Сингапур - Геннадий Южаков

— Пазалуста. Очьень помогать.

Удивившись ее догадливости, отказаться Тоболин не посмел. Вынул из ее длинных пальцев, как из пинцета, круглую штуковину и, поблагодарив, для пробы откусил половинку. Обычная мятная с холодком, конфета. Приятная прохлада во рту на время отвела острое желание пить. Полученное удовольствие Тоболин оценил словами:

— Чудная конфета…

Женщина подтвердила:

— О, да. Она есть карашо, чтоби не хотеть пить.

И она с любопытством взглянула на его рот, когда в нем исчезла вторая половинка конфеты. Нельзя было не заметить, как освежилось ее лицо, и, теряя подозрительную бледность, щеки покрывались небольшим приятным румянцем. На несколько секунд, отвлекаясь от соседа, женщина рукой поправила белые брюки, потом легонько передернула плечико у очень короткой кофточки. Тоболин случайным взглядом скользнул по оголенной полоске живота, подумав: «Сколько же этой даме лет? Вероятно, где-то под пятьдесят. В молодости, несомненно, была красоткой.» И сообразно своей мысли, бросил на неё короткий взгляд. «Пожалуй, я грубовато оценил её внешность, — снова подумал Тоболин, — и не ошибусь, если представлю, что она была чертовски привлекательна. А ведь возраст ей нипочем. Изящная, ухоженная, одета по последней моде. Умеют же женщины запада держать себя в форме». С некоторой обидой вспомнил своих, российских женщин: «Наши-труженницы. Им всегда некогда или не хватает денег». Но это только молчаливые мысли для себя. Он знал и то, что в цивилизованном западе, как и всюду, наряду с модерном неплохо уживается и простота, и обыденность. Тоболин не любил чопорность и пристрастие некоторой части женского общества изображать из себя бриллианты, во-преки своему происхождению в качестве обычных стекляшек. Нет, он ничего против соседки не имел. У него даже появилось желание продолжить разговор.

— Прошу прощения, мадам, ваш полет заканчивается где?

— Я льечу Франкфюрт. Ви тоже там будьешь оставаться?

— Нет. Я до Александрии.

Наступила пауза и общение, возникшее так необычно, могло неожиданно прерваться, поскольку этими фразами вроде все уже сказано. Она, очевидно, создавшуюся заминку отнесла на счет своего плохого знания русского языка и как раз это и явилось продолжением разговора.

— Исвиняйте менья. Я плеко коворить рюський ясика.

Фраза действительно далась ей нелегко. Желание объясняться по — русски вызвало у Тоболина живой интерес и, как догадывался, к этому у неё была определенная причина. Однако спросить не решился, и прежде своим долгом посчитал ее ободрить:

— Что вы! У вас получается совсем неплохо. По крайней мере, я вас понимаю превосходно.

Улыбнувшись ему благодарной улыбкой, женщина сказала:

— Так, так. Я тоже неплоко понимать, но коворить трюдно.

Разговору помешала стюардесса, подкатившая тележку с напитками. По обоюдному желанию получив по бокалу минеральной воды, они продолжили беседу. Тоболин, повернувшись лицом к соседке, обратился к ней с советом:

— При разговоре старайтесь не волноваться. И главное — не думайте о своем, якобы плохом, произношении. Так я учил английский язык. Кто-то посмеивался, поправляли, но у меня такая профессия. Без знания английского — никуда. Без него капитан на флоте, как впередсмотрящий без бинокля. А вам-то для чего русский язык? — осторожно спросил Тоболин.

Перед тем, как ответить, женщина загадочно улыбнулась.

— Дюмаю, ви будет понять, после как я буду вам сказать.

До Тоболина, наконец, дошло, какой связки в их разговоре не хватало, простого знакомства как положено.

— Кстати, меня зовут Александр. А ваше имя?

— Мое имья? Пазалуста исвиняйте менья. Мое имья — Анна.

— Очень приятно. Теперь будет проще разговаривать, — отметил Тоболин.

— О, да! — подтвердила она.

У Тоболина возникла мысль, не спросить ли Анну о том странном состояни, в котором она пребывала, когда он вошел в самолет. Но понял по ее глазам, ей самой не терпится о чем-то рассказать. Приготовился слушать в надежде, что не ошибся. Начало положил ее таинственный взгляд на Тоболина и потом, видно, после определенного подбора слов, она с облегчением стала говорить.

— Александр, я хотьел вам кое-что скасать. Менья — очьен болшой ратость. Мой сын работать Москва. Имеет руский жена, очьень красивый девушка. Есче она студент…ка. Правильно я коворила? — справилась она у Тоболина.

— Правильно, студентка, — ответил Тоболин.

— Совсем нетавно я стал иметь внука. Я льетал его смотреть. И такой он красивый, что у менья не иметь слов. Очен я его полубил. Александр, вы понимал?

