Дело лис-оборотней - Хольм Ван Зайчик

Яков Чжан беззвучно исчез.

«Старею? — думал Баг, глядя на деятельную суету вэйбинов: во врата въехала педальная повозка – дощатый помост в шаг длиной и два с половиной локтя шириной об одном рулевом колесе спереди и двух колесах сзади, единственное транспортное средство в Разудалом Поселке, — да и то в иных хутунах две такие не разъедутся; на помост уложили благоухающего подданного Лагаша. — Или просто мне пора в отпуск? Я ж три года в отпуске не был…» Да нет, дело было не в отпуске, а в том, что теперь он сделался не одинок. Теперь его любила женщина – и волновалась за него, и внезапное прекращение нынешней Баговой жизни доставило бы этой прекрасной женщине несказанную боль… От подобной мысли, все еще непривычной и отчасти чужой, на душе стало странно, тепло и покойно, и нестерпимо захотелось домой. «Карма, карма… — мысленно проворчал Баг. — То, что фонарь зажегся вовремя, — это ведь тоже карма. Стало быть, все случилось правильно, и мне не суждено пока отправиться на встречу с Яньло-ваном…[19]».

Он вернулся в харчевню, полюбовался на выводимых из укромного закута вялых и расслабленных опиумокурилыциков, покачал головой, подобрал зонтик и пустился в обратный путь – под дождем, к станции подземных куайчэ.

Скоро Баг был уже у себя, на проспекте Всеобъемлющего Спокойствия. Ах, как хотелось ему сейчас выпить бутылочку ледяного пива «Великая Ордусь» и блаженно вытянуть ноги на диване…

Когда Стася позвонит, он ей расскажет о сегодняшнем – весело, будто о забавном приключении, Стася тоже что-нибудь расскажет… Как было бы славно, если б она позвонила!

Ах да! Баг поспешно нашарил в рукаве телефонную трубку. Трубка была выключена, дабы, упаси Будда, звонок не раздался в харчевне у Куна или тем паче во время беседы с Обрез-агой.

Он не успел дойти до своей двери. На широкой площадке перед лифтом, по углам коей красовались живописные пальмы в горшках, Баг включил телефон, а двумя минутами позже – лифт возносил его на десятый этаж – телефон зазвонил.

— Вэй! Стасенька… — На душе у Бага мигом стало тепло и мягко, но лишь на миг.

— Баг… — голос Стаси был тих, едва различим.

— Стасенька, что с тобой?

— Ой, Баг… — теперь в голосе ее слышались слезы. — Почему ты не отвечаешь? Я звоню, звоню…

— Что случилось, Стасенька? Ты где? — Бага обдало ледяным дыханием несчастья.

— Случилось, Баг… Приезжай скорей, у нас беда. Катя умерла.

Апартаменты Адриана Ци,

11-й день девятого месяца,

поздний вечер

— Вот ведь как… — потерянно бормотал Адриан Ци, беспрерывно терзая длинный черный ус. — Вот как… Ушла наша девочка к Желтому источнику[20], нет ее больше…

Баг хранил молчание. Что тут скажешь? Срок жизни положен всем существам, каждый человек занесен в списки Яньло-вана, где точно указано, сколько лет, месяцев, дней, часов и минут суждено ему провести в мире живых, прежде чем неумолимые посланцы загробного мира придут на порог его дома и уведут темными, смутными путями во дворцы под горой Тайшань, где дело вновь прибывшего будет скрупулезно и всесторонне рассмотрено для определения обстоятельств следующего рождения. Там, в мире мертвых, на точных весах, не знающих сомнения и пристрастности, взвесят все прижизненные поступки умершего, и на одну чашу весов будут уложены деяния злые, дурные, душепагубные, а на другую – добрые, светлые, душеполезные. И вынесет судья справедливый приговор по делам его. Карма! Нечего говорить.

Сестра Стаси Антонина Гуан – приветливая, слегка медлительная, удивительно похожая на Стасю женщина («можно просто Тоня») и ее муж, Адриан Ци, обитали в большой и светлой квартире старого пятиэтажного дома, расположенного на углу Старопетроподворского проспекта и Малинкина моста, одного из нескольких десятков причудливых мостов, перекинутых через Окружной канал, неторопливо и мягко несущий свои прозрачные воды вокруг исторического центра Александрии Невской. Когда-то, века два назад, сия водная магистраль очерчивала пределы города; по ней к продуктовым пристаням кварталов ежедневно причаливали барки с прокормом для огромной столицы, неустанно подвозимым из хлебородных областей по бесконечным водным трактам улуса; от нее же, с внешней стороны, разбегались в разные стороны мощенные камнем сухие тракты. Ныне же полный прогулочных лодочек и яхточек канал, обсаженный по обоим берегам вековыми липами и тополями, стал любимым местом вечернего отдыха, и многочисленные здешние летние закусочные и кафе всегда были полны – с гранитных набережных Окружного открывался потрясающий вид на закат.

