Век-волкодав - Андрей Валентинов

Ледяные зрачки — мертвые очи Мертвого Всадника.

Ольга резко выдохнула, закусила губу. Так значит, гражданка Красноштанова? Видать, не тот тебе цвет для панталон твоих выдали, перепутала Небесная канцелярия, чужую ведомость на довольствие подписала.

Страха не было, и не таких остроглазых бывший замкомэск в пень пластала. Только обида в глубине души плеснула. Опять ее обманули! Отправили к буржуям, к нэпмачам толстобрюхим, а к кому попасть довелось? Она даже оружия брать не стала…

На Центральном рынке Столицы Ольга Зотова оказалась согласно распоряжению товарища Каменева. Не его лично — одного из референтов с длинной интернациональной фамилией. Позвонил Ким Петрович, велев зайти в Сенатский корпус, в один из кабинетов второго этажа, разыскать гражданина, выслушать, чего скажет, выполнить — и об исполнении донести. Кавалерист-девица даже обрадовалась. Все лучше, чем в кабинете круглые сутки торчать, тем паче утром ей были выданы полушубок в комплекте с мохнатой черной шапкой. Гуляй — не хочу!

Разыскала без особого труда. Гражданин с интернациональной фамилией представился, предъявил документ. Ольга внимательно изучила удостоверение (новое, с фотографией) и приготовилась слушать. Что дело предстоит непростое и не слишком приятное, интернационалист предупредил сразу.

Так и вышло. Прошлой осенью, как раз перед роковой охотой, товарищ Троцкий лично санкционировал создание некоего треста[5], причем совместного, с иностранным капиталом. Дело в свете Новой экономической политики очень полезное, однако Лев Революции, как это часто бывало, поторопился, не став ждать, пока весь центнер документов оформят. А чтобы работа шла веселее, поставил во главе не товарищей из внешнеторгового наркомата, а своих собственных сотрудников, военных и транспортников. Товарищи из ведомства внешней торговли хотели скандал учинить, но остереглись и стерпели.

Теперь, после смерти Предреввоенсовета, все изменилось. Шум намечался немалый, а потому Политбюро постановило ошибку исправить и незаконный трест ликвидировать. Зотовой предстояло самое щекотливое — сплавить за границу двоих граждан, пока на них не выписаны арестные ордера. Референт подчеркнул, что все сие не слишком законно, однако помянутые граждане весьма полезны и еще пригодятся для нужд Союза. Скандала же вокруг имени покойного товарища Троцкого следует избежать любой ценой.

Затейка Ольге не слишком понравилась, удивило и то, что ехать придется на Центральный рынок. Неужто Лев Революции с такой шушерой дело имел? Спорить, однако, не стала: командир сказал, боец выполнил. Товарищам из Политбюро виднее. Предреввоенсовета Троцкий и ей самой, красному командиру, можно сказать, не чужой.

Портфель с пакетом и все инструкции Зотовой выдали в одном из кабинетов Исторического музея — как раз в те минуты, когда товарищ Каменев, всему делу заводчик, произносил речь над покрытым красным кумачом гробом.

— Садитесь, гражданка. Сюда, на табурет.

Ларек, как Ольга и ожидала, изнутри смотрелся не слишком презентабельно. Не конура, так конюшня для не очень крупного пони. Про конюшню девушка вспомнила, узрев не стенах несколько старых хомутов. В углу стоял бочонок, все прочее место было заставлено коробками и ящиками, с надписями и без. Пахло чем-то резким, то ли креазотом, то ли дегтем, то ли всем сразу. Дверей оказалось две: та, через которую ее впустили, и еще одна, как раз напротив окошка. Значит, за стеной — еще комната, вероятнее всего, кладовка.

Дверь, ведущую на улицу, гражданка Красноштанова закрыла на щеколду. Вторая оказалась слегка приоткрыта.

— Садитесь, садитесь… Так значит вы от Федорова?

Голос странной женщины звучал приветливо, губы улыбались и взгляд теперь казался самым обычным. Зотова, не без сожаления вспомнив про оставленный в служебном сейфе «маузер» № 1, присела, положив на колени портфель, немного подумала и сняла шапку.

— Федорова я, если честно, не видела. Мне сказали, что он в наркомате водного транспорта служит…

Гражданка Красноштанова молча кивнув, взглянула выжидательно. Губы уже не улыбались.

— Вам вот чего, гражданка, знать требуется…

Голос сбился на хрип. Зотова прокашлялись, провела тыльной стороной ладони по губам.