— Я все прекрасно понял! — Ответил Тоболин, довольный чужой радостью.

Женщина в эти минуты была достойна восхищения. Сколько ей стоило труда, чтобы выразить словесно свои чувства. Между тем, сам Тоболин оказался в непростом положении. Он понимал, что его ответная реакция на её признание должна быть особенной. Восторг был бы не уместен, поскольку она для него чужой человек, и выглядело бы фальшиво. Вовремя пришла оригинальная мысль: «Почему бы такой случай не отметить?» Условия вполне устраивали и он решился.

— Хотя человек я случайный, тем не менее прошу принять мое искреннее поздравление. И не отпраздновать ли такое важное событие?

Веселые искорки блеснули в глазах женщины.

— Можно, но как?

— А это я уж беру на себя! — загадочным голосом пообещал Тоболин.

Между тем Анна, вероятно, чтобы унять внезапно охватившее ее волнение, раскрыла сумочку, что-то в ней поискала, потом, закрыв, положила сбоку. И пока она пыталась справиться со своими эмоциями, Тоболин подозвал стюардессу. Анна этого даже и не заметила. Подошла та, которая стояла на трапе. Прежняя улыбка и даже как будто бы, узнав пассажира, слегка заволновалась. Тоболин, взглянув в ее большие карие, вниматеьные глаза, попросил:

— Будьте любезны, принесите бутылку шампанского, шоколадку и, если найдется, детскую игрушку.

Она вопросительно вскинула длинные ресницы, затем, вероятно, желая о чем-то спросить или уточнить, на некоторое время задержалась. Тоболин готов был уже ее выслушать, но стюардесса, так и ничего не спросив, легким, свободным шагом, словно арабская лошадка, зашагала в сторону своего магазинчика.

Анна незаметным движением снова достала свою сумочку, открыла и, пока Тоболин провожал глазами великолепную спину стюардессы, карандашиком подправила брови, а тюбиком помады провела по бледным губам.

Не прошло и пяти минут, как стюардесса вернулась, выполнив заказ. Маленького, уместившегося на ладони плюшевого, с черными глазками-пуговками медвежонка вручила отдельно. Тоболин обрадовался необыкновенному сувениру и от души поблагодарил стюардессу. Сувенир и шоколадку сразу же вручил растерявшейся женщине. Поцеловав медвежонка в пухленькую попу и взглянув счастливыми глазами на Тоболина, Анна промолвила:

— Александр, я поньял, ето тля мой внюк?

— Правильно поняли. Думаю, ему игрушка понравится…

— Конечно, конечно. Ви так внимательны, потому я настоящий восторг!

— Это такая мелочь, Анна.

В словах Тоболина женщину что-то насторожило.

— Мьелочь… Как ето понимать?

— Пустяк…

Анна радостно воскликнула:

— О, пустьяк я понимайт, а мьелочь-это деньги?

— В том и другом случае не будет ошибкой.

— Хорошо, я будет знать.

Тоболин подождал пока Анна укладывала медвежонка в сумочку. А когда она снова повернулась к нему, подал в ее руку бокал с шампанским.

— За вас и вашего внука!

— Хорошо, — улыбаясь заговорила она, — за менья и моего внюка и за вас. Такое можно?

Тоболин, несколько смущаясь, уточнил:

— За меня? Но я лишь свидетель счастливого случая…

— Нет, нет, — запротестовала Анна. — Ви ест первый, кому я коворил мой ратость.

— Ну, если этот факт заслуживает внимания, то я ничего не имею против тоста, — согласился Тоболин.

Хотелось пить, и он осушил бокал до дна не одним махом, а пил с удовольствием, с наслаждением. Как-будто бы это была обычная вода, лучше которой для утоления жажды человек еще ничего не придумал. Затем он взглянул на женщину. Анна, сделав несколько глоточков, поставила бокал на столик. И, как заметил Тоболин, глаза её в какой-то неуловимый момент погрустнели. Такая перемена должна была иметь какую-то причину. Однако ему не хотелось задавать вопросов, касающихся ее личной жизни, хотя нечто странное и таинственное предполагал. И оказался прав. Анна негромким, трагическим голосом начала рассказывать:

— Шесть лет, как мой муж погибал автомобильная катастрофа. Он имел работа юрист. Произошло ето нехорошо, то ест я не понимал почему…

Осторожно взяв бокал в руку, поднесла к губам. Затем, отвернувшись к иллюминатору, стала в него задумчиво глядеть. За стеклом, кроме быстро несущихся навстречу, чуть ниже самолета, облаков, ярко-голубого неба, ничего не было видно. Тень трагического прошлого на время затмила радость настоящего. Лицо Анны еще более побледнело и только небольшой румянец на щеках едва пробивал тонкую гладкую кожу. Тоболин, сам того не ожидая от себя, легонько притронулся рукой к ее плечу. Следом возникли непрошенные слова.