Пять дней назад Баг впервые побывал в доме семейства Гуан-Ци и был приятно согрет теплотой и уютом, какими умели напитать свое просторное жилище эти добрые и счастливые люди. Все вместе они неспешно пили чай в просторной столовой – только Антонина Гуан слегка беспокоилась: подходило ее время лечь в Дом разрешения от бремени имени Хуа То[21]. Молодая женщина заметно нервничала, и муж ее, статный и высокий черноусый молодец Адриан – довольно известный в Александрии предприниматель, совладелец совместного с западными варварами предприятия по производству оправ для очков (многие модели с торговым знаком «Ци» гремели на выставках как в Ордуси, так и за ее пределами), — нескончаемо балагурил и шутил, со старательностью любящего подбадривая Антонину, хотя видно было, что он нервничает не менее, а то и более супруги.

Стася и Баг сидели рядом, иногда взглядывая друг на друга, и Адриан тоже посматривал на них с улыбкой – после того незабываемого вечера, когда Баг, расставшись с нихонским князем и его спутниками, провел вечер со Стасей, в их отношениях появилась вполне понятная определенность. Дело оставалось за малым. Брак был в Ордуси в значительной степени светским, и всяк сам сообразно своей вере и велениям своей души выбирал, какие освящающие таинства и ритуалы для него жизненно потребны. Стасе вот непременно хотелось, чтобы день счастья обстоятельно выбрал для них с Багом опытный гадатель[22] — а такое в одночасье не делается.

К вечеру пришла повозка от Хуа То, и Адриан с женой уехали, а Стася и Баг вышли на набережную и до полуночи гуляли – сначала любовались закатом последнего, быть может, погожего денька осени этого года, а потом долго сидели на лавочке и смотрели на быстротекучую воду. Баг, забыв о корыстном Обрез-аге, брать коего ему предстояло со дня на день, держал Стасю за руку, и они просто молчали…

Девочка, которой родители уже решили дать имя Екатерина, в положенное время огласила своды Дома разрешения от бремени громким и жизнеутверждающим криком – и широко открытым ртом заявила о своих правах на материнскую грудь. Роды прошли легко, ребенок получился сообразный – должного веса и роста; родители были счастливы.

А о третьем дне жизни девочка Екатерина покинула этот удивительный мир.

Лекари не смогли ответить, отчего она умерла. Лекари разводили руками и прятали глаза. И вот теперь Баг сидел за большим круглым столом на кухне, а по ту сторону окна заунывно скрипел и скулил осенний александрийский ветер, и блеклый дождь, мелкий и плотный, словно дым, струился по стеклу… Электрический свет, как подобает при большом горе, был погашен по всем комнатам, и лишь белая траурная свеча мерцала посреди стола… а рядом с Багом горбился бледный, потрясенный Адриан.

Перед мужчинами, как уж исстари в час горя заведено среди добрых ордусян, стояла наполовину опорожненная бутылка «Московской особой», пузатая, увесистая, в полный шэн[23] объемом – эрготоу привез с собою Баг, справедливо полагая, что напиток может оказаться нелишним; так и получилось. Еще на столе были чарки, да пара блюдечек с почти нетронутой редькой под красным перцем и имбирем. Скупая закуска не шла в рот.

Шел только эрготоу.

Стася неотлучно сидела в спальне у сестры, лишь раз вышла – нацедить в стакан сердечных капель, и в ответ на вопрос вскинувшегося было Адриана «что? что?» только махнула рукой: ну что-что… Плохо, вот что.

«А если бы это со мной? — мучительно думал Баг, провожая подругу взглядом. — С мной и с нею?» Нет, все же сражаться с четырьмя опиявленными Игоревичами[24] — в полном мраке, на крыше высотного дома, над самой бездной – не в пример безмятежнее, чем отвечать за семью.

— Почему так, Баг? Почему? — терзая усы, твердил Адриан. Как и подобает настоящему выходцу из Цветущей Средины, Адриан поначалу не давал чувствам воли, но потом горе, сильно сдобренное эрготоу, заставило отступить от правильных церемоний, тем более что он явно уже считал Бага за будущего родственника. Баг не возражал. — Мы так ждали ее, нашу девочку… — слеза скатилась по щеке Адриана, и он, стараясь незаметно смахнуть ее, потянулся к бутылке. Бутылка никак не давалась в трясущуюся руку. — И отчего?! — эрготоу пролился на скатерть.