Куда боятся ступить ангелы - Эдвард Морган Форстер

-    Ответа не будет, - сказала миссис Герритон. - Сходите в ман­сарду, принесите чемодан для мистера Филипа.

Она не собиралась дать себя запугать неизвестностью. Да она уже и знала кое-что. Человек тот, конечно, никакой не аристократ, иначе в телеграмме так бы и говорилось. Телеграмму, вероятно, прислала Лилия. Кто, кроме нее, мог написать такую вульгарную бессмысли­цу: «выходец итальянской знати». Она припомнила некоторые фра­зы из утреннего письма: «Мы очарованы городом... Каролина - са­ма доброта, целиком поглощена рисованием... итальянцы с их про­стотой и обаянием...» А также примечание бедекера: «Жители по сю пору отличаются приятным обхождением». Теперь эти фразы полу­чили зловещее значение. Если миссис Герритон и не обладала воображением, то обладала более полезным свойством - догадливостью, и составленный ею портрет жениха Лилии не был лишен достовер­ности.

В результате Филипу, вернувшемуся со службы, преподнесли из­вестие, что через полчаса он выезжает в Монтериано. Он очутился в затруднительном положении: три года он восхвалял итальянцев, но вовсе не рассчитывал получить итальянца в родственники. Он попы­тался представить для своей матери ситуацию в смягченных крас­ках, но в глубине души согласился с миссис Герритон, когда она ска­зала:

-    Пусть будет кем угодно - герцогом или шарманщиком, не в том дело. Но если Лилия выйдет за него замуж, то оскорбит память Чарлза, оскорбит Ирму и нас. Я запрещаю ей этот шаг. Если она ос­лушается, мы порываем с нею раз и навсегда.

-   Я сделаю все, что могу, - негромко сказал Филип. Впервые ему предстояло что-то сделать. Он поцеловал мать и сестру, чем немало озадачил Ирму. Перед тем как выйти в вечерний мартовский холод, он оглянулся с порога, и дом показался ему теплым и уютным. Он пустился в путь неохотно, словно Италия вдруг сделалась чем-то обыденным и скучным.

Перед сном миссис Герритон написала письмо миссис Теобалд, прямо высказав все, что думает о поведении Лилии, и намекнула, что в подобном случае следует выбрать, на чью сторону стать. Она как бы невзначай добавила, что получила письмо от миссис Теобалд только утром.

Поднимаясь по лестнице в спальню, она вспомнила, что так и не присыпала землей посеянный горошек. Это окончательно вывело ее из себя, и, спускаясь обратно, она несколько раз с досадой ударила по перилам ладонью. Несмотря на поздний час, она достала из-под навеса фонарь и вышла в огород. Оказалось, что воробьи уже скле­вали все горошины до единой. Но бесчисленные клочки письма по-прежнему валялись на земле, обезображивая опрятный сад.

II

Высаживаясь на станции Монтериано, турист застывает в растерянности, обнаружив себя посреди сельской местности. Близ железной дороги всего несколько домиков, усеивают они также рав­нину и склоны холмов подальше, но города - ни нового, ни средне­векового - нет и в помине. Турист должен нанять нечто, метко на­званное «леньо», что означает «кусок дерева», и проехать великолепной дорогой восемь миль, только тогда он попадет в средние века. Перенестись же туда сразу, как делает бедекер, невозможно и просто кощунственно.

Было три часа пополудни, когда Филип покинул царство здраво­го смысла. Он так утомился в дороге, что заснул, сидя в поезде. Спутники его, обладавшие типично итальянским даром прозрения, догадались, что ему надо в Монтериано, разбудили и помогли сойти. Ноги у него увязли в расплавленном асфальте перрона, он, как во сне, стоял, провожая взглядом поезд, а носильщик, вместо того что­бы взять у него чемодан, бежал вдоль путей за поездом, играя с кон­дуктором в «кто последний запятнает». Увы! Филип был сейчас совершенно не в том настроении, чтобы умиляться Италии. Торговля из-за повозки невыразимо раздражила его. Возница запросил шесть лир. Филип знал, что дорога стоит никак не больше четырех, но тем не менее собирался уже дать вознице, сколько тот хотел, и тем сде­лать его несчастным и неудовлетворенным до конца дня. От этого неверного шага Филипа удержали громкие крики; поглядев на доро­гу, он увидел, что какой-то человек щелкает кнутом, дергает поводь­ями и бешено погоняет лошадей, а позади него в повозке, растопы­рив руки и ноги, мелькает женская фигура, наподобие морской звез­ды цепляющаяся за что попало. То была мисс Эббот, которая только что получила из Милана письмо Филипа, извещавшее о часе его прибытия, и поспешила встретить его.

