Звезда корабельная - Александр Дорофеев

Встречались на речном пути карбасы, дощаники, плоты, возвращавшиеся уже с архангельской ярмарки. С любопытством глядели люди на царский караван — куда это в такое время? То ли на ярмарку к шапочному разбору?

Вечером приставали на ночевку. Тьма стояла кромешная, и плыть было опасно.

Петр с товарищами взошел на крутой берег. Перед ними смутно виднелась крепостная стена.

— У, какова тьма, — сказал Петр, споткнувшись. — Не разберешь, что за город стоит.

— Тотьма сей город зовется, — подсказал Чемоданов.

— То тьма, — повторил Петр задумчиво. — Ну, а мы, Федор Иванович, к свету идем. Под белыми парусами — к морю Белому.

Дня через два подошел караван к Устюгу Великому. За этим городом распростились они с рекой Сухоной. Влилась она в просторную Северную Двину, по которой путь прямой лежал — на север, к Архангельску. Быстрая Двина поспешала к морю Белому, неся с собой царские карбасы.

Холмогоры

В конце июля караван подошел к Холмогорам. Отсюда, говорят, уже рукой подать и до Архангельска. Как только показались карбасы из-за Кур-острова, раздался с городской стены пушечный залп. Так встречали молодого государя.

Любопытно было Петру посмотреть город. Вот ведь как верно назван — Холмогоры. И правда, на островах — холмы. А по берегам речным, на матерой земле, — горы.

Целый день гулял Петр по холмам да горам. Все тут ему было внове. Дома высоченные, крепко срубленные. Да и суда строили в Холмогорах. Жалко, что небольшие, промысловые, для дальних плаваний непригодные.

Осмотрел Петр канатную фабрику, кузнечные мастерские, лавки торговые. Чего только в тех лавках не продавалось! И утварь домашняя расписная, и резные украшения по кости и дереву. Долго Петр разглядывал моржовый клык, добытый беломорскими моряками-промысловиками. Тяжелый желтоватый бивень. Видно, могучему зверю принадлежал.

А какие тут были сундучки диковинные и шкатулки, обитые прорезным железом! На них замки обязательно с секретом. Петр купил несколько шкатулок с такими замками, чтобы непременно секреты их разгадать.

Радовало его богатство здешнее, а еще больше — люди холмогорские.

«Крепкий народ в северных наших землях — мастеровые, дело знающие да приветливые. А в гербе-то, гербе городском дорогой мне инструмент изображен — астролябия! Сразу видно — корабелы живут. Славен сей город Холмогоры!»

Радовалось сердце. Да и как не радоваться, когда до моря Белого рукой подать…

Мосеев остров

На другой день караван отправился дальше по Северной Двине. Петр стоял на носу передового карбаса, глядел вперед, дышал глубоко и ноздри раздувал — не морской ли уже ветер сюда долетает?

Весел был и шутил с товарищами.

— Что это, Федор Иванович, за прозвище у тебя такое редкое? — обращался, усмехаясь, к Чемоданову.

Думный дворянин двигал тяжелыми черными бровями, разглаживал бороду.

— Да что ж, государь, из Персидских земель, видать, завезено.

— А каково значение? — строго спрашивал Петр.

— Ох, простое! — махнул рукой Федор Иванович. — Чемодан, выходит, то же самое, что сундук дорожный. А еще, слыхал я, пузо человеческое эдак величают — чемодан, — добавил он, скромно потупившись.

— Неужели, Федор Иванович? — вконец развеселился Петр, оглядывая солидный живот думного дворянина. — Ну, какое точное прозвание! Как у города Холмогоры!

И вот на правом берегу Двины показался сам Архангельск. Издали видна на крепостной стене высокая башня-смотрильня, а на реке — множество судов, гребных и под парусами.

Пушечные залпы приветствовали караван. Головной карбас причалил к небольшому острову, где к приезду Петра построили трехкомнатный терем.

Красив островок — с пологими песчаными берегами, с березовой рощей, от которой будто свет струится.

— Мой сей остров! — воскликнул Петр, взбегая на берег.

— Как, батюшко? — не расслышал Никита Зотов. — Мосеев остров?

— Точно, мастер! Хорошее прозвище дал. Так тому и быть — Мосеев остров!

Корабли океанские — заморские

Северная Двина, впадая в море, ветвится, как сосна корабельная у вершины. Только ветки эти рукавами зовутся.

Не простое дело — пройти по рукавам двинским. Того и гляди на банку сядешь — на мель песчаную. Каждому кораблю положен проводник, хорошо знающий здешние места. Таких проводников кормщиками зовут или, на иностранный манер, лоцманами.

