Князь Рысев 3 - Евгений Лисицин

Я ждал, что он сейчас расскажет нам про кровнорожденных, но даровед решил спрятать сию тайну за хитрой молчаливой улыбкой. Я записал его последние слова в тетрадь, не надеясь на проказы собственной памяти.

— Так вот, возвращаясь к тому, что дано благородным родам. Истинным даром является умение создавать этот самый симбиоз. То же, что ваши родители сумели передать вам по наследственной линии, лишь усложненная возможность. Мой предмет не зря зовется дароведением. У вас есть догадки, что это означает?

Повисла тишина, и я поднял руку на секунду раньше Орлова, за что получил возможность отвечать первым. Белобрысая гнида разве что не заскрипел зубами от переполнявшей его злобы. Это ничего, подумал я, глядя на его затылок, скоро мы с тобой в обязательном порядке сочтемся. Споешь мне и про колечко, и про то, за коим лядом оно тебе вперлось…

— Говорите, Рысев.

— Если я правильно понял то, о чем вы только что говорили, то вы собираетесь нас учить тому, как лучше пользоваться этим симбиозом. То, что называется даром благородных, многообразно — кто-то умеет создавать огонь и лед, а кто способен заковать собеседника в чародейские кандалы. Вряд ли вы можете учить всех одинаково, но и индивидуальные занятия вы тоже проводить не станете.

— Верно, голубчик, верно. Правильно рассуждаете. Я не могу научить вас лучше создавать огонь, если вы это уже умеете. С подобными способностями надо расти, чтобы понимать механику их работы и собственные возможности. А вот умение связывать друг дружку с другими…

— Позвольте вопрос. — Орлов был ничем не лучше здоровяка из своей компашки и норовил влезть поперед батьки в самое пекло. Что ж, Яковлевич был сегодня щедр и в настроении, чтобы позволить «благородным мальчикам» подобную наглость. — Что будет, если один офицер попытается связать себя с другим офицером? Один станет послушным исполнителем другого?

— Послушный исполнитель — звучит как рабство, голубчик. Не будем об этом — крепостное право у нас отменили, а оковы неволи были свойственны лишь за берегами нашей Империи.

Орлов смутился, по его щекам пробежал румянец стыда, но Яковлевич не обратил на это внимания, выдохнул и продолжил объяснение.

— Вопрос, впрочем, интересный и не раз поднимался. По нему до сих пор ведутся общие диспуты и споры: относится ли особенность быть «привязанным» лишь к простолюдинам? Что будет, если один благородный попытается сделать нечто подобное с собратом? Поясню, что на данный момент проводимые опыты признаны бесчеловечными и антигуманными. А потому находятся под запретом. Однако было выяснено, что в таком случае меж двумя, кхм, представителями благородных родов обязательно случается «мысленная перепалка». Некоторые теряют всякую возможность привязывать к себе подручных, а так же теряют тех, кто поклялся им в верности, иные же, увы, умирают. Надеюсь, я сумел дать удовлетворяющий вас ответ, князь Орлов?

Мажорчик буркнул что-то невнятное и уткнулся в учебник. Что ж, приятель, не все тебе блистать умом — иногда и конфуз в кармане сидит.

Даровед бросил взгляд на часы, которые вот-вот должны были отбить последнюю минуту его занятий, и устало выдохнул. У него как будто еще в запасе осталась целая тонна материала, который он обязан вылить на нас, а тут такая досада.

— Что ж, думаю, на этом закончим наш сегодняшний урок. До так называемой «практики» мы будем работать только над теорией, но вот уже после нее будем переходить к активной части занятий. Искренне соболезную тем, кто еще не сумел выбрать себе подопечного — им придется наверстывать очень многое. В остальном — желаю удачи и передавайте мои наилучшие пожелания Евлампии Романовне. Уверен, сегодня она приготовила для вас сюрприз.

Глава 2

Я, кажется, уже когда-то говорил, что меньше всего на свете люблю сюрпризы.

Если не говорил, то знайте — дела именно так и обстоят. Ну их в дупу, такие неожиданности.

Учительница каллиграфии была сегодня полна решимости и задора. Голубые глаза пылали азартом, будто она собиралась играть с нами на раздевание в карты и обязалась выиграть.

Вместо этого мы взялись за уже привычные нам учебные шпаги, приготовившись к очередным упражнениям. Чернильница, желтоватый холст бумаги, не терпящий клякс, ее строгий взгляд. Наставление, по крайней мере. Мы все ждали, что будет как обычно.

Как обычно не оказалось.

Она велела нам сдвинуть парты по краям, убрать их. Высвободить место для плотного круга. Из оружейной корзины она трепетно и со всем вниманием выбирала себе клинок — ясночтение было согласно с ее выбором. Испанская шпага, выполненная мастерами Доном Муертой и его слугой Гульером, верриканская сталь, ордонисская закалка. В описании была и еще куча других непонятных мне названий, которые я решил пропустить. К моему удивлению, если клинок, что я подарил Кондратьичу, был легендарного качества, эта цацка оказалась самого обычного. Да, выполненная мастерами и из хорошего материала, но ничего особенного.

Вышагивая посреди, отсалютовав нам выбранным орудием, она ткнула шпагой в землю, кивнула недоумевающим нам и улыбнулась.

— Нападайте, — обронила она, и мы ничего не поняли. Переглядываясь друг с дружкой, будто вопрошали — а не сошла ли наша дорогая каллиграфичка с ума? Да, может быть, рисовать буквы при помощи шпаг не самое легкое, простое и вряд ли разумное занятие, но вот драться с ней?

Я чуял, как в воздухе парит дух недовольства. Благородные юнцы не желали запятнать свою честью сражением с женщиной. Нечто же мне подсказывало, что помимо этой причины они еще и боялись проиграть — как потом смотреть в глаза юным девам и рассказывать, сколь ты силен и проворен, когда на лопатки в честном поединке тебя сумела одолеть женщина?

В нечестном. Словно чуя нашу нерешительность, она поманила нас рукой.

— Ну же, ну же, смелее. Берите свои шпаги и нападайте. Все и сразу.

— Евлампия Романовна, вы в порядке? — Тоненький голос Дельвига, полный настоящей заботы, прозвучал, как лебединая песнь. Толстяк дрожал от волнения, кусал губы и не знал, что делать. И дело было вовсе не в том, что на поединок его звала женщина — он совсем не хотел драться.

— Вы же мужчины, — вдруг упрекнула она нас, метя в самое больное. Я почти почуял, как воздух задрожал от напряжения — всякий как будто желал ей доказать, что он самый что ни на есть мужикастый мужик! Она же продолжила, не скрывая ухмылки: — Если это и в самом деле так,