Хлеб с порохом - Борис Цеханович

На совещании командир полка довел до присутствующих происшедшие последние случаи и потребовал от командиров ужесточения воинской дисциплины. Когда разнос был закончен, командир уже в более спокойном тоне стал ставить задачи. Оказывается, завтра на место первого батальона будет становиться морская пехота, а первый батальон займет позиции правее третьего батальона и будет продвигаться в сторону Старых Атагов.

– Ну, а напоследок самое плохое. С завтрашнего дня и до 21 февраля в силу вступает перемирие между федеральными войсками и боевиками. Перемирие заключили Москва и Дудаев, и ничего здесь не поделаешь. Я всех призываю усилить бдительность и не расслабляться. Все вы, конечно, прекрасно понимаете, что боевики используют это время по максимуму для восстановления своих сил, укрепления позиций, восстановления связи и взаимодействия между собой. Я сомневаюсь, что они прекратят боевые действия, но на каждое открытие огня с нашей стороны будут реагировать как на грубое нарушение условий перемирия. Поэтому приказываю: огонь открывать только в случае явного нападения боевиков.

Совещание все покидали возмущенные тем, что наши демократы бездумно заключили перемирие, которое впоследствии будет оплачено кровью наших солдат и офицеров.

На вечернее полковое совещание я пошел пораньше и еще не успел подойти к зданию штаба, как духи начали вечерний обстрел командного пункта полка. Несколько снарядов упало в районе артиллерийских позиций и РМО. Один снаряд упал около бани саперной роты, а когда я уже был около кунга начальника артиллерии, меня обогнал совершенно голый человек, в котором я узнал начальника артиллерии группировки полковника Кальнева. Был он весь в грязи и возмущенно матерился. Забежал мимо растерявшегося часового в штаб и скрылся в комнате, где располагался его пункт управления огнем артиллерии. Несмотря на то что полковник Кальнев лишь неделю был с нашим полком, все его уважали и прислушивались к его советам. Когда-то он и Масхадов не только учились в одном артиллерийском училище, но и достаточно долго служили в одном полку и даже дружили семьями. И сейчас довольно часто, правда, только по делам, Кальнев выходил на частоту Масхадова и решал с ним текущие вопросы обмена пленными, убитыми. Зачастую и сам Масхадов выходил на его частоту, чтобы решить вопрос о двухчасовом перемирии, в ходе которого собрать с поля после боя убитых чеченцев. Вот и сейчас, когда я зашел в коридор штаба, из-за двери слышался возмущенный голос Кальнева:

– Ты чего творишь? Ты там своим уродам скажи, что когда я баню принимаю, пусть они не стреляют. А за то, что я сейчас голый и грязный, я вам отомщу…

Я приоткрыл дверь и заглянул к артиллеристам. Кальнев бросил наушники на стол и кинулся к телефону.

– Князев, давай врежь по центру Шали своим дивизионом, там сейчас Масхадов, а то он достал меня своими обстрелами. – Полковник послушал, что сказал ему командир дивизиона. – Да, да, семьдесят два снаряда по центру Шали. Взрыватель – осколочный и фугасный. Все, давай. Если кто спросит, говори: приказал Кальнев.

– Заходи, Копытов, – увидев меня, пригласил полковник и начал рассказывать: – Вышел я из баньки покурить, хорошо так попарился, а тут снаряд прилетает и взрывается прямо в луже с грязью, с навозом, и все это на меня. До того обидно, черт побери, – сказал и сам же весело рассмеялся. Удовлетворенно кивнул, услышав слитный залп дивизиона, надел свежие трусы и ушел в баню.

Утро было пасмурное и хмурое, под стать моему настроению. Возвращаясь с совещания, около автобусной остановки увидел пару незнакомых БТР и человек тридцать бродивших вокруг нее морских пехотинцев. Подошел к ним и спросил, кто старший. Ко мне вышел заместитель командира взвода и доложил, что командир убыл с их старшим на будущие позиции и скоро вернется. Я в свою очередь представился и сказал, что мне нужен их командир взвода для того, чтобы установить взаимодействие.

В этот момент и подошел командир взвода морских пехотинцев – старший лейтенант Виктор Явлинский. Он рассказал мне, что оборону будет занимать в двухстах метрах левее меня и командный пункт у него будет находиться в здании поливочной станции в трехстах метрах отсюда. После обеда я к нему подойду, и тогда мы решим все вопросы взаимодействия.

Еще когда я подходил к остановке, то обратил внимание на фашистскую каску, которая была закреплена на броне одного из БТР.

– Откуда она у тебя?

