Вещий. Разведка боем - Юрий Корчевский

Князь очнулся от дум.

– Пей со своей склянки, мерзавец!

– Не губи, князюшка! Помилосердствуй!

– О, как заговорил. А когда ты яд в вино мне наливал, о милосердии думал? Пей, умри достойно, а не то кату в руки отдам.

Ключник заливался слезами, облобызал сапоги князя. Жалкое было зрелище, когда из самодовольного княжеского приближенного ключник превратился в слизняка, цепляющегося за свою жалкую жизнь. Князь посмотрел на меня. Думаю, я правильно понял его взгляд. Я схватил пузырек, сгреб за волосы ключника, запрокинул ему голову назад и, когда Матвей разинул рот в крике, вылил ему пузырек в его поганую пасть. Ключник издал булькающий звук, поперхнулся, закашлялся. Воздуха ему не хватало, он посинел и вскоре лишился чувств.

– Добей!

Я вытащил нож и всадил ключнику в сердце.

– Собаке – собачья смерть! – бросил князь. – Думаю, у тебя хватит ума забыть об услышанном?

Я кивнул.

– С Глинским я сам разберусь. Скажи Митрофану – пусть завернут в холстину и выкинут эту падаль из моего дома. Ключи отдай ему же.

Князь вышел, а я замкнул дверь и пошел выполнять поручение. Все, закончено задание князя, и удалось это сделать быстро.

Митрофан все понял с полуслова и ничему не удивился – мне показалось, что это не первое такое поручение от князя.

Я присел на пенек на заднем дворе. Похоже, я здорово влип. Одно дело – хранить государев секрет, другое – соприкоснуться с личными тайнами двора. То, что ключник мертв – туда ему и дорога, сам смертоубийство замышлял. Но я неосторожно, со своим дурацким рвением, стал невольным свидетелем важного разговора. Совсем не исключено, что в скором времени и мне придется умереть – от ножа в спину или другого несчастного случая. В таких тайнах свидетелей живыми не оставляют. Хоть я и не давал повода князю усомниться в умении держать язык за зубами, но кто для князя Юрий Котлов? Один из многих его дружинников, пусть умный и удачливый, смелый и исполнительный. Так ведь и новых найти можно, только свистни – сами объявятся. И чем больше я думал, тем сильнее меня охватывало желание поскорее унести из княжеского дома ноги. Как там у Грибоедова: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь».

Все! Я определился. Жалко покидать обжитое место – так и дом не мой, семьей не обзавелся; к дружинникам прикипел – так это боевые товарищи, и по велению князя найдутся желающие перерезать мне горло в темном переулке или пустить арбалетный болт в спину в каком-нибудь бою, свалив смерть на неприятеля.

Сейчас уйти нельзя – сразу искать бросятся, возьму с утра деньги – как без денег первое время прожить? Сделаю вид, что на торг пошел, да и был таков. Сабля и нож всегда при мне, кольчугу придется оставить – в броне на торг не ходят. Лошадь брать тоже нельзя – она для походов, будет подозрительно. Придется бросить одежду и кое-что по мелочи, но бог с ними, надо спасаться. А пока спокойно должен заниматься делами и не дать князю или его соглядатаям понять, что я догадался, кто будет следующей жертвой. Чертов сон! Одни проблемы и неприятности от него на мою голову. Молчал бы себе в тряпочку, глядишь – у дружины появился бы новый высокий покровитель и хозяин.

Из дома вынесли завернутое в холстину тело ключника, бросили его в телегу и выехали со двора. Я успел заметить вскользь брошенный на меня взгляд Митрофана. Странный взгляд – не то жалостливый, не то осуждающий. Видно – уже распорядился князь… А может, мне это показалось? Лучше перестраховаться, я ведь жив до сих пор только потому, что иногда думал. Не самое худшее качество. Верно сказано Екклесиастом: «Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастья размышляй».

И уходить надо подальше, но не в Псков или Новгород. Государь проредил тамошних бояр. Кого в Москву забрал в служивые люди, под надзор, кого жизни лишил. Незнакомые люди на виду, быстро посаднику доложат. Москвичей что тогда на Руси не любили, что сейчас.

Куда же уходить? В Муром – князь первым делом туда людей пошлет. В Тулу? Слишком я там известен, и город, и Москва близко. В Архангельск? Решение в голове созрело как-то само – в Хлынов, столицу Вятского края. Далекая окраина, к тому же издавна настроенная против Москвы – то, что мне надо. Малочисленный городок, но если не выпячиваться, какое-то время пересидеть можно, хотя бы годик. А за это время или фавориты у государя поменяются, или инцидент забудется.

В принципе все княжества вокруг Москвы присоединялись или силой, как Новгород, Псков, Хлынов, или хитростью и обманом, как Рязань. Так что основания не любить Москву у провинции были. К тому же, кроме Хлынова, я как вариант рассматривал Нижний Новгород или Великий Устюг.

Ночью в постели я ворочался, не мог уснуть, хотя и хотелось. Вспоминался странный взгляд старшего дружинника. Не накинули бы удавку на шею ночью, пока все храпят.

Забылся я уже к утру, не совладав с собой. После завтрака оделся, взял все свое серебро, зычно гаркнул в толпу ратников:

– Кто со мной на торг?

Желающих сегодня не было, и я, облегченно вздохнув, вышел за ворота. Мне показалось, что со мной увяжутся соглядатаи, чтобы не сбежал я. В душе шевельнулся червь сомнения – а может, и не отдавал князь приказание Митрофану о моем устранении? Может, слишком подозрителен я стал? Нет, уже все решено, к чему рисковать?

Отойдя пару кварталов, я повернул вправо, к торгу. Мне надо было приобрести коня, не пешком же уходить. Выбрал быстро, сразу же подобрал седло и выехал из Москвы. Далеко уехать не удалось: все дороги развезло, и у Коломны пришлось грузиться на попутное судно вместе с конем. На дорогах никакого движения, снег тает, дороги под слоем воды, не проезжие ни для саней, ни для телег. Только верховой пробиться может, уморив коня. Вот и славно.

Обнаружив мою пропажу, в первую очередь кинутся искать в Москве, разумно предположив, что дороги почти непроходимы. Ищите, ребята, флаг вам в руки.

Радость моя была недолгой, судно на следующий день встало, не в силах двигаться из-за льда. Пришлось продолжить дорогу на коне, но и здесь меня ждала неудача. Конь мой оказался с дефектом, прихрамывал. Моя вина – недосмотрел при покупке, а может, тяжелая дорога сказалась. В ближайшей деревне после ночевки я его без сожаления продал по дешевке крестьянину, честно предупредив о дефекте. Торопиться мне было некуда, и, отдохнув в деревне пару деньков, я продолжил путь пешком. Оно, может, и к лучшему – следы затеряются. Ближе к обеду решил немного передохнуть, за одним облегчиться.

В общей сложности, наверное, уже верст около ста одолел. На коне, даже с запасным, вполовину бы не смог из-за распутицы.

Я прогулялся по опушке; снег здесь уже стаял, и прошлогодняя трава держала ноги, не продавливаясь, даже сапоги не испачкались. Что это? До слуха моего донесся стон. Я остановился как вкопанный. Сверху рощица была видна как на ладони, и в ней не было никого – ни саней, ни лошадей, ни людей. Тишина, наверное, почудилось. Но стоило мне сделать шаг, как стон послышался снова. Я вытащил саблю из ножен и пошел вглубь, продираясь сквозь колючий кустарник. Опа-на! Небольшая полянка изрыта множеством следов – людских и конских. Но на полянке – никого. Кто же тогда стонал? Я стал саблей раздвигать кусты – рвать одежду о кустарник было жалко, запасной у меня не было.

Похоже, за кустами лежит куча тряпья. И только я собрался двинуться дальше, как от этой кучи раздался стон. Саблей я посрубал ветки кустарника, подошел к тому, кто издавал стон.

Мужик в грязной однорядке лежал на животе. Кто же его? Тут и деревень поблизости не видно.

Я перевернул мужика на спину – все-таки негоже бросать соплеменника в лесу умирать. Мужик был в зрелом возрасте, с окладистой бородой. В плече у него торчал арбалетный болт, поперек живота – длинная, но неглубокая ножевая рана. Кровь уже запеклась, но после ранения он кровил обильно – от кустов к месту, где я его нашел, вела кровавая дорожка. Неизвестный был без сознания, хрипло дышал. Как он попал сюда? Ладно, выясним, если выживет.

Я оторвал у него край нижней рубашки, выдернул из плеча арбалетный болт и перевязал. Болт – это не безнадежно, если бы была стрела – такой фокус бы не удался. У болта тыльная сторона наконечника сглажена, а у стрелы – имеет обратный наклон: в тело заходит легко, а вытянуть – невозможно, только с клочком мышц.

Так, что тут с животом? Порез длинный, поперек всего живота, но неглубокий – не более сантиметра. Я снова оторвал полосу от его же рубашки, нашел мох, пусть и перезимовавший, растер в ладонях, густо пересыпал рану и перевязал. Мох – природный антибиотик, все ратники об этом чудесном свойстве мха знают и при ранениях присыпают раны перетертым мхом. Они заживают быстрее и не гноятся.

Мужик снова застонал. Сколько он здесь лежит? Земля после зимы холодная, да еще он и ослабел после ранений. Как бы не подхватил воспаление легких. Тогда ему не выкарабкаться. Я снял с пояса фляжку с вином, приподнял голову, влил несколько глотков. Раненый сглотнул, полежав немного, открыл глаза, еле слышно прошептал, просипел даже: