Вельяминовы. За горизонт. Книга 1 (СИ) - Шульман Нелли

– Эйтингон посчитал, что остальные мертвы, а сейчас мы и концов не найдем. Британцы все наглухо засекретили, о крушении самолета не сообщали в открытых источниках… – бросив в рот ягодку винограда, Серов поинтересовался:

– Как ваша младшая девочка? В следующем году она пойдет в первый раз в первый класс, как говорится… – Журавлев подумал:

– Именно он позвонил мне насчет Марты в августе пятьдесят третьего. Я тогда втайне от Наташи приготовил узелок с бельем и мылом…

Летом пятьдесят третьего Журавлев, каждую ночь ждал резкого звонка в дверь, грохота сапог в пышной передней с картинами Айвазовского. Избежав ареста, он был так счастлив, что не стал интересоваться происхождением приемной дочери:

– Я к ней привязался еще и потому, что она похожа на графиню Марту. У них одно имя… – Журавлев подавил тоскливую боль в сердце, – может быть, органы ее нашли и убили. Может быть, я воспитываю ее девочку… – о связи с англичанами и речи быть не могло, хотя у Журавлева имелся номер безопасного ящика на московском почтамте:

– Меня законсервировали, со мной давно не выходят на связь, пусть так остается и дальше. Я себя своими руками под расстрел не отправлю, у меня дети… – он кивнул:

– Да, с Машей я пропустил первую линейку, был в командировке, но Марту я сам поведу в школу… – Журавлев напомнил себе:

– Надо жить тихо, делать свое дело. Англичане меня больше не побеспокоят, но в наш расстрельный список я могу попасть в любой момент. Я и так, можно сказать, вскочил на подножку уходящего трамвая… – он исподтишка взглянул на Серова:

– Он поднимал здравицы за вождя, работал на Северном Кавказе, депортируя тамошнее население. Теперь он заявляет, что выполнял задания мерзавцев, агентов западных держав… – Журавлев, в прошлом агент Британии, ни в грош не ставил так называемые признания Лаврентия Павловича в шпионаже:

– Хрущев провернул дворцовый переворот. В России всегда легче обвинить противников в работе на врагов страны, или выставить их умалишенными. Николай Первый так сделал с Чаадаевым… – летом пятьдесят третьего, Михаил Иванович, чтобы отвлечься, читал по ночам Большую Советскую Энциклопедию. Тома завезли в квартиру вместе с трофейной обстановкой:

– Статью о Берия осенью велели заменить на вкладку о Беринговом море… – незаметно усмехнулся Журавлев. Заинтересовавшись русской историей, он стал навещать букинистов, покупая дореволюционные тома Ключевского и Соловьева. Наташа в его кабинет не заходила, книги Журавлев держал в запирающемся шкафу. Он налил себе еще шампанского, Серов поднялся:

– Окунемся в последний раз, и по коням. В Севастополе нам делают плов с рапанами. Отменная вещь, лучше всяких устриц… – сладко потянувшись, он прыгнул в теплую воду бухты.

Сильная рука погладила сухую траву. Полынь шелестела под ветром с моря. В зарослях колючего кустарника желтели цветы дрока. Ящерка застыла на тропинке, подняв изящную голову. Пальцы щелкнули, зверек юркнул в прохладу каменной осыпи.

Несмотря на конец октября, на солнце было совсем жарко. Запыленный белый кабриолет, Москвич-400, припарковали на вершине холма, у старинной лестницы, ведущей к небольшой бухте.

Феникс не рассчитывал встретить в СССР прокат автомобилей. В конторе «Интуриста в аэропорту «Пулково», сойдя с рейса из Хельсинки, он был приятно удивлен яркой брошюрой на трех языках: «Автомобильный туризм в СССР».

Времени тащиться за рулем от северной столицы до Крыма у него, правда, не оставалось:

– Я мог бы навестить места боевой славы, как говорят русские, – он рассматривал карту дорог страны, – путь ведет мимо Новгорода, где мы увиделись с покойным Мухой…

Феникс курил, прислонившись к горячему капоту машины. «Москвич» он взял в аренду в симферопольском «Интуристе», прилетев из Ленинграда. Феникс сделал вид, что хочет познакомиться с красотами Крыма:

– Местность здесь напоминает итальянскую, но не в Тоскане, а южнее, на Сицилии. Я обещал Цецилии повезти ее в Тоскану… – Феникс заставил себя пока не думать о девушке.

