За гранью реальности, прикосновение Любви - Роман Рыженький

О, как нам, порой, хочется вернуть те мгновения невозврата, что канули в прошлое, подчеркнув своим красным маркером в сознании слово «сожалею»!

Любоффффьььь

Она есть или её нет. Ей не нужны ни определения, ни доказательства. Она вне времени и пространства, ей не нужны подтексты и краски, да и объяснения ей не нужны. Она есть или нет, всё остальное – дешёвое словоблудие.

На грани

Это не когда ты можешь перейти рубеж, а когда тебе всё равно, в какую сторону ты свалишься.

Прощение

Прощают лишь сильные, да великодушные. Слабые могут подавиться своей обидой и затаиться.

Влюблённость

Это только лишь старт перед марафоном к большой любви. И лишь твой выбор – какой он будет, как тебе стартовать: или с низкого, или вообще фальстарт взять. Ты, главное, добеги до финиша.

Подарить любовь…

А ты мне не дари любовь, – о подарке можно забыть или не оценить. Ты мне её вонзи в сердце, как кинжал из булатной стали, да по самую рукоятку. Да так, чтобы капельки крови слезинками скатывались по кровостоку, омывая и грея душу. И тогда навеки она останется там.

Правда или ложь

Да нет, это не ложь. Это просто одна из миллионов возможных реальностей. И чего привязались к другим, чтобы вам всегда говорили правду? Мы и сами-то себе её иногда сказать не можем, хоть и знаем её. Вот и живём в разных реальностях.

Какие все

И зачем мне говорить, каким я должен быть? Если бы видели себя моими глазами и разумом, – какими вы иногда бываете мерзкими, то вы бы застрелились.

Слова

Просто последовательность букофффффф, вот складываем их для себя в красивую мозаику, вкладывая в них свой смысл… А для других, это может быть абракадабра…

Поэтому-то, поступки, действия, да желания важно акцентированные чувствами, а слова – только раскраска к ним.

Жалость

И какой умник сказал, что жалость унизительна, -

«википедий», что ли начитались? Как можно снисходительно сострадать? Сами-то поняли, что написали?

Унизительно лишь равнодушие, потому что ты становишься пустым местом.

Глаза в глаза

Ты в них загляни, и, если там не увидишь себя, то и в душе тебя нет….

Свобода, как истина

А есть ли она??? Если ты раб своих мыслей, желаний и восприятий. Она, как и истина, где-то рядом, как мираж… Их нет, а есть только путь к ним… – Не заблудиться бы.

Про деньги

Забавно как-то, человечество их придумало, чтобы определить цену всему, но они сами, как в насмешку, определили цену самого человека…

И цену Божьего Сына – в тридцать серебренников.

Судить других

Как будто, кто-то кому-то дал право судить и осуждать других. Мы можем лишь оценивать других, да и то только по шкале своих ценностей. А одна на всех – она лишь у амёб.

SOS

… наши души

Чужому счастью, удаче и успеху чёрные души завидуют и ненавидят. Чистые души сожалеют, что не они, не для них и не им. И только светлая душа, радуется и гордится за других.

Посвящается моему соавтору – художнице

Светлане Контур, иллюстратору этой книги.

Она рисовала цветы нежной кистью своих мыслей и желаний, они были её любовью и страстью. В них она видела целый мир с полной палитрой красок, запахов и звуков.

Она дарила им жизнь на нежных холстах своих фантазий, зажигая их свет на всём, к чему прикасалась её душа. Ведь её душа и была тем Аленьким цветочком, что дарит свет, любовь и надежду другим.

Вокруг неё мимо проносились чьи-то судьбы и мечты, а она лишь раскрашивала их своими красками, дарила им свои цветы, как маленькие осколочки своей души.

Она просто рисовала цветы, она слышала музыку цветов, их дыхание и пульс жизни.

Она рисовала цветы, как отражение своей души, Аленького цветочка!!!

