Рождение Дестроера - Уоррен Мерфи

Язык онемел, так что таблетка почти не ощущалась. Там ли она? Рукой, во всяком случае, не проверишь. Да и зачем беспокоиться? Может, вообще ее выплюнуть? Может, вынуть изо рта и рассмотреть получше? А потом что? Что с ней делать? Попросить начальника тюрьмы, чтобы сделали химический анализ? Сбегать в Ньюарк, в аптеку, или в Париж слетать – пусть ею там займутся? Это было бы отлично. Вдруг начальник тюрьмы не станет возражать? И охранники тоже. Можно всех их прихватить с собой. Сколько их там: трое, четверо, пятеро? Сто? Все против него. Впереди замаячила последняя дверь.

Глава пятая

На электрический стул Римо уселся сам. Он никогда не думал, что сделает это самостоятельно. Скрестил руки на коленях. Может, они не станут его казнить, если поймут, что он ни за что не снимет рук с колен по своей воле? Ему хотелось помочиться. Над головой с шумом вращался здоровенный вытяжной вентилятор.

С двух сторон подошли охранники, положили руки Римо на подлокотники и пристегнули ремнями. Неожиданно для себя Римо обнаружил, что не сопротивляется и даже как будто помогает им. Ему хотелось кричать. Кричать он не стал, а тут и ноги оказались пристегнутыми к ножкам кресла.

Крепко закрыв глаза, Римо языком пристроил таблетку на левый резец, чтобы удобнее было ее раскусывать.

На голову надели металлический полушлем с застежками, похожими на внутреннюю облицовку шлема для игры в американский футбол. Ремнем притянули голову к деревянной спинке. Шея почувствовала ее холод – холод смерти.

И тогда Римо Уильямс изо всех сил сдавил зубами черную таблетку. Казалось, что зубы не выдержат. Но зубы выдержали, и рот наполнила сладковатая жидкость, смешиваясь со слюной. Он проглотил ее вместе с оболочкой таблетки.

По телу разлилось тепло. Захотелось спать и даже стало вроде безразлично: будут они его убивать или нет. Тогда Римо открыл глаза и снова увидел стоящих перед ним охранников, начальника тюрьмы и там, рядом, это пастор или католический священник? Но не тот монах, это точно. А может, и монах. Может, они перед каждой казнью разыгрывают этот трюк, чтобы дать приговоренному надежду и исключить сопротивление?

– Есть ли у вас последнее слово?

Кто это спросил, начальник тюрьмы? Римо хотел помотать головой, но она была намертво притянута к спинке кресла. Он не мог пошевелиться. Интересно, это таблетка так действует или ремни? Эта проблема неожиданно показалась ему чрезвычайно важной. Надо будет как-нибудь разобраться с этим по-серьезному. А сейчас, решил Римо, лучше поспать до завтра.

Совершенно забыв о находящемся рядом визитере, Харолд Хэйнс смотрел на начальника тюрьмы сквозь стеклянную перегородку, ожидая, когда тот разозлится. Репортерам в этот раз присутствовать на казни не разрешили, и несколько предназначенных для прессы стульев были пусты. В завтрашних газетах казнь будет описана мельком, без упоминания имени Хэйнса. А если бы репортеры были здесь, то расписали бы обо всем, в том числе и о человеке, нажимающем кнопку, о Харолде Хэйнсе.

Начальник тюрьмы стоял неподвижно. Не шевелился и Уильямс. Он выглядел совершенно расслабленным. Потерял сознание, что ли? Глаза закрыты, руки расслаблены. Ну точно, этот придурок вырубился!

Хорошо же, сейчас Хэйнс постарается привести его в чувство. Будем увеличивать напряжение постепенно, а потом уже дадим полную мощь.

Дыхание Хэйнса стало прерывистым. Ток вначале будет пробуждающим, потом скачком, напоминающим оргазм, возрастет, и только тогда душа приговоренного отлетит в мир иной. Ощущая жар собственного дыхания, Хэйнс увидел, что начальник тюрьмы отошел на шаг от кресла и кивнул. Хэйнс медленно повернул ручку реостата. Взвыли генераторы. Тело Уильямса подскочило в кресле. Хэйнс ослабил напряжение. Он почти физически чувствовал сладковатый дух горелой плоти, вроде запаха жареной свинины, который щекотал сейчас ноздри тех, за стеклянной перегородкой.

Начальник тюрьмы кивнул еще раз. И Хэйнс снова бросил в тело мощный удар тока под вой генераторов.

Тело Уильямса дернулось и обмякло. Задыхаясь от возбуждения, Хэйнс выключил ток. Все кончено.

Тут Хэйнс заметил, что его визитер исчез. Недовольный отсутствием прессы, дурными манерами посетителя, странным звучанием генераторов, Хэйнс одну за другой отключал электрические цепи на пульте. Что-то здесь явно не так. Завтра, пообещал он себе, надо разобрать панель до последнего винтика и выяснить в чем дело.