— Извините… Трест ваш с сегодняшнего дня закрыт. Почему — не ко мне вопрос. Вам с гражданином Красноштановым надлежит сейчас же уехать в Ревель, во избежание, так сказать. А переговоры начальство с вашим дядей продолжит, но уже не через вас, а напрямую. Это понятно? У меня ваши паспорта, билеты и деньги на дорогу. Сейчас все это добро выдам, и распрощаемся. Вы ручку достаньте, тут расписаться надо.

Ольга хотела открыть портфель, но помешала шапка. Пока бывший замкомэск искала, куда бы ее пристроить, Красноштанова шагнула вперед. Правая рука в кармане черной шубы, губы сжаты.

— Федоров… Где Федоров? Где все остальные? Кто закрыл трест? Говорите, быстро, иначе отсюда не выйдите!..

Кавалерист-девица пристроила шапку на один из ящиков, туда же положила портфель. Встала, не торопясь.

— Вы, гражданка, эскадроном своим командуйте, а мне указания мое начальство дает.

Женщина отшатнулась, словно от толчка.

— Про эскадрон… Откуда знаете, кто рассказал?

Ольга хмыкнув, поправила полушубок и без особой спешки опустила руку в правый карман, где лежали папиросы.

— Не ошиблась, значит. А ведь обидно выходит! Я всю войну оттоптала, а выше замкомэска не поднялась. Вас-то за какие заслуги?

Красноштанова дернула губами, но сдержалась. Помолчала, затем взглянула прямо в глаза.

— Я на фронте с осени 1915-го. 3-й гусарский Елисаветградский Ее Императорского Высочества Великой Княжны Ольги Николаевны полк.

Кавалерист-девица произвела несложный подсчет.

— Ага, понятно. А я только с 18-го, значит, не так и отстала. Еще бы годик, в равных чинах ходили. Мне, между прочим, эскадрон два раза обещали, да у начальства ко мне все время вопросы возникали. Прямо, как вас.

Женщина отвернулась, вновь помолчала.

— Значит, в коннице служили? А я думала, в «чеке» кнутобойствовали.

На такое Зотовой и отвечать не хотелось. В хорошенькое же дело ее втравили, отправив прямиком к недорезанной контре! Но даже не это обидно. Это кто ж ее попрекать вздумал?

— А вы идейная, значит? Идейные, гражданка, в таврических степях насмерть бились. Их я уважаю, пусть они и мировому пролетариату враги. А вы, извиняюсь, спекулянтка, и я сейчас вас от домзака спасаю. Так что никакой у вас идейности, а сплошные товаро-денежные отношения, как и учит нас товарищ Карл Маркс.

Достала конверт, бланк расписки сверху пристроила.

— Получите, стало быть, и распишитесь.

Красноштанова резко обернулась:

— Что вы мелете? Почему — спекулянтка? Да что вы вообще понимаете в идеях — и в тех, кто идее служит? Вы только и видели, что своих комиссаришек, у которых вместе идеи — спирт с кокаином!

Зотова понимающе кивнула:

— Знакомо, как же. Как захватим ваш штаб, так непременно кокаин обнаружится. То банка, то две, а то и целая дюжина. Под Александровском помню… Так что по себе не судите, гражданка. А идейных я навидалась, что наших, что ваших. С настоящими, между прочим, и поговорить можно по-людски.

Ольга вспомнила Семена Тулака, поручика недорасстрелянного. Вот этот — и вправду идейный. И еще умный, пусть и враг, но в трех политических соснах не плутает, разбирается. А еще хорошие стихи знает, про таких же идейных.

Сказать? А почему бы и нет?

— У меня, гражданка Красноштанова, знакомый есть, офицер бывший. Правильный он, пусть и чужой. Из настоящих, которые за летучим тигром шли.

Ответом был недоуменный взгляд. Бывший замкомэск усмехнулась.

— Стихи есть такие, их какой-то ваш прапорщик написал, фамилия его вроде как Немировский. Красивые стихи, между прочим.

— Столицы в расходе, как в бурю облака.Надгробные игры сыграли в синеве.И в горы уходят неполных три полка,летучего тигра имея во главе.

Матросы по следу, шенджийцы впереди,повозки и кони сплелись в гнилую нить,и прапор к победам шагает посреди,еще ничего не успевший сочинить…

Стальной взгляд, взгляд-штык внезапно стал совсем иным. Бесцветные губы шевельнулись:

— Счастливая доля — вернуться с той войны.Контужен в походе — награда от богов.Вчистую уволен от службы и страны,навеки свободен от всех своих долгов.[6]

Женщина дрогнула голосом, отвернулась.

— Вы знали Сашу Немировского? Это был гениальный юноша, щелкал восточные языки, как орехи, за два дня выучил цыганский, чтобы общаться с этими шенджийцами. Его хотели оставить на кафедре, но Александр пошел добровольцем на фронт.