(городские зарисовки)

Посвящается всем тем, кто своих любимых и родных ждал с войны

Старый дворик, зажатый и спрятавшийся в периметре довоенных, жёлто-розовых двухэтажек, утопал в акациях и клёнах. Жильцы домов, знавшие друг друга с рождения, были словно родственники, делившие и радости и горе, как одна большая семья. Их дети, давно повзрослевшие, поразлетелись, как птенцы из гнезда, – кто в новые квартиры, кто в другие города, и только привезённые к заботливым бабушкам внуки и правнуки приносили весёлую сумятицу в жизнь старого двора.

Покосившиеся от времени лавочки, песочницы и качалки красились каждую весну заботливыми жильцами, и под окнами всё лето цвели цветы. Подъезды, впитавшие в себя запах сырости и старости, не закрывались, когда приходило тепло, и лишь зимой жалобно скрипели, пища пружинами на дверях. В общем-то, обычный старый дворик, какие есть по всей России в заводских районах, построенных в эпоху предвоенных пятилеток.

Она сидела молча на скамеечке перед подъездом, – таких в народе называют старушка – божий одуванчик. Её, поблекшие от времени, глаза светились внутренним светом надежды в ожидании. Взгляд постоянно цеплялся за, единственную на входе во двор, арку с осыпающейся со стен штукатуркой.

Безжалостное время исчертило её лицо морщинками и запорошило волосы сединой, но не стёрло воспоминания о нём, – о том, кого она обещала ждать. И память уносила её в июль сорок первого, когда её Сашка растворился в свежевыбеленной арке, с почти ещё мальчишеской улыбкой махнув рукой на прощание.

Она помнила его заразительный смех, когда он уговаривал не провожать его до вокзала, что скоро они погонят всю эту фашистскую нечисть прямо до Берлина, и он сразу вернётся. А она пусть ждёт его на лавочке. Они оба не верили, что их три дня счастливой семейной жизни канут в Лету, что может исчезнуть куда-нибудь тот счастливый май, что свёл их вместе.

Тот май – с запахом сирени и цветущими садами – дарил им надежды и мечты, а главное – любовь. Ведь должны были остаться навеки те слова, что он говорил ей на этой лавочке, провожая её. Когда, стесняясь и краснея, признавался в любви, и первый их поцелуй, и их клятвы друг другу, и это «давай поженимся», сказанное под звёздным небом, от волнения – почти шёпотом, и этот зелёный платок, – накинутый на плечо подарок жениха

невесте. Он был единственным, что он успел ей подарить за короткую и счастливую их семейную жизнь.

Она помнила его по-мужски уже сильные руки, завязывающие платок с мальчишеским ещё стеснением у неё на груди в шутливый пионерский галстук и его смущённую улыбку. Она помнила всё, как будто это было вчера. Хотя старый дуб, росший посреди двора и покрывшийся грубыми морщинами коры, растолстевший и покосившийся на бок, готовый вот-вот упав, заглянуть ветками в окна к жильцам, уже почти затянул с неумолимым временем тот шрамик, что оставил он перочинным ножиком на его стволе << Саша + Маша >>.

И стало его почти не видно, но на сердце её он горел и жёг. Да ещё этот зелёный платок, что согревал её душу и дарил надежду всю жизнь, и ещё память о нём. Вот и всё, что осталось от него, когда проклятущая война позвала его к себе, чтобы защитить всё, что ему было дорого: родину и их любовь, его голубоглазую Машеньку. Но безжалостная стерва его позвала и растворила в пелене вечности под этой, с уже осыпающийся штукатуркой, аркой на входе во двор.

Каждый вечер, несмотря на погоду и время года, она выходила во двор в его зелёном платочке: а вдруг не узнает, ведь поседела и постарела, но платочек точно вспомнит, и садилась на их с Сашкой лавку.

Бездушное время не пощадило и платок, который она с любовью и заботой, зная каждую ниточку на нем, хранила и берегла. Но уже не спасали его ни нитки, ни иголки, он стал осыпаться по краям, поедаемый тленом и, когда-то яркие, краски покрылись бледными лужами, и лишь пятна напоминали о его цвете. Но не было такой силы на земле, которая бы заставила её повязать другой платок.