Обмякшее тело Римо Уильямса мирно лежало в кресле. Склонившаяся к плечу голова упала на грудь, когда охранники начали отстегивать ремни. Доктор Филлипс, который вошел в комнату уже после казни, для проформы приставил к груди казненного фонендоскоп и немедленно удалился.

Торопливо переговорив с начальником тюрьмы, санитары из исследовательского центра осторожно уложили тело на каталку и прикрыли простыней. «Зачем торопиться? – подумал один из охранников, наблюдая за людьми в белых халатах. – Уильямсу теперь спешить некуда.»

Санитары церемонно сложили руки казненного на груди, но в коридоре руки безжизненно упали с носилок. Лежащее тело теперь напоминало ныряльщика в момент последнего толчка с края вышки. Края простыни, прикрывавшей каталку, волочились по полу. Санитары остановились перед дверью, выходящей на погрузочную площадку тюремного двора.

Новенький «бьюик» медслужбы стоял с открытыми дверями. Санитары ввезли каталку в автомобиль и закрыли двустворчатые задние двери с затемненными стеклами. Затемнены были и стекла по бокам. Как только двери захлопнулись, сидящий внутри человек, в котором Хэйнс узнал бы своего невозмутимого посетителя, сбросил с колен прикрывающее его правую руку покрывало.

В руке оказался шприц. Быстро включив освещение салона левой рукой, он наклонился над телом и одним движением разорвал спереди серую тюремную рубаху. Нащупав пятое ребро, вонзил длинную иглу прямо в сердце Римо. Аккуратно и постепенно нажимая на поршень, опустошил шприц и столь же тщательно вытащил иглу, удерживая ее под тем же углом, под которым она вошла в тело.

Швырнув шприц в угол, он потянулся к потолку и схватил закрепленную там кислородную маску. Как только маска освободилась из специальных зажимов, послышалось шипение кислорода.

Прижав маску ко все еще смертельно бледному лицу Римо, темноволосый стал ждать, поглядывая на часы. Через минуту он прижал ухо к груди. На его лице появилась улыбка. Он выпрямился, снял с Римо маску, закрепил ее на потолке, убедился, что кислород перекрыт, и постучал по перегородке, отделяющей салон от водителя.

Чихнув мотором, «бьюик» тронулся.

Отъехав миль пятнадцать от тюрьмы, «скорая» остановилась. Один из санитаров, уже переодетый в обычную одежду, направился к стоящему неподалеку автомобилю. Там, присев на крыло, ждал человек с крюком вместо кисти левой руки, неторопливо попыхивая сигаретой.

Человек с хрюком бросил санитару ключи, выбросил сигарету и, подбежав к «бьюику», постучал в заднюю дверь:

– Это я, Макклири.

Двери распахнулись, и он вошел в автомобиль плавным движением большой кошки, укрывающейся в пещере.

Темноволосый закрыл дверь. Макклири устроился на сидении поближе к лежащему на черной коже носилок все еще неподвижному телу и взглянул на темноволосого:

– Ну?

– Конн, нам, кажется, попался парень, который умеет выигрывать, – сказал темноволосый.

– Не говори глупостей, – ответил человек с крюком. – В нашем деле никто не выигрывает.

Глава шестая

«Бьюик» мчался вперед. Макклири принюхался к странному запаху в салоне. Так пахнет слабительное в шоколадной оболочке. «Должно быть, из-за повышенного содержания кислорода,» – подумал Макклири.

Конн Макклири остановил взгляд на человеке, лежащем на приподнятой каталке. Каждый раз, когда простыня, покрывавшая грудь, поднималась и опускалась, он испытывал удовольствие. Он выжил! Возможно, теперь многое наконец решится.

– Зажги-ка свет, – сказал Макклири своему спутнику.

– Конн, нельзя. Мне сказали, что включать свет запрещено, – ответил темноволосый.

– Да зажигай, – повторил Макклири, – на полминуты.

Темноволосый протянул руку, и ярко-желтый свет залил тесное пространство кабины. Макклири моргнул и сосредоточился на лице с высокими скулами, гладкой белой кожей, глубоко посаженными темно-карими глазами, которые сейчас были прикрыты веками, с едва различимым шрамом на подбородке.

Макклири моргнул, но взгляда не отвел. Он не мог оторваться от самой большой авантюры в его жизни. Он сознательно пошел против всего, чему его учили, поставив все на одну карту. Решение, он знал, было неверным. В то же время оно было единственным.

Если лежащий перед ним на каталке полутруп сработает так, как было задумано, то сработает и многое другое. Больше людей получат шанс жить в любимой стране. Предначертания предков исполнятся, и великий народ сохранится как нация. Почем знать – очень может быть, что все теперь зависит от лежащего перед ним едва дышащего человека, чьи прикрытые веки темнели в ярком свете, на фоне более светлой кожи лица. Да, эти веки. Макклири уже видел их раньше, и тоже под ярким светом. Только тогда свет был от жаркого солнца Вьетнама, освещавшего морского пехотинца, спящего под серым скелетом засохшего дерева.