Черноглазая блондинка - Бенджамин Блэк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я ищу мистера Питерсона, — сказал я.
Он отвернулся и сухо сплюнул.
— А я тебе говорю, его нет дома.
Я спустился по ступенькам. Я видел, что он слегка колеблется, гадая, кто я такой и какие неприятности могу представлять. Я достал сигареты и предложил ему. Он нетерпеливо взял одну и приклеил к нижней губе. Я большим пальцем зажёг спичку и дал ему прикурить.
Рядом с нами из сухой травы взлетел сверчок, напоминая клоуна, запущенного из жерла пушки. Ярко светило солнце, дул сухой горячий ветерок, и я был рад, что надел шляпу. Старик был с непокрытой головой, но, казалось, не замечал жары. Он глубоко затянулся сигаретным дымом, задержал его и выпустил несколько серых струек.
Я бросил потухшую спичку в траву.
— Ты не должен этого делать, — сказал старик. — Если здесь начнется пожар, весь Западный Голливуд обратится в дым.
— Вы знаете мистера Питерсона? — спросил я.
— Конечно, — он махнул рукой в сторону полуразрушенной лачуги на противоположной стороне улицы. — Вон мой дом. Он иногда заходил ко мне, чтобы скоротать время, покурить.
— Сколько его нет?
— Сейчас прикину. — Он задумался, ещё немного прищурившись. — Последний раз я видел его шесть-семь недель назад.
— Полагаю, он не упомянул, куда собирается?
Он пожал плечами.
— Я даже не видел, как он уезжал. Только однажды я заметил, что его нет.
— Как?
Он посмотрел на меня и потряс головой, как будто ему в ухо попала вода.
— Что как?
— Как Вы узнали, что его нет?
— Его тут больше не было, вот и всё. — Он помолчал. — Ты полицейский?
— Вроде того.
— Это как?
— Частный сыщик.
Он флегматично усмехнулся.
— Частный сыщик — это не коп, разве что в твоих мечтах.
Я вздохнул. Когда они слышат, что ты из частных, то думают, что могут говорить тебе всё, что угодно. Думаю, что могут. Старик ухмылялся мне, самодовольный, как курица, только что снесшая яйцо.
Я взглянул на улицу вверх и вниз. Закусочная Джо. Прачечная «Kwik Kleen». Автомастерская, в которой механик возился во внутренностях очень плохо выглядящего «шевроле». Я представил себе, как Клэр Кавендиш выходит здесь из чего-то низкого и спортивного и морщит носик.
— Кого он сюда приводил? — спросил я.
— Кого?
— Друзей. Собутыльников. Партнёров из мира кино.
— Кино?
Он начинал походить на Маленького сэра Эхо.[7]
— А что насчёт подружек? — спросил я. — Они у него были?
Это вызвало громкий смех. Слышать это было неприятно.
— Были? — воскликнул он. — Послушайте, мистер, у этого парня было столько баб, что он не знал, что с ними делать. Он почти каждый вечер возвращался домой с другой.
— Вы, должно быть, зорко следили за ним, за его приходами и уходами.
— Я видел его, вот и всё, — сказал он угрюмо, словно защищаясь. — Они обычно будили меня всем этим шумом. Однажды ночью одна из них уронила на тротуар бутылку чего-то — кажется, шампанского. Звук был похож на взрыв снаряда. Баба только рассмеялась.
— Соседи не жаловались на такие происшествия?
Он посмотрел на меня с жалостью.
— Какие соседи? — сказал он с презрением.
Я кивнул. От солнца не становилось прохладнее. Я достал носовой платок и вытер затылок. Здесь в разгар лета бывают дни, когда солнце действует на тебя, как горилла на банан.
— Ну, всё равно спасибо, — сказал я и прошёл мимо него. Воздух рябил над крышей моей машины. Я думал о том, каким горячим на ощупь будет руль. Иногда я говорю себе, что перееду в Англию, где, говорят, прохладно даже в самую жару.
— Ты не первый, кто спрашивает о нём, — сказал старик у меня за спиной.
Я обернулся.
— Да?
— На прошлой неделе приходила пара «мокрых спин».[8]
— Мексиканцы?
— Именно так, я и сказал. Их было двое. Приодетые такие, но «мокрая спина» в костюме и шикарном галстуке — это всё-таки «мокрая спина», верно?
До этого солнце светило мне в спину, а теперь светило прямо в лоб. Я почувствовал, как моя верхняя губа стала влажной.
— Вы с ними разговаривали? — спросил я.
— Не-а. Они подъехали на какой-то машине, которую я никогда раньше не видел, должно быть, сделанной где-то там. Высокая и широкая, как кровать в борделе, с брезентовым верхом с отверстиями.
— Когда это было?
— Два-три дня назад. Какое-то время они бродили вокруг дома, заглядывали в окна, как и ты, потом снова сели в машину и уехали. Не люблю «мокрых спин».
— И не говори.
Он угрюмо посмотрел на меня и фыркнул.
Я снова повернулся и направился к своей горячей машине. Он снова заговорил:
— Ты думаешь, он вернется? — И я снова остановился. Я чувствовал себя гостем на свадьбе, пытающимся отвертеться от прослушивания Древнего Морехода.[9]
— Сомневаюсь, — сказал я.
Он снова принюхался.
— Ну, думаю, он не сильно скучает. И всё же он мне нравился.
От его сигареты остался четвертьдюймовый окурок, который он бросил в траву.
— Тебе не следовало этого делать, — сказал я, садясь в машину.
Когда мои пальцы коснулись руля, я удивился, что они не зашипели.
Вместо того чтобы вернуться в офис, я заехал в «Кафе Барни» в поисках чего-нибудь прохладительного, что можно было бы влить в себя. Заведение это было, на мой вкус, нарочито богемным — слишком уж много там болталось людей, пытающихся выдать себя за художников. За стойкой всё та же старая вывеска с надписью «Педеки — держитесь подальше». Вот что я заметил в людях из «Барни»: они не очень хорошо пишут. В «Барни», должно быть, думали о каком-то другом слове с двумя «е», вроде «реднек».[10] Но местный бармен был порядочным парнем, который терпеливо выслушивал моё ночное брюзжанье чаще, чем мне хотелось бы вспоминать. Он называл себя Трэвисом, но было ли это его имя или фамилия, я не мог сказать. Здоровяк с волосатыми предплечьями и замысловатой татуировкой на левом бицепсе, изображающей синий якорь, оплетённый красными розами. Впрочем, я сомневался, что он когда-нибудь был моряком. Он был очень популярен среди «педеков», которые, несмотря на предупреждающий плакат, продолжали сюда приходить — возможно, именно, из-за плаката. Он любил рассказывать забавную историю об
