Главный принцип гадания - Марина Серова

– Тебя беспокоит Татьяна Иванова. Не забыл еще?

– Танечка! Сколько лет, сколько зим! Как же тебя забудешь? Это совершенно невозможно!

– Слушай, Киря, я ведь к тебе по делу.

– Очень жаль, а что за дело?

– Знаешь, я теперь занимаюсь частным сыском…

– Я так и знал, что ты отмочишь нечто подобное.

– Киря, не перебивай, пожалуйста.

– Извини, не буду.

– Так вот, я сейчас работаю на Снегирева, друга некоего Субботина, погибшего недавно в Казахстане. Мне сказали, что ты занимался этим делом. Это правда?

– Правда, но только отчасти. Дела никакого не было, по крайней мере у нас. Ведь погиб-то он в Казахстане, то есть за границей. Просто они прислали официальный запрос на Субботина. Мы ответили, что нет, не был, не привлекался, вот и все.

– А сам ты по этому поводу что думаешь?

– Да ничего не думаю, признаться.

– Очень жаль, придется копать с нуля.

– Я тебе сочувствую: по-моему, гиблое дело. Но если что-нибудь раскопаешь, звони. Или помощь какая понадобится, буду рад, если смогу.

– Спасибо, капитан, непременно. До свидания.

– Пока. Не пропадай.

Глава 3

Дело ясное, что дело темное. Никакой ниточки, никакой зацепочки. Что интересного можно обнаружить в финансовом отчете, я не представляла, но надо же с чего-то начать.

В бухгалтерии я прилежно просидела почти до четырех часов. Результат был практически нулевой. Тем не менее обнаружилось одно обстоятельство, если и не подозрительное, то, по меньшей мере, нуждающееся в объяснении. Объяснений в бухгалтерии не смог дать никто. Пришлось обратиться к Снегиреву.

Анжела известила о моем появлении шефа через свой настольный аппарат связи, я не знаю точно, как он называется.

Интонация ее голоса при этом была почти такая же, как в сорок первом у Левитана, когда он сообщал по радио о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз.

Процедура встречи в кабинете не претерпела изменений по сравнению с предыдущим случаем: приглашение сесть в кресло, тщетное придерживание юбки, кофе с печеньями, красавец теплоход, нога на ногу и т. д. и т. п. ко всеобщему, кроме, может быть, Анжелы, удовольствию.

Не прошло и получаса, как мы перешли к делу.

– Игорь, не могли бы вы прояснить для меня одно стpанное на первый взгляд обстоятельство. Дело в том, что за последние полгода ваш компаньон ездил в Алма-Ату одиннадцать раз…

– Не вижу здесь ничего странного, я вам говорил то же самое.

– Странно то, что из этих одиннадцати раз десять он ездил в одном и том же купейном вагоне, а из этих десяти все десять раз занимал одно и то же купе – третье.

– Все очень просто: поезд этот у нас в городе проходящий, билеты и в Москве достать трудно, а у нас – тем более. К тому же билеты продают за три часа до прибытия. Можно в таких условиях планировать солидному человеку важную деловую поездку?

– Трудновато, но какой тут выход?

– А выход нашелся, и даже очень простой! Я же говорил, что Юра был человек очень общительный, и оказалось, что какой-то его знакомый капитан служит помощником военного коменданта железнодорожной станции…

– Дальше можете не продолжать, и так все ясно. У военного коменданта есть броня именно на это самое третье купе, в этом самом десятом вагоне.

– Именно так все и было, но какое это может иметь значение?

– Может быть, и никакого, а может быть, самое непосредственное. Если бы знать заранее, что здесь имеет значение, а что не имеет, то я бы вам скорее всего и не понадобилась.

Снегирев скептически пожал плечами, но спорить не стал. И на том спасибо.

– А как же в мае случилось, что ему пришлось ехать в другом, да к тому же плацкартном, вагоне?

– Капитан был в отпуске, – лаконично пояснил Снегирев.

По едва уловимой усмешке, промелькнувшей на его красивом лице, я догадалась, какой удар нанес неведомый капитан привыкшему к комфорту господину Субботину своим внезапным отпуском.

В глубине души я и сама разделяла скепсис Снегирева по поводу плодотворности поездной версии происшедшего. Но другой у меня просто не было. Может быть, что-то удастся нащупать в Алма-Ате, но прежде чем ехать туда, следует все, что можно, прояснить здесь.

