Дзен в искусстве стрельбы из лука - Ойген Херригель

Необходимо объяснить, почему я увлекся дзэн и решил познакомиться с искусством стрельбы из лука. Дело в том, что еще в студенческие годы я обстоятельно занимался мистикой, меня тянуло к ее секретам, хотя общая обстановка не очень к этому располагала. Но я все больше и больше убеждался, что способен воспринимать лишь внешнюю сторону мистицизма, и хотя мне удалось очертить круг того, что понимают под извечным феноменом мистики, я не сумел перешагнуть черту, которая, подобно высокой стене, окружает тайну. В обширной посвященной мистицизму литературе я не находил ответов на свои вопросы и, постепенно разочаровываясь и теряя мужество, пришел к выводу, что только отрешенный способен понять, что такое отрешение, и только отшельник, полностью и окончательно освободившийся от самого себя, может быть готов к единению со «сверхбожественным Богом». То есть я осознал, что нет и не может быть пути кроме как через собственный опыт и страдания и, пока эта предпосылка отсутствует, все досужие разговоры есть обыкновенное сотрясание воздуха. Но как становятся мистиками? Как достичь состояния истинного, а не мнимого отрешения? Существует ли дорога туда для человека, который отделен от великих мастеров пропастью столетий? Для современного человека, который вырос в совсем других условиях? Я нигде не находил хоть сколь бы то ни было удовлетворительных ответов на свои вопросы, даже если и слышал о ступенях и этапах пути, обещавшего привести к цели. Чтобы пройти этот путь, мне не хватало методических указаний, способных хоть в каких-то пределах заменить наставника. Но неужели подобных указаний, даже если бы они и существовали, оказалось бы достаточно? Вполне возможно, что в лучшем случае они могли бы привести лишь к готовности воспринять то, чего нет в самых лучших методиках, и дать понять, что мистический опыт нельзя накопить просто так, за счет одного только желания. Я стоял перед закрытой дверью и не мог не стучаться в нее снова и снова. Но стремление осталось, даже если и несколько потускневшее.

И вот однажды — к этому моменту я стал приват-доцентом — мне предложили преподавать историю философии в Императорском университете Тохоку. Я был рад возможности познакомиться с Японией и японцами уже хотя бы потому, что у меня появилась перспектива приблизиться к буддизму, а главное — к его мистической составляющей и практике самопогружения. Насколько я знал, там существует тщательно поддерживаемая традиция дзэн, не потерявшая своей актуальности и по сей день, отточенная за столетия система наставничества, и, что важно, есть учители дзэн, обладающие редкостным опытом «ведения души».

Едва я более или менее сориентировался в новых условиях, как тут же приступил к реализации своих планов. И сразу же столкнулся с заметным смущением и доброжелательными советами отказаться от этой мысли. Мне объяснили, что до сих пор ни один европеец серьезно не стремился воспринять дзэн, а так как в дзэн нет ни малейшего намека на такое понятие, как «обучение», то не следует ждать, что я получу удовлетворяющие меня сведения «теоретически». Я потратил немало времени, прежде чем мне удалось объяснить, почему я пытаюсь постичь не умозрение дзэн, а его духовную практику. Мне дали понять, что для европейца нереально проникнуть в эту явно чуждую ему область восточноазиатской духовной жизни, и порекомендовали изучить одно из японских искусств, которые тесно связаны с дзэн.

Мысль о том, что придется пройти этап предварительной подготовки, меня не испугала. Я был готов на любые жертвы, если только есть надежда шаг за шагом приблизиться к дзэн, и даже самый утомительный обходной путь огорчал меня гораздо меньше, чем полное отсутствие какого-либо пути. Но какому из перечисленных мною искусств отдать предпочтение? Моя жена без долгих колебаний решила учиться составлять букеты и рисовать тушью, мне же больше импонировало искусство стрельбы из лука, потому что я предполагал (как потом выяснилось, совершенно безосновательно), что тут может пригодиться мой опыт в стрельбе из винтовки и пистолета. Я попросил своего коллегу, профессора-юриста Содзо Комачия, который два десятка лет брал уроки стрельбы из лука и по праву считался в университете лучшим знатоком этого искусства, записать меня в ученики к своему наставнику, знаменитому мастеру Кэндзо Ава. Сначала мастер отклонил мою просьбу, обосновав свой отказ тем, что однажды его уже уговорили заниматься с иностранцем и в результате у него появился отрицательный опыт. Поэтому он не намерен повторять свои ошибки, пытаясь освещать бесперспективного ученика уникальным духом этого искусства. И только когда я заверил его, что мастер, который так серьезно относится к своему делу, может обращаться со мной как с самым младшим из своих учеников, потому что я хочу стрелять из лука не для удовольствия, а ради «великого учения», он взял меня в ученики, а заодно и мою жену, так как в Японии с древних времен принято обучать этому искусству и девочек: жена мастера и две его дочери тоже усердно тренировались. Итак, начались серьезные и строгие занятия, в которых, к нашей радости, принимал участие и господин Комачия, столь мужественно отстаивавший наши интересы и чуть ли не поручившийся за нас. Одновременно он выступал в качестве переводчика. Кроме того, мне представилась счастливая возможность вольнослушателем присутствовать на занятиях по искусству икебаны и живописи тушью, которые посещала моя жена. Сравнивая, сопоставляя и дополняя, можно было вплотную приблизиться к пониманию.