Давешняя девица на танцплощадке напомнила ему усопшую леди Холланд:

– Стать у нее тоже гренадерская, – усмехнулся мужчина, – видно, что она спортсменка. Она что-то болтала о скачках и выездке… – он пригласил девушку больше для порядка. Было бы подозрительно торчать на танцах, не танцуя:

– Она еще подросток, как Цецилия, когда мы с ней встретились в Будапеште. Я зря волновался, на площадке даже не дежурил милиционер, то есть полиция. Впрочем, зачем здесь полиция? Русские хорошо усвоили уроки покойного фюрера. Они борются со спиртным, с курением, с рассеянным образом жизни…

Перед отъездом в Хельсинки Феникс позанимался языком по учебнику. Он помнил славянские буквы со времен работы с армией генерала Власова. Читал он медленно, но понимал многое. Всю Ялту завесили щитами с фотографиями тунеядцев и тунеядок. Тунеядки, на вкус Феникса, попадались даже хорошенькие:

– Ясно, чем занимаются девицы, – развеселился он, – в городе полно иностранцев, пусть и выходцев из восточной Европы… – на набережной он слышал и немецкую речь:

– Ударники производства, – презрительно подумал Феникс, – их премировали путевками. Какой позор, арийцы лижут задницу славянам, коммунистам. Впрочем, в западной Германии, где все ложатся под союзников, обстановка не лучше…

Кубинский гость провел в Ленинграде два дня, остановившись в гостинице «Астория»:

– Именно здесь фюрер хотел устроить банкет по случаю взятия города… – в окне его номера сверкал купол Исаакиевского собора, – проклятые упрямцы передохли от голода, но не сдались… – в Ленинграде Феникса интересовали только музеи.

Он прогулялся с блокнотом по Эрмитажу:

– Сейчас не довоенное время, у русских хватает денег. Они натащили трофеев, получают репарации, как и жиды. Они не станут торговать музейными ценностями, но надо своими глазами посмотреть, чем они владеют… – Феникс аккуратно отмечал эрмитажные картины:

– Даже в советском музее может случиться кража, – подумал он, – русские расслабились, война закончилась десять лет назад… – постояв у «Мадонны Литты», Феникс скрыл вздох:

– Мы могли завладеть «Дамой с горностаем». Проклятый Франк, его жадность лишила нас бесценного шедевра. Хотя холст все равно бы погиб в антарктическом хранилище… – казненный в Нюрнберге бывший генерал-губернатор Польши Франк спрятал картину в своем баварском особняке, где холст отыскали союзники. Феникс был уверен, что ко взрыву в оазисе приложил руку товарищ барон:

– Мы с ним еще встретимся, – пообещал он себе, – в приватной обстановке. Господин заместитель директора Лувра обрадуется, узнав, что рисунок, с которого началось наше знакомство, сохранился. Я покажу ему эскиз, пусть полюбуется в последний раз… – набросок Ван Эйка хранился в цюрихском банковском сейфе, вместе с кольцом синего алмаза.

Феникс выбросил окурок:

– Осталось немного подождать. В следующем году Вальтер навестит бывшую подружку в Лондоне. Фрейлейн Адель выведет нас на Холланда. Холланд, наверняка, знает, где Цецилия, а подружка Вальтера перекочевала в его постель. Я найду мою девочку, и мы всегда будем вместе… – на время визита в СССР Феникс вызвал Рауффа в Швейцарию. Приятель присматривал за Адольфом:

– Он привез Клару, малыши сошлись. Пусть подружатся, они новое поколение нашего движения… – он вгляделся в горизонт:

– Ничего не видно, но я ничего и не увижу. Корабль бросил якорь в нейтральных водах, далеко отсюда… – по расчетам Феникса, именно сейчас с итальянского грузового парохода спустили на воду подводную лодку-малютку с командой Черного Князя.

Боргезе лично тренировал Феникса на альпийских озерах. Приятеля выпустили из союзной тюрьмы шесть лет назад, но Феникс связался с ним только в прошлом году:

– Во-первых, мне надо было обустроиться на новом месте, восстановить движение, а во-вторых, я не похож на себя прежнего… – Черный Князь узнал его только по часам. Феникс предусмотрительно заказал мастеру в Цюрихе особую накладку на хронометр: