Пирамида - Борис Бондаренко

— Дим! — хриплым голосом сказал Ольф.

— Да?

— Посмотри-ка мои художества. Я где-то крупно сбрехал, но где — никак не могу сообразить.

Дмитрий взял его листки и стал смотреть. Ольф ждал, что он быстро укажет ему ошибку, — они всегда проверяли друг друга, и такие недоразумения уже случались у них. Дмитрий дочитал до конца и стал просматривать все сначала, повторяя некоторые выкладки заново. Ольф так и впился в него глазами. Дмитрий досмотрел до конца, и Ольф увидел, как изменилось его лицо — оно стало даже не белым, а серым.

— Здесь нет никакой ошибки, — сказал Дмитрий.

— Но этого не может быть! — закричал Ольф. — Время не может быть отрицательным, ты же знаешь! Мы где-то наврали, только и всего.

Он помолчал и уже спокойнее добавил:

— Давай проверим еще раз. Мы где-то наврали, и ошибка обязательно найдется. Ты возьми этот вариант, а я еще раз проверю старый.

И они еще раз проверили все с самого начала. И опять все сошлось. Вывод напрашивался один — либо уравнение неверно, либо время может быть отрицательным.

Ольф сказал это вслух и почувствовал, что у него трясутся губы. Он встал, подошел к окну и несколько минут стоял, обхватив плечи руками. Потом взглянул на часы и повернулся к Дмитрию:

— Давай будем собираться. Пора.

Они сходили на футбол, вернулись домой и разошлись по своим комнатам — спать.

Ольф проснулся в три часа ночи и увидел, что в комнате Дмитрия горит свет. Он встал, выпил воды, немного постоял в коридоре и снова лег.

Утром его разбудила музыка. Прелюдия и фуга си-минор Баха — любимая Димкина пластинка. Не было ничего удивительного в том, что именно сейчас Дмитрий слушал ее. Но когда музыка зазвучала в третий раз, Ольф забеспокоился. А когда Дмитрий поставил эту же пластинку в шестой раз, Ольф встал и пошел к нему. Он выключил проигрыватель и сказал:

— Димыч, кончай дурить. Надо как-то примириться с этим. И вообще, нам обоим не мешает отдохнуть. Мы изрядно вымотались за этот год.

— Кстати, — спросил Дмитрий, — почему время не может быть отрицательным?

Первое, что пришло в голову Ольфу, — что это шутка. Он внимательно оглядел Дмитрия, но тот не шутил — он серьезно смотрел на Ольфа и о чем-то думал.

— Брось болтать, — сказал Ольф.

— Я не шучу, — сказал Дмитрий, и Ольф подумал, что он сошел с ума.

— Димыч, — как можно спокойнее сказал Ольф, — вся эта история достаточно скверно выглядит, и тут уж не до шуток.

— И все-таки, — прервал его Дмитрий, — почему время не может быть отрицательным?

— Потому что это абсолютная чепуха. Время не может быть отрицательным, потому что оно положительно. Потому что мы сначала рождаемся, а потом умираем, а не наоборот. Потому что этот сумасшедший мир все-таки подчиняется каким-то законам, и никто никогда не замечал и не предполагал, что время может быть отрицательным.

— И все-таки, — задумчиво сказал Дмитрий, — не существует закона, который позволял бы времени быть отрицательным.

Ольф с отчаянием посмотрел на него — его очень пугали эти спокойствие и сосредоточенность. Он не сразу нашел что возразить и наконец ухватился за единственную возможность:

— Как же не существует? А принцип причинности?

— Принцип — это не закон, — спокойно возразил Дмитрий.

— Димка, ради бога, не думай об этом, — взмолился Ольф. — Иначе можно просто свихнуться. А нам это пока ни к чему. Мы еще ничего не успели сделать.

Они разговаривали еще полчаса, и Ольфу, кажется, удалось убедить его. Дмитрий больше не заговаривал о том, что время может быть отрицательным. Но за последующие три дня беспокойство Ольфа усилилось. Дмитрий почти не разговаривал, отлеживался у себя в комнате и все время о чем-то думал — Ольф не сомневался, что все о том же уравнении с отрицательным временем. Ольф и сам чувствовал себя неважно. Он не думал, что эта неудача так сильно подействует на него, и ждал, когда все это пройдет и можно будет снова сесть за работу. Но ничего не проходило, и ему становилось все хуже…

(Три года спустя один из физиков опубликует работу, которая произведет сенсацию. Суть ее будет в том, что существование антимира — мира наоборот — может оказаться вполне реальным. Время в этом мире наоборот должно быть отрицательным…) И однажды Ольф сказал:

— Димыч, в холле висит объявление. Требуются коллекторы для работы на Курилах и Камчатке. Выезд в конце мая, возвращение — в середине сентября. По-моему, это как раз то, что нам сейчас нужно.

— Я пас, — сказал Дмитрий не задумываясь.

— Почему?

