически решили дело… Если всерьез называть делом составление этой заведомо неправдоподобной книги о Безукладникове, которую я пишу сейчас урывками по вечерам, после работы, подгоняемый договоренностью с шеф-редактором престижного издательства.