У кого как... - Жанна Корсунская

Ди ежедневно опровергала мои теории, потому что делала то, что ей приспичило в данный момент. Она лихо вышагивала без страховки по едва различимому канату, натянутому под куполом цирка, а я наблюдала за ней снизу, задрав голову, затаив дыхание, как когда-то в детстве, и каждую секунду ждала, знала: так не может продолжаться! Она должна упасть!..

Как и тогда в детстве, во мне боролись тысячи чувств. Я понимала: эта хрупкая девушка в сверкающей белой юбке, если упадет, разобьется насмерть. Разобьется на глазах сотен людей. Мне было невыносимо жаль ее, бесконечно страшно представлять сцену падения, и в то же время я желала, чтобы девушка упала, потому что человек не может все время ходить по едва заметному канату под куполом цирка на глазах изумленной публики, потому что человек создан, чтобы ходить по земле, как все остальные люди.

Мне было невыносимо стыдно желать ее падения, и я старательно заботилась о Ди, но втайне всегда ждала, что она упадет, а моя теория о правильности разумной жизни подтвердится.

Однако самым отвратительным и самым сильным чувством, которое я испытывала к Ди, была зависть. Зависть к ее отрешенности, вседозволенности. К ее жизни, в которой все можно.

...Первого сентября я пригласила Ди к нам в гости. Мама всегда отмечала этот день. Все мои школьные годы. Она называла его торжественно «День Знаний». Пекла большой торт, готовила жаркое, салат «оливье», мелко-нарезанный и заправленный по всем правилам французской кухни, который, как выяснилось позже, в других странах называется «русским». Сберегала коробку шоколадных трюфелей.

У нас всегда был очень красивый дом, со сверкающими хрустальными вазами и бокалами, с солнечными зайчиками в разводах тяжелых портьер и белоснежной тюли. Мы с папой обожали наш дом.

В День Знаний на большом круглом столе, покрытом хрустящей скатертью, всегда стояла мамина любимая ваза с ее любимыми ярко-красными георгинами.

В этот раз ко мне, как всегда, были приглашены четыре мои школьные подруги — отличницы и два мальчика, благополучно спасшихся от службы в армии поступлением в институт. Мы не виделись два месяца. Каждого из нас переполняли впечатления от вступительных экзаменов, ожидания новой студенческой жизни, которую мы уже почувствовали сегодня утром.

Я не сразу решилась пригласить Ди. Ее странный вид, глаза — то отстраненные, то горящие, как у тех папиных друзей молодости на черно-белом фото... Опаловый перстень... Непонятные отрывистые фразы, не имеющие, казалось, никакого отношения к происходящему вокруг...

Закончились занятия первого студенческого дня. Мы шли по длинному просторному коридору с лепниной под потолком. Ди достала несколько медяков, подняла голову к гипсовым цветам:

— Человек состоит из того, что ест. В кулинарии напротив утром продавали пирожные с цветами из крема, совсем как эти лепные. Только эти кто-то лепил на десятки лет, а те — на несколько часов. Если человек будет есть одни пирожные из крема, то станет сладким и добрым.

— Где ты живешь, Ди?

— В общаге. Мне дали комнату с двумя девочками. Они учатся на географическом.

— А где твои родители?

— В Магадане.

Я снова бросила взгляд на медяки, застывшие на ладошке Ди. Она уже забыла про них.

— Родители дали тебе денег?

— Да, чтобы заплатить за общагу и на еду на месяц. Все в порядке.

— По-моему, не все.

— Главное — за общагу уплачено.

— А что с едой?

— Если ничего не есть или почти ничего, останешься такой, как в начале месяца.

— Ди, ты истратила деньги на еду?

— Угу. Купила набор масляных красок, о которых мечтала десять лет.

— Почему ты не поступила на факультет живописи и графики?

— Поругалась с председателем приемной комиссии. У них направление другое, классическое... Я должна была обязательно куда-нибудь поступить, чтобы уехать от родителей и покупать краски. У меня по всем предметам тройки, кроме литературы, русского и истории. На историю конкурс был — ого-го, сама знаешь, вот я и решила не рисковать. Литература — тоже классно.

— Хочешь ко мне в гости?

— Не знаю. Хочу писать маслом, но денег на полотно не осталось. В следующем месяце куплю. Можно пока витражи сделать. У нас в комнате в общаге окна высокие, как в институте. Мне сегодня ночью этот витраж приснился.

Ди явно не проявляла интереса к идее посетить мой дом. Я вполне могла распрощаться с ней тогда. Подошли к автостраде. Ей нужно было перейти дорогу и ехать в противоположную сторону. Стояли на светофоре. Это было мгновение, когда я еще могла расстаться с Ди. Могла сказать ей: «Пока», — и уйти одна, но я сказала:

— Пойдем к нам. Мама испекла большой торт — поешь, станешь сладкой и доброй.

Эта дурацкая фраза мгновенно ее убедила.

...Мама пришла от Ди в тихий ужас. Это было ожидаемо. Я предполагала, что поздно вечером, когда все гости разойдутся, она тактично поговорит со мной, виртуозно, с юмором и тонкой логикой, и убедит меня, что такая девочка может испортить мою репутацию, но все ушли, а мама молчала. Сосредоточенно протирала хрустальные бокалы льняным полотенцем, бережно возвращала их в сервант и молчала. Я не выдержала, первая заговорила о Ди:

— Представляешь, она истратила почти все деньги, которые родители дали на питание на месяц. Купила набор масляных красок. Только на полотно не хватило, и теперь Ди собирается разрисовывать маслом окна в общаге. Ей такой витраж во сне приснился вчера.

— В худшем случае ее выгонят за порчу инвентаря, а в лучшем — заставят платить за новые стекла.

— Ужас!

— Сколько стоит полотно?

— Не знаю. Хочешь, завтра спрошу?

— Можно туда позвонить?

— Куда?

— В общагу.

— Да... наверное. У меня нет номера... В справочном узнать.

— Хотя... Не стоит. Не стоит торопиться. В темноте невозможно писать витражи. Нужен дневной свет. Завтра после занятий приведи эту девочку к нам. Я дам ей денег на полотно.

— Мама?! Я была уверена, что ты станешь убеждать меня не дружить с такой странной девочкой.

— Ты не сможешь не дружить с ней.

— Почему? С другими же могла не дружить.

Мама подняла бокал, внимательно рассматривая на свету, не осталось ли пятнышка, потом перевела взгляд на меня:

— Не сможешь. Дружи с ней, Эмма. Приводи ее к нам, рассказывай, что происходит. Так я смогу уберечь вас обеих от ужасных, непоправимых ошибок.

Мама еще раз протерла бокал, убрав с его хрустальной грани что-то заметное только ее пронзительному взгляду, и поставила его в ровный ряд уже сверкающих.

Папа в тот день был в командировке. Он работал главным инженером на большом военном заводе. Когда мама с папой поженились, она убедила его поступить в институт. Благодаря маме папа благополучно получил высшее образование и хорошую должность. Он часто ездил в командировки и всегда привозил нам подарки.