— Потому что мне это не нужно. Я не хочу терять четыре месяца.

— Димыч, это очень нужно нам обоим. Нам просто необходимо на время бросить работу, иначе мы перегорим и долго еще ничего не сможем делать. Я уже видеть не могу эти уравнения.

— Ты поезжай, если хочешь, — равнодушно сказал Дмитрий.

— Я не хочу ехать один. Нам надо держаться вместе.

— Ну, в данном случае это не так уж необходимо…

Ольф два дня уговаривал его, Дмитрий так и не согласился. И тогда он уехал один.

За все лето Дмитрий прислал ему всего лишь одно коротенькое письмо. Он писал, что ему удалось найти место, с которого начинается вранье, и он уже успел кое-что сделать совершенно по-другому, и похоже, что на этот раз все обойдется благополучно.

Ольф вернулся, как и обещал, в середине сентября — загорелый, отдохнувший, нетерпеливый. Он отчаянно стосковался по физике и в первый же вечер устроил Дмитрию допрос с пристрастием. Он удивился, как много успел Дмитрий сделать за лето.

— Ты здорово поработал, — с завистью сказал Ольф.

— Пожалуй, — согласился Дмитрий.

Он не выглядел особенно усталым, только похудел и был какой-то вялый.

Они тогда отлично провели вечер, выпили по бутылке сухого вина, закусывая красной икрой, привезенной Ольфом.

И уже на следующее утро Ольф набросился на работу. Ему пришлось немало постараться, чтобы влезть в то, что успел сделать Дмитрий.

Они великолепно работали до самой зимы, и опять, казалось, удача не покидает их. А потом, когда они увидели, что их уравнения не удовлетворяют закону сохранения комбинированной четности, Ольф понял, что это настоящая катастрофа. Для него, по крайней мере.

Он не мог больше заставить себя сесть за работу и искать ошибку, хотя мучительно было видеть, как Дмитрий один занимается этим. Один, вот уже полтора месяца. Дмитрий ничего не говорил ему и ни разу даже взглядом не упрекнул его, но от этого было не легче. Ольф чувствовал себя предателем, однако ничего не мог поделать с собой. Он больше не верил в эту работу.

Хуже всего было вставать по утрам. Я заводил будильник до отказа и просыпался только к концу его пронзительной трели. А из-за Ольфа мне приходилось вставать на пятнадцать минут раньше. На него звон будильника действовал не больше, чем писк комара. Вероятно, он преспокойно мог бы спать на колокольне Ивана Великого во время пасхальной службы.

И эти пятнадцать минут мне были нужны, чтобы разбудить его. Обычно я начинал с того, что открывал окно и сдергивал с Ольфа одеяло, потом тряс его за плечи и говорил прямо в ухо:

— Вставай, уже пора.

Ольф, конечно, не отзывался.

И сегодня было то же самое.

Я посмотрел в окно. Шел мокрый снег, было слякотно, сыро и мерзко. Март в Москве — довольно противный месяц. Каждый второй ходит с насморком, отовсюду доносятся шмыганье, чиханье и разноголосые кашли.

Ольф лежал на диване в позе невинного младенца и продолжал безмятежно спать. Я начал трясти его. Он отчетливо сказал:

— Сейчас встаю.

Ольф говорил так всегда, но, если бы я поверил ему и оставил в покое, он мог бы проспать и до обеда. И я продолжал трясти его еще сильнее.

— Ольф, да вставай же, пора.

— Угу, — сказал он и открыл глаза. Но я знал, что он ничего не видит и не понимает. Мне не раз приходилось замечать, как он спит на лекциях с открытыми глазами.

Теперь его надо было посадить, что мне не сразу удалось. Ольф сидел, скрестив руки на груди, сжавшись в клубок от холода, смотрел на меня и ждал, когда я отвернусь, чтобы тут же лечь снова. Тогда пришлось бы начинать все сначала, и я не отворачивался и сердито сказал:

— Не валяй дурака, времени нет.

— Да я же встаю, — убежденно сказал Ольф и тут же закрыл глаза и стал валиться на бок — он уже опять спал.

Я вовремя ухватил его за костлявое плечо, встряхнул и сунул ему в рот сигарету. Он почмокал губами, удобнее ухватил сигарету и опять заснул. Тогда я прислонил его к стене, нашел спички, зажег и опять встряхнул его. Ольф открыл глаза, сообразил, что я даю ему прикурить, и сунулся лицом к огню. Сделав две затяжки, он взглянул на меня почти осмысленно и убедительным голосом сказал:

— Все. Я уже встал.

Я все-таки не поверил ему — уж очень он старался убедить меня в том, что он уже встал. Ольф знал, что я не отстану от него, пока он не будет стоять на ногах, и стал покорно слезать с дивана. Я подозрительно посмотрел на него — Ольф заискивающе ухмыльнулся мне и затянулся сигаретой. Тут же один его глаз стал закрываться, но другим он продолжал усиленно смотреть на меня, покачиваясь взад и вперед.