Князь Рысев 3 - Евгений Лисицин

О, а вот тут уже запахло ее уязвленной гордостью. Если Романовна чего и желала, так это поставить юных выскочек на место. Я оглядел аудиторию в желании узнать, кто же заалеет, как маков цвет, от ее упрека. Уж не Орлов ли?

Я чуть не открыл рот от удивления, когда застыдился Женька — кому и когда он успел брякнуть столь порочащие слова, мне неведомо. Вроде бы уж почти всякий раз вокруг нас вился, а вон поди ж ты…

— Это неприемлемо! — выкрикнул сын судьи, грозно нахмурив брови. — Я не буду драться с женщиной! Я после занятий… да что там, сейчас же пойду к инфантер-генералу, я дойду до самого верха, я буду…

Ого, и не думал, что у него за сегодняшний день получится выставить себя полным идиотом дважды. А он вон поди ж ты — тоже был горазд на своеобразные, но сюрпризы.

Его тираду прервало покашливание Николаевича. Старик, опираясь на трость, сидел чуть ли не в самом углу — как и когда он успел там появиться, никто не знал.

Генерал помахал нам рукой, вскинул брови, поудобней устроился на стуле, будто сейчас перед ним должно было разыграться настоящее зрелище.

Я же уже зрелище наблюдал — Орлов не знал, как и что делать дальше. Бледнел, краснел и зеленел, но так и не мог найти подходящих слов.

— Что же вы, сударь, так некорректны? Какая же Евлампия Романовна вам женщина?

Возмущения сменились у сына судьи пустыми возражениями, которые ему нечем было подтвердить. Николаевич лишь махнул на него рукой — мол, молчи уж, ясно все с тобой…

— Каждый в этой комнате должен уяснить для себя только одну истину. Евлампия Романовна в стенах этого заведения вам не женщина, не девочка. Не дева в беде. Она ваш учитель. А теперь, будьте добры, исполняйте то, что она требует.

Тупой кончик шпаги постучал по изрядно истертому полу, будто приглашая каждого из нас вступить в игру.

Мы держали шпаги будто в первый раз, смотрели на Романовну, словно на сумасшедшую. Орлов так и вовсе весь был как на иголках. Красный как рак, он топил собственный стыд в злобе.

Женька кусал губы и что-то, качая головой, бормотал себе под нос. Дельвиг побледнел — сама мысль напасть на учителя приводила его в ужас.

— Нападайте! — велела она. Ее шпага описала перед нами причудливый салют.

— Нападать? — Губы Дельвига дрожали. — Все сразу?

Инфантер-генерал окинул нас осуждающим взглядом, примирительно поднял ладонь.

— По трое, молодые люди, по трое. Имейте совесть, перед вами все-таки, — он хмыкнул, желая уколоть нас побольнее, — женщина.

Смельчаков не нашлось. Весь курс будущих офицеров ухнул в смятение. И если я, допустим, знал, кого выберу в союзники, то остальные переглядывались, взглядом ища поддержки товарищей. Аудитория заполнилась немыми вопросами — ты со мной? А ты? А ты?!

Словно решив воздать за прежние унижения, вперед выскочил Орлов. Здоровяк и доходяга — извечные спутники сына судьи — с неохотой выдвинулись за ним. Они как будто прежде не держали шпаг в руках, из матерых вояк обратились в детей.

И сейчас строгая старушка устроит им порку.

Узнай Романона, что я хоть и в мыслях, а обозвал ее «старушкой», и мне бы не поздоровилось. Устав ждать, когда ее ученики нажуются сопель, она атаковала первой.

Легкий, изящный скачок, три укола — здоровяк, выронив шпагу, грузно завалился на пол, стискивая колено.

Все ахнули, но крови не увидели.

— Не зевай! — велела учитель чистописания, улыбнувшись, второй целью избрав доходягу: Орлова она берегла на сладенькое.

Инфантер-генерал лишь развел руками, прыснул в усы.

— Шпага в ее руках учебная. Но это не значит, что ей нельзя сделать больно. Привыкайте, враг будет делать больно постоянно.

Здоровяк, прихрамывая, заспешил прочь из бойцовского круга — словно в наказание за бегство, отбившись от двух атак одновременно, Романовна, в один скачок оказавшись рядом с ним, словно плетью, размашисто ударила бедолагу по заднице.

Смех и восторг служили результатом чужого унижения. Даже я прикрыл растущую неловкую улыбку ладонью.

Ее выпады были чем-то особенным — я до конца не понимал, что же такое вижу. Это ни в коем разе не было похоже на то фехтование, к которому я привык. Это был дерзкий, агрессивный наскок. Валерьевна лихо блокировала удар мажорчика, уводя его в сторону, завернутой в плащ рукой оттолкнула его прочь от себя, врезала в стену. Ее клинок через мгновение врезался в чашку шпаги доходяги, поднырнул прутом лезвие, метя в ладонь — словно ужаленный злой осой, мальчишка отшвырнул оружие прочь. Его боевая рука тотчас же налилась красным, распухла, будто от дикого жара. Тупой кончик учебной шпаги в руках женщины вмиг оказался у самого горла несчастного — перетрусив, задрав голову, он испуганно смотрел сверху вниз на клинок.

И на улыбку самодовольной Романовны. Словно решив дать ему шанс, она отскочила, лениво размахивая оружием — и доходяга нырнул за лежащим у ног оружием, надеясь подлостью купить победу.

Это он зря...

— Чему я вас учила, мальчики? — задорно, с притворной строгостью спросила она у аудитории. — Что отвага пишется с буквы О!

Описав красивый, ровный круг клинком, она ударила наотмашь и плашмя — доходяга, сбитый с ног, грузно рухнул на пол, решив, что настало время принять поражение.

Орлов зверел не по часам, а по секундам. На миг мне причудилось, что где-то в крови белобрысого мажорчика есть испанские корни. С трудом сохраняя последние остатки спокойствия, он отчаянно злился неудачам. Они приводили сына судьи в неистовое бешенство. Едва ли не с рычаньем, восстановив равновесие, он снова оказался в боевой стойке. Ударил шпагой перед собой, а мне подумалось, что несчастный обезумел — словно записав воздух во враги, он отвесил ему еще одну хлесткую, но бесполезную затрещину.

Полоска его маны дрогнула, догадка случившегося ударила меня мгновением позже, и я не успел среагировать. Призрачная, гремящая цепь, родившаяся из родового заклятья жадными до чужих рук и ног кандалами потянулась к женщине.

Чтобы в тот же миг рассыпаться в прах. Красными искрами, будто сгорая, она растаяла, не оставив и следа.

Николаевич лишь наставительно погрозил пальцем — не Орлову, всем нам.

— Никакой магии в стенах учебного заведения. Только на практике, дуэлях и полигоне. Вам ясно, молодые