Апология церковной веры - Тимофей Алферов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это человек позапрошлого века рад бы в рай, да грехи не пущают. Современный человек и от грехов бы, может быть, как-то отпутался, – да в рай-то не очень хочет, не слишком будет там рад! Вот в чем настоящая проблема сегодняшнего дня.
Кстати, приведенные цифры неплохо бы сопоставить с результатами подобных же опросов относительно веры в Бога и причисления людьми себя к определенным конфессиям. Так себя считают православными в той же современной России не менее половины опрошенных, очень значителен процент других христианских исповеданий, а также мусульман. Незначителен процент идейных атеистов. Казалось бы, верующих много. Процент регулярно читающих молитвы и приступающих к религиозным обрядам и таинствам всех конфессий – этот процент далеко и широко перекрывает те семь жалких процентиков, которые веруют в рай и ад, у которых религия направлена на вечность. Явление интересное и наводящее на грустные мысли: религия существует, как некая общественная идеология, как сборник нормативов поведения, как основа культуры и традиции, – то есть всецело для земли и земного. Но ведь, если на минуту забыть о процентах и спросить любого человека: где же должна быть цель религиозной веры и деятельности? неужели не на небесах? – пожалуй, всякий признает, что «религия давалась ради небес». С таким внутренним раздвоением у большинства верующих, пожалуй, сложно говорить о духовном подъеме в нашем обществе. Можно говорить о религиозном подъеме, который, с социальной и государственной точки зрения, скорее хорош, чем плох. Но о духовном подъеме, в прямом смысле этого слова, говорить не приходится. Процент тайных верующих времен советской сказки, возможно, удвоился или вырос в полтора раза. Но должно честно и четко признать существующую цифру в семь процентов, и пока ни о чем большем не мечтать.
Ведь наша книжка и пишется, скорее, для этих семи процентов, чтобы им помочь сохранить свою веру. Ведь они и без нас сталкиваются в жизни с обозначенными нами выше вопросами, поставленными неверующими и не слишком доброжелательными к вере людьми.
Пока же видим, что место нашей веры в основах нашего мировоззрения очень велико. Поле нашей веры на порядок-два шире, чем поле нашего знания. Знаем мы гораздо меньше, чем то, во что мы верим.
И здесь-то мы найдем первое и неожиданное подтверждение христианской доктрине. Так и должно быть в том мире, где Бог дал внутреннюю свободу сотворенному человеку. Так и должно быть в мире, где человек не может представить Богу свои свершения и получить за них награду, где единственное, что мог бы Бог взять с человека, за что отметить его – это вера. Мне доводилось читать книжку одного апологета под таким наивным названием: «Зачем верить? Бог есть!», где речь шла о разумном замысле в природе. Уже и наших прочитанных страниц, пожалуй, достаточно, чтобы показать: верить очень даже есть зачем! Разумный замысел не дает ответ на все вышеперечисленные вопросы, которые ставит нам жизнь. Жизненные скорби, порой пытают и режут тот наш невидимый «орган ума и сердца», где рождается и живет наша вера, и проклятые вопросы встают перед верующим человеком снова и снова во всей их беспощадности. Эти вопросы достаточно абстрактны, но к каждому верующему сердцу они имеют самое прямое, жизненное отношение. Притом еще мы не добрались даже до еще более злых и противных вопросов, обращенных к Иисусу Христу и к Его Церкви. Это еще впереди. Мир мысли и помыслов, не покоряющихся Богу и Христу Его, этот мир обширен, он всегда оказывается шире, чем мы думаем. Двинемся же в него бодрыми стопами.
Глава 2
Разумный, добрый, единственный
Я и не Я
Итак, мы признали над миром существование разумного источника.
Но является ли Он существом, которое нас слышит, и к которому есть смысл обращаться? Может ли Он о себе самом сказать: Я, отличая его от всякого «не я»? Помимо разума есть ли у Него желания? Хочет ли Он что-нибудь и от кого?
Здесь, конечно, не может быть однозначного и научно доказанного ответа. Это область веры. Мы скажем: да, наши оппоненты скажут: нет, но каждый должен сказать при этом честно: мы так веруем.
Однако и в области веры должны быть какие-то разумные основания. В старичка-на-облачке и в розового слоника верить все-таки явно неразумно, хотя и про них никто не может представить исчерпывающего опровергающего доказательства, что таких персонажей не существует.
Итак, разумное обоснование нашей веры (хотя и не научное!) вытекает из принципа причинности. Этот принцип гласит, что чего-то совсем уж беспричинного не бывает, всякое явление или вещь имеет задатки в своей причине.
Мы видели, что наш разум в каком-то смысле конгениален Разуму Создателя. Он заложил математику в мир – мы способны ее отчасти понять. И это не иллюзия. Так и должно быть, если и нашему разуму причиной служит Он Сам. Тогда понятно, что принципы нашего разума Он подобрал под свои собственные.
Но в нас разум еще и персонифицирован. Наш разум не сразу занимается математикой. Сначала ребенок научится отличать себя от мамы, от других людей, от кошки, от игрушек. Сначала у ребенка появляется разделение «я – не я», потом входит всякое прочее знание. И в дальнейшем мы ничего не узнаем о мире иначе, как персонифицированным разумом. Любое новое учение или сведение понятно или непонятно лично мне. В том числе и Бог неведом лишь относительно нас, а не сам в себе – самого себя, вероятно, Он знает. А для нас любое знание субъективно, оно до какой-то степени мерится нашей личностью. Наш разум «работает» в личностном режиме. Газы в своем животе и сухость во рту мы познаем не так, как написано в учебнике или как нам объяснили. Любая информация, которую мы узнаем, касается нас или не касается, ни одна не существует вне этого личностного измерения.
Тогда почему бы не допустить, что и наш Творец тоже отличает свое Я от «не Я»? Иначе как бы Он смог научить этому нас? Ведь наш разум Его Разуму конгениален. Если Он не личностен, то попробуйте тогда отличить его от прочей, как бы им сотворенной природы? Во всяком случае, не личностный Творец не отличит себя от своего творения, и, следовательно, будет зависим от него. В