О том, что путь к безыскусному искусству не прост, нам пришлось узнать на самом первом занятии. Для начала мастер показал нам японские луки и объяснил, что их необыкновенная мощь связана с особенностями конструкции и с материалом, из которого их преимущественно изготавливали, то есть с бамбуком. Но гораздо важнее ему казалось обратить наше внимание на чрезвычайно благородную форму, которую принимает почти двухметровый лук, как только натягивают тетиву, то есть оснащают его для стрельбы. Совершенство этой формы проявляется тем отчетливее, чем сильнее натягивают тетиву. «Если она натянута в полную меру, то лук обретает космическую завершенность, — добавил мастер, — и именно поэтому важно научиться делать это правильно». Потом он взял самый лучший и тугой из собственных луков и в подчеркнуто торжественной позе несколько раз отпустил слабо натянутую тетиву. При этом раздавался звук, который невозможно забыть, если слышал хотя бы раз, настолько он своеобразен и так глубоко проникает в душу. Он был резкий и протяжный одновременно. С древности этому звуку приписывают тайную силу: якобы он изгоняет злых духов. И я прекрасно понимаю, почему все японцы в это верят. После сего чрезвычайно значимого вводного акта очищения и посвящения мастер предложил нам внимательно за ним наблюдать. Он вложил стрелу, натянул тетиву настолько, что я уже испугался, что лук не сможет подтвердить свою способность обретать космическую завершенность, и наконец выстрелил. Это действо потрясало своей красотой и, казалось, происходило без каких-либо усилий. Потом мастер дал указание: «Сделайте то же самое, но имейте в виду, что стрельба из лука не ставит своей задачей укрепление мускулатуры. Для натяжения тетивы не нужно использовать всю силу мышц, следует научиться задействовать только кисти рук, мышцы плеча остаются свободными, и кажется, что они не участвуют в процессе вообще. Только научившись этому, вы выполните одно из условий, при которых натяжение тетивы и выстрел становятся духовными». Мастер взял меня за кисти рук и медленно выполнил ими все фазы движения, которые нужно было повторять до тех пор, пока они не станут привычными. Уже при первой попытке слегка натянуть тетиву я понял, что мне приходится прикладывать заметные усилия. Европейский спортивный лук держат на уровне плеча, так что на него можно опереться. А лук японский, как только в него вкладывают стрелу, следует поднять на почти полностью вытянутых руках, так что кисти находятся выше головы. Таким образом, не остается ничего другого, кроме как равномерно разводить их в стороны, и чем больше они друг от друга отдаляются, тем ниже опускаются, совершив поворот; в результате левая кисть, которая держит лук, оказывается на уровне глаз, а кисть согнутой правой руки, которая натягивает тетиву, размещается над правым плечевым суставом, и почти метровая стрела своим острием лишь слегка выступает за внешний край лука (столь велико натяжение). В такой позе стрелок должен пребывать некоторое время, прежде чем наступит момент, когда можно произвести выстрел. Поскольку, чтобы натянуть те-тиву и удержать лук, мне приходилось затрачивать много сил, через несколько минут кисти рук начинали дрожать, а дыхание становилось все более и более тяжелым. Так продолжалось в течение нескольких недель. Процесс натяжения был очень трудным и, несмотря на усердные тренировки, никак не хотел становиться духовным. В качестве утешения я носился с мыслью, что здесь должна быть некая уловка, которую мастер по каким-то причинам скрывает, и направил свое честолюбие на то, чтобы до нее докопаться. Я упрямо продолжал тренировки. Мастер внимательно следил за моими стараниями и невозмутимо исправлял мою напряженную позу, хвалил меня за усердие, ругал за неэкономное расходование сил, но предоставлял полную свободу действий. Когда я натягивал лук, он снова и снова сыпал мне соль на раны, повторяя немецкое слово «расслабленней» (которое к этому моменту успел выучить), но оставался вежливым и не терял терпения. А потом настал день, когда терпение потерял я, созревший для того, чтобы признаться, что не могу натянуть лук предписаннымспособом.