По обеим сторонам Двины топкие болота, мхи. Лишь в тридцати верстах от впадения в море, на правом, высоком берегу есть матерая, твердая земля. Здесь, на Пур-Наволоке, туманном мысе, и был поставлен Архангельск, который в русских краях величали просто — Город.

В ту пору Архангельску едва перевалило за сто лет. Но славен был Город среди других городов русских. Только через него могла торговать Россия с иноземными государствами. Каждый год сюда на ярмарку приходили купеческие корабли с заморским добром. И загружались товарами русскими.

Обнесен Город огромной стеной из прямых, как мачты корабельные, сосен. До чего же любопытно, какова там жизнь, за крепостной стеной?

Хотел было Петр сразу в Город пойти. Да услыхал, что ждет у пристани яхта, специально для него построенная. Недолго выбирал между городом и яхтой. Взял с собой Оську Зверева, Федоску Скляева, Луку Хабарова — и на карбасе к пристани.

Много на Двине судов мелких. Шныряют туда-сюда — тут ухо востро держи, как в столице на торговой площади. А у самой пристани уже не лодки, не карбасы, а корабли стоят океанские. Высоко мачты вздымаются. На бортах в открытые люки черные пушечные жерла глядят. Флаги под ветром колышутся — английские да голландские. Ни одного русского.

Стоят заморские корабли, груженные товарами, готовые к отплытию в родные земли. Закончилась ярмарка в Архангельске.

Петр обо всем на свете позабыл — так залюбовался кораблями. Видно, немало они прошли по морям-океанам, штормы изведали. Это, конечно, не потешная флотилия на Плещеевом озере…

Спустился с голландского корабля капитан Иоле Иоллес.

— Ваше величество, — говорит. — Милости прошу, осмотрите корабли наши, если вам интересно.

Глаза у Петра горят. Впервые видит он такие корабли. Как же неинтересно?!

Взбежал по сходням на палубу. Все хочется рукой пощупать — как устроено? И канаты корабельные — такелаж, и мачты, и цепь якорную, и холсты парусные, и медные, надраенные песком ручки на дверцах каютных. Ах, как морем на корабле пахнет, дальними переходами!

— Господин Голголсен, — так, показалось Петру, отчетливее звучало имя капитана, — пойду вместе с тобой в море. Поглядеть желаю, как искусны матросы твои в корабельном маневре.

— Конечно, ваше величество! — поклонился Иолле Иоллес. — За честь почтем. Вот лоцмана дождемся — и паруса отворяем. А вы пожалуйте пока в капитанскую каюту.

— Спасибо, Голголсен, да только на своей яхте пойду, со своей командой — рядом идти будем, — сказал Петр и сошел с фрегата голландского на пристань.

Яхта стояла неподалеку. Ладная яхта. Но рядом с иноземными кораблями казалась она воробьем в стае орлиной.

Грустно стало Петру. Да быстро он приободрился. Встретила его на судне команда мореходов поморских. Сразу видно — люди крепкие, надежные. Орлы! С такими-то корабельщиками не озера, а моря-океаны от берега до берега перейти можно. Ну а корабли — дело наживное!

Белое море

Вскоре к иноземным кораблям подошел карбас с лоцманом.

— Государь, Петр Алексеевич, — приметил Федоска Скляев, — а лоцман-то наш, поморский!

— Верно, — кивнул Петр. — Вижу, сведущи русские люди в кораблевождении.

С купеческих кораблей донеслись команды отрывистые. Свистки боцманские. Забегали матросы. Поднимают якоря четырехлапые. Тянут такелаж, ставя паруса под ветер.

Да вот только ветер трудно было в небе сыскать. Слабый-слабый, еле пошевеливал он флаги на грот-мачтах.

Медленно, лениво отваливали корабли от пристани. А за ними и яхта.

С трудом добрались до судоходного Березовского рукава. И тут ветер совсем паруса покинул. До моря два шага, а корабли беспомощны — штиль полный.

Петр из себя выходил, злился.

— Вот тебе и поговорка — «сиди у моря, жди погоды»!

На следующий день погода все же объявилась. Свежий ветер родился. Вся флотилия подняла паруса и, отсалютовав из пушек, пошла на север.

— Глядите! Море! — вскричал Петр с капитанского мостика. И смолк, пораженный.

И товарищи его молчаливо смотрели вперед. Сколько глаз хватало сверкала под солнцем вода. Было видно, как тяжела она, обширна, просторна. Видно было, сколько силы в ней. Хорошо было видно! Да только берега противоположного никак не разглядеть. Вода эта бескрайняя. Уходила за горизонт, сливаясь с небом. Казалось, точно — нет ей конца.