– Да это во время боев, в Грозном, грохнули одного духа, он в ней и бегал.

Мы разошлись. Явлинский повел своих на новые позиции, а я отправился к себе и попробовал заняться делами, но у меня не выходила из головы немецкая каска, и я все думал, как бы ее выпросить себе.

Сразу после обеда я отлил в отдельную бутылку коньяк, налил в другую емкость еще пять литров коньяка и отправился с визитом к старшему лейтенанту Явлинскому. Здесь я немного схитрил. Выставил на стол бутылку коньяка, а когда мы обсудили за столом все вопросы взаимодействия в случае нападения боевиков на меня или на него, я подарил ему еще пять литров коньяка от себя. Витька обрадовался, но с огорчением констатировал, что ему нечего подарить в ответ. И тут я горячо заговорил:

– Витя, подари мне каску, она тебе на фиг не нужна. Или вы ее потеряете, или твой боец какой-нибудь сопрет ее и увезет на дембель. Дома похвастается с неделю да и продаст за бутылку такому же балбесу. А я коллекционер, и у меня этого фашистского имущества полно. У меня она не пропадет и будет как память о совместных боевых действиях.

Явлинский заколебался, но из разговора с ним я уже знал, что снабжение боеприпасами у них налажено плохо, и когда я ему пообещал, что дам еще десять огнеметов и с другими боеприпасами у него проблем не будет, – он сдался. Солдат принес каску, и я ее надел: она была как будто на меня сделана, так удобно села на голову.

– Видишь, сзади дырочка от пули – это дух, когда от нас убегал, пулю в затылок получил.

Снял каску с головы и стал ее разглядывать. Темно-зеленая «родная» краска, на которой слева нанесен общевойсковой армейский знак – орел с зажатой в когтях свастикой. Подтулейные устройства тоже «родные»: на коже видно тиснение – изготовлено в 1940 году.

– Витя, я тебе за эту каску в любом вопросе помогу, – с чувством произнес я.

…Для меня наступили тяжелые дни. Солдаты нашли выход на коньяк, и в батарее то в одном взводе, то в другом начались пьянки. Если во взводе, который был со мной в одной землянке, бойцы остерегались выпивать, то в остальных двух взводах пили, не стесняясь командиров взводов. Особенно тяжелая обстановка в этом плане сложилась в третьем взводе. Лейтенант Мишкин и так был слабоват, а сейчас он вообще не пользовался авторитетом у солдат, и во взводе «рулили» пулеметчик Акуловский и командир машины Рубцов. Чтобы как-то разделить солдат третьего взвода, я стал посылать на сопровождение колонн в Моздок БРДМ командира взвода и с ним несколько его солдат. После этого обстановка во взводе немного стабилизировалась. Но залихорадило второй взвод. Причем до такой степени, что мне пришлось их снять с позиции раньше времени и поселить с собой. Командир взвода Коровин не смог справиться с ситуацией:

– А что я могу сделать, товарищ майор? Не могу остановить пьянку…

Когда я их поселил с собой, вроде бы накал страстей сбил. Солдаты опасались пить при мне, но продолжали пить втихую и приходили в землянку уже датые. Правда, вели себя при этом тихо, чтобы не привлекать к себе внимания, но я прекрасно видел их пьяные рожи.

Передали по радиостанции, чтобы я прибыл в штаб и забрал отца моего водителя рядового Большакова. Мы быстро переговорили и отправились назад в батарею. Вещей у него было немного, и ничего нам не мешало идти и разговаривать. Я рассказал о батарее, о его сыне. Попросил его выступить перед солдатами, особенно акцентируя на том, что употреблять спиртные напитки нельзя. По-отцовски выступить. Но, честно говоря, я не был уверен, что он сумеет найти такие слова, чтобы они задели солдат за душу. Был он невысокого роста, какой-то тихий, неуверенный. Хотя, с другой стороны, то, что он доехал сюда из Бурятии, минуя все препятствия и препоны, добрался до сына, показывало достаточно сильный характер. Что ж, посмотрим, испытаем его.

Я не стал мешать встрече отца и сына, которые обнялись, а через несколько минут вокруг них собралось большинство солдат батареи, чтобы пообщаться с земляком. Целый день они сидели в окружении солдат и угощались привезенными отцом продуктами, потом солдаты угощали его трофейными разносолами, и я опасался, как бы это не переросло в обычную пьянку. Но все прошло нормально.

После проведенного мною совещания в батарее я пригласил Григория Ивановича Большакова за наш стол и там в свою очередь угостил его, но уже с употреблением трофейного коньяка. Большаков выпил граммов сто и больше не стал пить.