Я есть, Ты есть, Он есть - Виктория Токарева

Язык, кстати, связан с ландшафтом. В Армении гористая местность и слова - тоже гористые. Может встретиться фамилия, где пять согласных подряд: МКРТЧЯН.

А в Эстонии равнинная местность. Там такие слова: СААРЕМАА... Северные языки протяжные. К югу ускоряются. Французский язык набирает скорость, а испанский уже сыплет, как горох на блюдо.

Но при чем тут Мкртчян, горох? А ни при чем...

Просто работать не хочется, есть не хочется. Жить не хочется. Еще немножко - и превратится в призрак. Все видит, но ни в чем не участвует.

***

- Ты должна была ее полюбить. Взять на душу, - сказала Лида Грановская.

- С какой такой стати? - не поняла Анна.

- Если ты любишь сына, а сын Ирочку, ты должна любить то, что любит твой сын.

- Значит, Ирочку будут любить и я, и Олег, А меня никто. Меня только терпеть, зажав нос.

У Анны выступили на глазах злые самолюбивые слезы.

Еще полгода назад этой Ирочки не было в природе.

То есть она где-то была - в Ставрополе или в Мариуполе, так далеко от их жизни. И вот явилась, проникла в дом, впилась, как энцефалитный клещ, отравила, убила, стащила сына.

Ненависть забила горло. Пришлось вдохнуть поглубже, чтобы пробить ненависть.

Сидели на даче у Лиды Грановской. В окно смотрели елки под тяжелым снегом. Как обидна, как оскорбительна ненависть, когда под небом такая красота...

Интересно, а у природы есть ненависть? Может быть, землетрясения? Извержения вулканов? Штормы на море?

Лида Грановская выкладывала в камине дрова.

.. - У тебя была свекровь? - спросила Беладонна.

- А что? - не поняла Анна.

- Интересно, ты как к ней относилась?

Анна добросовестно вспомнила свою свекровь. Димину маму. Когда они познакомились - Анне было девятнадцать, а свекрови сорок семь. Между ними двадцать восемь лет. Целая сознательная жизнь. Добролюбов за это время успел состояться и умереть. Но при чем тут Добролюбов... Свекровь казалась Анне сильно пожилой: на теле лишние куски, на лице лишние заломы, под глазами мято, будто пергаментную бумагу пожулькали в кулаке, а потом разгладили ладонью. Анна прослышала: в молодости у свекрови был крутой роман с кем-то значительным, она любила, и ее любили. Но Анне трудно , было это представить.

Первое время жили вместе. Свекрова мощно метала свое тело то туда, то сюда, из комнаты в кухню и обратно;

Ставила тарелки, выносила тарелки. Выражала какие-то свои мысли, которые вполне могла держать при себе. От этого ничего бы не изменилось. Анна слушала вполуха, никогда не возражала, не грубила, не приведи Господь...

Была равнодушно-вежлива. И это все.

- Ты ее любила? - спросила Беладонна.

- Терпела.

- Ну вот, и тебя терпят. Закон бумеранга. Как ты, так и к тебе.

- Неужели передается? - с мистическим испугом спросила Анна.

- А как бы ты думала...

Лида Грановская обложила дрова газетами.

- Просто вам не надо было жить вместе. С самого начала, - поставила диагноз Лида. - На Западе вместе не живут.

- А куда я их дену? У нас двадцать семь метров на троих. Норма. Нам никто ничего не даст.

- Этот развитой социализм кого хочешь заложит, - заключила Лида и поднесла спичку.

Огонь занялся сразу. В камине весело загудело.

Разлили по рюмкам яичный ликер. Лида сама приготовила из сгущенного молока, водки и яичных желтков.

Лида придумывала не только еду, но и напитки.

Грановский отсутствовал в очередной загранице. Последнее время он разъездился. Капиталистический ученый мир просто вырывал его друг у друга. Друзья шутили, что в таможенной карточке в графе "профессия" он писал "вел. уч." - что значило "великий ученый". Его так и звали. "Велуч".

Помимо основной науки, Велуч завел себе хобби: сочинять лозунги бастующим - армянам, молдаванам, шахтерам - в зависимости от исторического момента. Лозунги были эмоциональны, научно-корректны. Точно и упруго выражали основную мысль.

Лида выполняла роль фильтра, пропуская через себя воображение мужа. Ненужное и лишнее отбрасывалось.

Это было своеобразное соавторство. Они любили друг друга с восьмого класса средней школы, в общей сложности тридцать лет. С любовью ничего не делалось, она не переживала кризисы, не хирела, не мелела. Наверное, так и должно быть. Проходит что-то другое, не любовь. А настоящая любовь проходит вместе с человеком.

Анна смотрела на огонь, и ей хотелось любви. Был бы рядом человек - не страшна никакая Ирочка. Он сидел бы сейчас рядом и смотрел вместе с ней на огонь.

- А где они паркуются? - спросила Беладонна.

- Снимают, наверное, - предположила Анна.

- Почему "наверное"? Ты что, не знаешь? Они не звонят?