Два дня и пять плиток самарского шоколада ушло на то, чтобы с помощью диспетчеров железнодорожного вокзала выяснить следующее: скорый поезд номер семь Алма-Ата – Москва возвращается на станцию формирования (т. е. в город Алма-Ату) через пять суток после отправления. Поездная бригада десять суток отдыхает, а затем цикл повторяется.

Одна интересная деталь: судя по отмеченной выше периодичности, из десяти поездок в третьем купе десятого вагона пять, в том числе и последняя, роковая, происходили в сопровождении одной и той же поездной бригады. И эта самая бригада прибывает к нам из Алма-Аты завтра.

Учитывая легендарную коммуникабельность Субботина, мне представлялось почти невероятным, что проводники совершенно не запомнили его. Значит, милиции они соврали? Но для этого должны быть причины, и достаточно веские. Вот и надо их установить. Как, пока неясно. Ясно только, что напрямую обращаться к проводникам преждевременно.

Неплохо бы поглядеть на тех, с кем, видимо, придется иметь дело. И к этой встрече следует подготовиться.

Для начала необходимо бросить кости. Самое главное в гадании, как я уже отмечала, это правильно сформулировать вопрос. Пусть он будет звучать так:

«Что мне даст отработка версии причастности проводников к убийству?»

Бросок костей на мраморный столик вокзального буфета дал следующий результат:

15 + 28 + 8.

А это означало:

«Вы увидите все вокруг, будто сквозь некую пелену, но она скоро спадет, и мир вновь обретет для Вас ясность».

Как сформулировал классик:

«Умри, Денис, лучше не скажешь!»

Я собрала кости и решительно направилась к выходу; второй этап подготовки будет проходить у меня дома.

Скорый поезд номер семь опаздывал уже на час. Я бесцельно слонялась по перрону, каждые три минуты машинально поглядывая на часы.

Вместе со мной по перрону так же бесцельно слонялось еще десятка три встречающих, провожающих и отъезжающих. Последних было совсем немного; поезд этот не был самым удобным для поездки из нашего города в Москву.

На плече у меня висела спортивная сумка, в сумке было проделано отверстие, в которое выглядывал объектив портативной видеокамеры. Я собиралась снять на пленку процесс высадки-посадки в интересующем меня вагоне, но не была уверена, что главные действующие лица будут рады принять участие в съемках. Поэтому придется действовать скрытой камерой. Для этой цели я заранее присмотрела в здании вокзала одно симпатичное окно, напротив которого, как я установила еще вчера, как раз и останавливается пресловутый десятый вагон.

Наконец поезд прибыл. Я поспешила занять позицию в проеме облюбованного окна.

Рабочий тамбур десятого вагона остановился точнехонько напротив меня, как это и предполагалось.

Из тамбура, не торопясь, вышел проводник – невысокий невзрачный казах лет сорока пяти. Несколько человек сошли с вещами, очевидно, прибыли на место назначения; еще несколько – без вещей, выскочили в спортивных костюмах и по-спортивному же резво бросились бежать вдоль перрона, предварительно ошалело покрутив головой в разные стороны. С этими тоже все ясно – побежали в буфет, дорога дальняя. Несколько человек с вещами вошли в вагон, кто-то вышел покурить. Словом, решительно ничего необычного, а тем более подозрительного.

Когда поезд тронулся, я выключила камеру и отправилась домой совершенно разочарованная. Ничего-то я не увидела, даже через обещанную мне гаданием пелену.

Вечером я несколько раз просмотрела видеозапись, сделанную на вокзале. Качество было вполне приличное, но ничего интересного для себя я так и не обнаружила.

Тем не менее следовало подвести некоторые итоги.

Итак, на данный момент единственная зацепка, – это сомнительное заявление поездной бригады, что Субботина они якобы не помнят. Возникает вопрос: если они лгут, то что скрывается за этой ложью? Стал ли Юра случайным свидетелем какого-либо преступления и за это поплатился жизнью? Или его приняли за кого-то другого? Тогда за кого? Где он пробыл несколько дней и почему был весь исколот и накачан наркотиками?

Вопросов много, а ответов ни одного. Но не станем торопить события, будем верить, что скоро пелена рассеется.

Поезд с интересующей меня бригадой должен был вернуться из Москвы через день.

В нужное время я с камерой была на своем боевом посту.

Все было примерно как в прошлый раз: люди выходили, входили, бегали в буфет – словом, все шло своим чередом. Только проводник на этот раз был другой, худощавый, среднего роста и возраста, похожий на кавказца. Его напарник, казах, которого я видела прошлый раз, тоже вышел на платформу, зевая и потягиваясь.