Игра с огнем - Ханна Оренстейн

Мы с Минди сидим в глубине, за столиком, втиснутым между двух других. Вокруг нас расположились на красных кожаных банкетках Дамы, Которые Обедают, – едят тарталетки с фуа-гра или тунцом, пьют эспрессо из крошечных чашечек. В ресторане стоит гул от разговоров по-английски и по-итальянски, от стука серебряных приборов по белым керамическим тарелкам. Почти на каждой спинке стула висит сумочка «Шанель». Мой «Майкл Корс» из комиссионки засунут под стол. Сумка Минди бледнейшего младенческого розового цвета из мягкой кожи. Я не узнаю дизайнера, значит, стоит она, скорее всего, больше, чем я плачу в месяц за квартиру.

Минди дожевывает свою кале и подается вперед, поставив локти на стол и церемонно убрав руки под подбородок.

– Я даже слов не могу найти, насколько важно, чтобы он был очень мужественным, – говорит она. – Он должен быть сильным, решительным, с низким голосом, широкоплечий. Хлюпики мне неинтересны.

– Понимаю, – киваю я.

– Но дело в том, что он должен быть евреем. Мне это было не так важно, когда я была помоложе, – говорит она, растягивая слово «помоложе», и ее глаза над краем поднятой кофейной чашки едва заметно приоткрываются. Я не сказала, сколько мне лет, и не собираюсь этого делать. – А теперь важно. Я хочу, чтобы мои дети росли так же, как росла я.

– Не вопрос.

– Среди евреев попадаются слишком уж мягкие для меня, слишком плаксивые; слишком привязанные к мамочке, – говорит она. – Это мне не подходит. То есть, конечно, маму надо любить. Но не прям без перерыва любить-любить, понимаете, о чем я?

– Вы ищете кого-то, ориентированного на семью, но независимого, – перефразирую я.

Один из вчерашних советов Элизабет: если выдавать ту же мысль другими словами, клиент почувствует, что вы на одной волне.

– Да!

Меня этим «замуж надо выходить за еврея, а то смотри у меня!» дома не доставали. Я еврейка только наполовину, по отцу, а он, в общем, никогда не западал на еврейских девушек. Ему нравятся блондинки – мама, конечно, а потом череда его подружек, которых звали Стейси, Трейси и Лейси, когда он перебрался в Майами. Если еврейская девочка говорит, что она натуральная блондинка, значит, она врушка и у нее отличный колорист. Я в жизни не встречалась с еврейскими парнями. Наверное, проще, когда рождаешься с набором правил по поводу того, с кем можно, а кто запрещен. В этом случае фокусируешься с лазерной точностью на том, кого именно ищешь, вот как Минди. У меня, когда я познакомилась с Джонатаном, и критериев-то не было, я просто хотела кого-то нормального, потому что с такими, когда я росла, была напряженка.

Звонит айфон Минди, цвета розового золота.

– Вам нужно ответить? – спрашиваю я.

Едва взглянув на экран, она переключает телефон на голосовую почту.

– Нет, что может быть важнее этого?

Но никакого давления, ничего такого.

– У меня просто… – она замолкает и тяжело вздыхает. – У меня такое чувство, словно я уже все перепробовала. Я встречалась со всеми, пыталась знакомиться в Сети, через приложения, через друзей, ходила к психологу, чтобы во всем разобраться, записалась в клуб любителей бега, чтобы познакомиться с новыми людьми, ходила к ясновидящим, худела, сидела на детоксе соками, чтобы убрать все токсины из жизни… Я пятнадцать лет колочусь головой о стены, пытаясь найти своего человека. Я просто хочу быть мамой. Я почти смирилась с тем, что рожу для себя, – но я пока не готова перестать искать мужа.

Есть, когда она все это говорит, мне кажется неуважением, и я кладу вилку. Я хочу ее уверить, что найду ей парня, но понятия не имею, с чего начать. Вместо этого я открываю заметки в айфоне, куда заносила все, что говорилось за обедом, и перечисляю, чего она хочет. Что угодно, только бы произвести впечатление умелого матчмейкера.

Мужчине ее мечты от тридцати пяти до сорока пяти, читаю я, возможно, он банкир или юрист, и он просто огонь в стиле Райана Рейнольдса, но при этом не помешан на спортзале. («Потому что у меня самой не то чтобы безупречный журнал посещений фитнес-клуба, понимаете?» – замечает она.) Он должен быть евреем, умным и любящим детей. Должен много работать, но не настолько, чтобы она его совсем не видела; у него должно быть чувство юмора, но не язвительное и саркастическое; он должен быть добрым, внимательным и заботливым. А главное, он должен стремиться осесть и завести семью.

– Все точно, – говорит Минди, сияя, но улыбка задерживается ненадолго. – А это не слишком? Вам не кажется, что это слишком сложно?