Лида вглядывалась в Анну. Анне было стыдно сознаться в том, что сын бросил ее и не звонит, и если бы она заболела или даже умерла - он узнал бы об этом с опозданием и от третьих лиц.

Анна молчала.

- Все-таки дети сволочи! - подытожила Беладонна.

- А как мы к своим матерям? - спросила Лида.

Огонь был привязан к дровам и устремлялся вверх, как будто хотел оторваться от основания. Так и люди - привязаны к корням, а рвутся вверх и в стороны.

...Анна отдавала матери маленького Олега на три летних месяца. Выезжали на дачу. Мать батрачила, носила воду из колодца, готовила на керосинке. И в один из таких месяцев получила страшный диагноз. Анна приезжала каждую субботу и спрашивала:

- Ну как Олег?

- А ты не хочешь спросить: как я?

Мать скрывала диагноз. Видимо, не хотела огорчать и не рассчитывала на поддержку. Она прошла эту дорогу одна.

Родительская любовь не возвращается обратно. Движется в одну сторону. К детям.

Мать любила Анну больше всех на свете. Анна так же любила своего сына. Сын будет любить свою семью, Анне останутся какие-то ошметки. Родители отработанный материал. Природа не заинтересована в том, что отжило и больше не плодоносит. И надо обладать повышенными душевными качествами, чтобы любить детей и родителей одинаково.

У Анны не было этих качеств. Значит, и у Олега нет.

За окном смеркалось. С елки упал снег, освобожденная ветка закачалась.

Жизнь справедлива, если подумать. И человек получает возмездие за свою вину. Анна получила за мать и за свекровь. От Олега и от Ирочки. Сработал закон бумеранга.

- У меня нет детей. Знаете почему? - вдруг спросила Лида. - Мой прадед был пастухом и изнасиловал дурочку.

- Какую дурочку?

- В деревне дурочка" жила. Ее никто не трогал. А он посмел. Деревня его прокляла. На нашем роду проклятие - Значит, прадед виноват, а ты должна платить, - скептически заметила Беладонна.

- Должна, - серьезно сказала Лида. - Кто-то ведь должен. Почему не я?

- Ерунда! - отвергла Беладонна. - Некоторые всю жизнь насилуют дурочек. И ничего. Живут.

Дрова распались в крупные угли. Пламя неспешно писало свои огненные письмена. Три женщины смотрели на огонь, как будто пытались прочитать и расшифровать главную тайну жизни.

Так, наверное, сидел в поле у костра продрогший молодой пастух-прадед. А неподалеку бродила молодая спелая дурочка.

***

Олег Лукашин, хирург городской больницы, шел к своей матери после семимесячного перерыва. Семь месяцев.

За это время может родиться ребенок. Живой, хоть и недоношенный. Говорят, что Наполеон был семимесячным.

Олег шел к матери пешком - до метро. Спускался в метро. Качался в вагоне. Плыл на эскалаторе Выплывал на земную твердь возле Киевского вокзала Ждал автобуса, автобус не шел. Такси в этом месте не останавливалось. У них за углом была официальная стоянка. К стоянке очередь, как митинг неформалов. Проклятое какое-то место.

Черноволосые люди продавали гвоздики. Цветы стояли в стеклянном аквариуме, и там горели свечи. Видимо, так защищают от холода хрупкое временное цветение.

Все очень просто. Но Лукашину вид свечей и цветов напомнил церковную службу. В подмосковной церкви. Батюшка был старый, неряшливый и грубый. Застойный батюшка. Поп-бюрократ. А старухи - настоящие. Но при чем тут это?

Думать связно Лукашин не мог ни о чем. Какие-то обрывки мыслей, ощущений. Он стоял на привокзальной площади, как голый нерв, а вокруг творилась грубая жизнь, которая цепляла этот нерв и закручивала.

Надо бы напиться, но не помогает. Когда напивался - кричал не про себя, а громко. Соседи прибегали, грозились милицией.

...Она сказала: хочу собаку.

Хочешь собаку - купим. Будет тебе собака. Если бы он тогда не согласился: "Ну вот еще, зачем нам собака?

Что сторожить? У нас и дома-то нет".

Но он сказал: купим.

Утром выходили из квартиры. Ирочка зацепила плащом за острый угол мусоропровода Плащ затрещал, порвался. Они остановились. Вместе рассматривали отвисший лоскут, похожий на собачье ухо. Ирочка расстроилась. Личико стало растерянное. Плащ фирменный, навороченный, с примочками Ирочка им гордилась.

После Олега плащ был самым престижным в ее жизни.

Ирочка - обыкновенная женщина. И за это Олег ее любил. Он так соскучился по естественности, обыкновенности. Все вокруг - личности, понимаешь... А вся эта личность - не что иное, как самоутверждение за счет других, и в том числе за его счет, Олега Лукашина. "Смотри, какая я вся из себя уникальная, а ты - совковый мэн". "Совки" - от слова "советы". Значит, советский мужчина. Ни денег от Тебя, ни галантного обхождения, и в совках бардак.