Он знал мисс Эббот много лет, но так и не составил о ней опре­деленного мнения. Добрая, тихая, скучная, приветливая, она была молода лишь постольку, поскольку ей исполнилось двадцать три го­да. Ничто в ее наружности или в манере поведения не говорило о пылкой юности. Жила она в Состоне с таким же, как она, скучным, приветливым отцом, ее милое бледное лицо можно было часто ви­деть на улицах городка, когда она направлялась по своим излюблен­ным делам добропорядочной благотворительности. Почему она вдруг пожелала оставить эти улицы? Непонятно. Но как она прямо­душно заявила: «Я - Джон Булль до мозга костей, но хочу увидеть Италию. Только один раз. Все говорят, что она изумительна и что книги не дают о ней никакого представления». Приходский священ­ник счел, что год - слишком долгий срок. На что мисс Эббот с при­стойной шаловливостью ответила: «Дайте мне перебеситься. Обе­щаю позволить себе такое сумасбродство только один раз. Зато по­том мне будет о чем думать и говорить всю оставшуюся жизнь».

Священник согласился. Мистер Эббот тоже. И вот она стояла посреди повозки одна, покрытая пылью, испуганная, и на столько вопросов ей надо было ответить и за столько провинностей дер­жать ответ, что ей позавидовала бы самая лихая искательница при­ключений.

Они молча пожали друг другу руки. Она подвинулась, освобож­дая место Филипу и его багажу, между тем как несостоявшийся воз­ница шумно протестовал. Потребовалось объединенное красноречие начальника станции и станционного нищего, чтобы доказать его не­правоту. Пока они не отъехали, Филип молчал. Целых три дня он об­думывал, что должен сделать, а главное - что сказать. Он сочинил дюжину воображаемых диалогов, в которых его логика и ораторский дар всякий раз одерживали победу. Но как начать? Он находился во вражеской стране, буквально все - жара на солнце, прохлада в тени, бесконечные ряды олив, будто и правильные, но загадочные, - все представлялось враждебным уравновешенной атмосфере Состона, где родились его представления о мире. Начал он с уступки: если брак действительно подходящий и Лилия не захочет от него отка­заться, то Филип даст свое согласие и постарается употребить свое влияние на мать, чтобы все уладить. В Англии он на такую уступку не пошел бы, но здесь, в Италии, своенравная и глупая Лилия каза­лась ему почти человеком.

-    Поговорим сейчас? - спросил он.

-    Конечно, если хотите, - волнуясь, ответила мисс Эббот.

-    Давно ли она помолвлена?

Лицо ее приобрело глуповатое выражение. Перепуганная дурочка.

-     Недавно, совсем недавно, - пробормотала она, запинаясь, как будто краткий срок служил извинением.

-    Я бы хотел знать точно, если вы способны вспомнить.

Она долго производила какие-то сложные подсчеты на пальцах.

-    Ровно одиннадцать дней, - наконец ответила она.

-    Сколько вы здесь живете?

Новые подсчеты. Филип нетерпеливо постукивал ногой.

-    Почти три недели.

-    Вы познакомились с ним раньше, до Монтериано?

-    Нет.

-    Ах так! Кто же он?

-    Здешний житель.

Опять молчание. Равнина осталась позади, теперь они взбира­лись на передние горы, и по-прежнему их сопровождали оливы. Воз­ница, веселый толстяк, сошел с повозки, чтобы лошадям было лег­че, и зашагал рядом.

-    Насколько я понял, они встретились в отеле.

-    Миссис Теобалд перепутала.

-    Я также понял, что он принадлежит к итальянской аристокра­тии.

Она промолчала.

-    Могу я узнать его имя?

-    Карелла, - шепнула мисс Эббот.

Но возница услыхал, и улыбка растянула его рот. В городе о по­молвке, очевидно, уже знали.

-    Карелла? Граф или маркиз?

-     Синьор. - Мисс Эббот с беспомощным видом отвела глаза в сторону.

-    Быть может, я вам наскучил своими расспросами? Если так, я умолкаю.

-     Нет, нет, пожалуйста, спрашивайте. Я здесь для того... я сама так захотела... чтобы сообщить вам все, что вас, естественно... и по­пытаться... пожалуйста, спрашивайте что угодно.

-    Сколько ему лет?

-    Совсем молодой. Кажется, двадцать один.

У Филипа вырвалось: «Боже милостивый!»

Мисс Эббот покраснела.

-    На вид ему больше.

-    Надо полагать, он красив? - Филип вложил в вопрос как можно больше сарказма.

-    Очень. - Тон у мисс Эббот стал решительный. - Все черты ли­ца очень хороши, и он прекрасно сложен. Хотя, по английским мери­лам, наверное, низковат.