Я качаю головой и заверяю ее, что точно знаю, как быть. То есть да, согласна, работа матчмейкера выглядит адски трудной. Но, с другой стороны, из всех моих подруг парень есть только у меня, и думаю, я проделала обалденную работу, чтобы его найти и удержать. Нью-йоркские девочки поверить не могли, что я нашла горячего, успешного, крутого натурала, который сам захотел стать моим бойфрендом. (До того как я сюда переехала, я думала, что в этом городе на каждый квартал по Мужчине Мечты. Представьте, как я удивилась, когда выяснилось, что все парни в Нью-Йорке или геи с дипломом театроведа, или игроки, которые каждую неделю меняют девушек. Одинокие натуралы тут знают, что они нарасхват, и поэтому обычно превращаются в козлов.) Если я себе парня обеспечила, я кому угодно могу обеспечить парня. Так?

– Понимаю. Вы обещаете?

Я пытаюсь вытолкать бабочек из живота. Нам приносят счет, и я достаю карту, чтобы потом стребовать с «Блаженства», и молюсь, чтобы не оказалось, что я превысила лимит. Я не хочу всерьез задумываться о том, что могу провалиться – до самого Джерси. На выходе из ресторана Минди устраивает показной обмен поцелуями, и мы расходимся. Пора найти Минди мужа. Поехали.

Глава 3

Я втыкаю в уши наушники и бреду на восток через Вест-Виллидж. Город залит солнцем и выглядит сногсшибательно. Пышные кроны деревьев отбрасывают тень на ступени домов из бурого камня, на каждом крыльце кованые перила. Я прохожу мимо загорающих толп и джазовых музыкантов в парке на Вашингтон-сквер и добираюсь до ресторанчика «Думай кофейно» возле университета. У них есть кофе со льдом, который охлаждает ребра изнутри, а еще там крутится столько студентов с лиловыми волосами и колечками в носу, что мне кажется, будто я сама одна из них. Я приходила сюда каждую неделю, пока училась в колледже, чтобы работать над шутками и историями для NYU Local – независимого блога, который вели студенты. В кофейне уютно: меню на досках за прилавком написаны от руки цветными мелками, диваны туго набиты, а стены оклеены флаерами, в которых объясняется разница между кофейными зернами из Эфиопии и Танзании.

Когда подходит моя очередь, я говорю баристе свой обычный заказ: большой кофе со льдом. Мы встречаемся глазами, и у меня вспыхивают щеки. Он совсем не в моем вкусе – густые рыжие волосы забраны в пучок, а предплечья покрыты сложными геометрическими татуировками, но есть нечто очень притягательное в теплоте его глаз и в ровных зубах. Наверное, это необходимое условие для работы матчмейкером: слегка влюбляться в каждого встречного.

Бариста протягивает кофе. Я бросаю быструю улыбку и начинаю кружить по людной кофейне в поисках свободного места. Вынимаю из сумки лэптоп. Он сразу подключается к вай-фаю, хотя я здесь не бывала после выпуска. Дом там, где ты автоматически подключаешься к Интернету. Я нахожу в почте ссылку на закрытую базу «Блаженства». Во время моего обучения Пенелопа представляла это – удаленку – как главный бонус.

– Только подумай, можно работать, пока тебе делают педикюр! – восклицала она.

Я воздержалась от того, чтобы признаться – мне никогда в жизни не делали профессиональный педикюр. Совсем маленькой я смотрела, как мама раскладывает на кухонном столе бумажное полотенце и занимается ногтями. Она всегда подпиливала их остро и красила в вишнево-красный. Никогда не тратилась на салон. Я думала, домашний мани-педи – это предел гламура и красоты. Считала, что мама красивее других мам, которые забирали детей из школы в трениках, с волосами, забранными в хвостик.

К средней школе я поняла, что отличаться – не значит быть лучше. Том Брэддок, здоровый лоб, который был капитаном почти всех спортивных команд, как-то передразнил походку моей мамы, когда она приехала забрать меня из школы; нам было по двенадцать. Он осторожно ступал на цыпочках, подражая ее походке в босоножках на платформе, и вилял бедрами из стороны в сторону. Он тряс запястьями и с сильным акцентом произносил: «Детка, не обнимай меня, мои ногти не высохли». Я бежала к машине, закусив губу, чтобы не расплакаться.

Я ныряю в базу «Блаженства» ради Минди, установив фильтр на мужчину-натурала от тридцати до сорока пяти, живущего в Нью-Йорке; база выплевывает 2087 результатов. От выбора голова кругом. Внезапно я чувствую смущение – я понимаю, это Нью-Йорк, здесь полно неадекватов, но есть что-то слегка неловкое в том, чтобы перебирать в онлайн-магазине мужиков на десяток лет меня старше. Я подтаскиваю лэптоп поближе, чтобы не светить монитор, и начинаю прочесывать профили один за другим.