Куда боятся ступить ангелы - Эдвард Морган Форстер

Филип различил в углу за ее спиной молодого человека, который потом, при ближайшем рассмотрении, мог оказаться и красивым, и с хорошей фигурой, но сейчас такого впечатления отнюдь не произво­дил. Наполовину скрытый светло-грязной драпировкой, он нервно выставил вперед руку Филип пожал ее и почувствовал, что она влажная и грубая. Снизу опять донесся одобрительный шум.

-    Кушанькать подано, - сказала Лилия. - Ваша комнатка дальше по коридору, Филип. Можете не переодеваться.

Он побрел мыть руки, совершенно уничтоженный ее наглостью.

-   Милая Каролина! - шепнула Лилия, как только Филип вышел. - Какой вы ангел, что рассказали ему! Он так хорошо все принял. Но вам, наверное, пришлось вытерпеть a mauvais quart d'heure! (скверные четверть часа (франц.)).

И тут страх, в котором так долго пребывала мисс Эббот, разря­дился язвительностью.

-     Я ничего не рассказала ему! - отрезала она. - Это предстоит вам. И если вы отделаетесь четвертью часа, то считайте, что вам по­везло!

Обед прошел как в страшном сне. В их распоряжение предоста­вили вонючую столовую. Лилия, очень нарядная и громогласная, восседала во главе стола. Мисс Эббот тоже принарядилась и сидела рядом с Филипом, действуя ему на нервы своим видом наперсницы из трагедии. Благородный отпрыск итальянской аристократии, синь­ор Карелла, помещался напротив. За его спиной поблескивал аквари­ум с золотыми рыбками, которые не переставая кружили, таращась на гостей.

Синьор Карелла так гримасничал, что Филип не мог рассмотреть как следует его лица, но руки его видел, - нельзя сказать, чтобы чи­стые, они не делались чище оттого, что их обладатель беспрерывно приглаживал лоснящиеся пряди волос. Крахмальные манжеты были тоже не первой свежести, а костюм, явно купленный ради смотрин как нечто истинно английское, сидел на нем отвратительно. Носовой платок отсутствовал, но синьор Карелла ни разу о нем и не вспом­нил. В целом он был весьма непрезентабелен, и ему еще повезло, что его отец зубной врач в Монтериано. Каким же образом Лилия, даже Лилия... Но как только подали обед, Филип все уразумел.

Молодой человек проголодался, и его дама сердца положила ему на тарелку спагетти. И вот когда восхитительно скользкие червяки заскользили ему в горло, лицо его потеряло напряженность и сдела­лось спокойным и отрешенным. Филип сотни раз встречал в Италии такие лица, и они ему нравились. Лицо было не просто красиво, но полно обаяния - неотъемлемое свойство всех, кто родился на италь­янской почве. Но видеть это лицо напротив себя за столом Филип не желал. Оно не было лицом джентльмена.

Разговор, если можно это было назвать разговором, велся на сме­си английского с итальянским. Лилия пока с трудом объяснялась на итальянском, синьор Карелла еще не научился английскому. Ино­гда мисс Эббот приходилось выступать в роли толмача между влюбленными, и тогда ситуация становилась донельзя дикой и от­талкивающей. Однако малодушие не давало Филипу встать и бес­поворотно осудить помолвку. Он решил, что с Лилией ему будет легче справиться наедине, и потому притворился перед самим со­бой, будто хочет выслушать ее довод в свою защиту и тогда уже вы­нести приговор.

Синьор Карелла, вдохновленный спагетти и дерущим горло ви­ном, решил завязать беседу. Глядя на Филипа, он вежливо произнес:

-    Англия великая страна. Итальянцы любят Англию и англичан.

Филип, совершенно не расположенный в эту минуту к взаимным заверениям в интернациональной дружбе, поклонился, и только.

-    Италия тоже великая страна, - продолжал итальянец несколько обиженным тоном. - Она дала много знаменитых людей, таких, как Гарибальди и Данте. Последний написал «Infernо», «Purgatorio», «Paradisо» ("Ад", "Чистилище", "Рай", итал.). «Inferno» из них - самый прекрасный.

И самоуверенным тоном человека, получившего солидное обра­зование, он продекламировал вступительные строки:

Земную жизнь пройдя до половины,Я очутился в сумрачном лесу,Утратив правый путь во тьме долины.

 (Данте.Ад. Песнь первая. Пер. М. Лозинского. - Здесь и далее примечания переводчиков).

Он и не подозревал, насколько цитата подходила к случаю.

Лилия быстро взглянула на Филипа - заметил ли он, что она вы­ходит замуж не за невежду. Желая щегольнуть достоинствами своего нареченного, она ни с того ни с сего упомянула паллоне - видимо, он был искусным игроком. Он вдруг застеснялся и самодовольно заухмылялся, точно деревенщина, которого похвалили при незнако­мом человеке за ловкую игру в крикет. До сих пор Филипу и самому нравилось смотреть, как играют в паллоне, это чарующее сочетание лаун-тенниса и лапты. Но отныне, он полагал, игра для него испор­чена навсегда.

-    Ой, посмотрите! - воскликнула Лилия. - Бедненькие рыбки!

Тощая кошка в течение всего обеда клянчила у обедающих кусоч­ки багрового мяса, которое они силились разжевать. Синьор Карел­ла со свойственной итальянцам жестокостью схватил кошку за лапу и отшвырнул в сторону. Теперь кошка взобралась на аквариум и пы­талась выудить рыбешек. На этот раз синьор Карелла встал, прогнал кошку, нашел большую стеклянную крышку и закупорил отверстие аквариума.

-   А рыбки не задохнутся? - спросила мисс Эббот. - Они остались без воздуха.

-    Рыбе нужна вода, а не воздух, - ответил он важно и сел на мес­то. Судя по тому, что он принялся сплевывать на пол, он явно почув­ствовал себя непринужденно. Филип взглянул на Лилию, но та и гла­зом не моргнула. Мужественно проговорив до конца омерзительно­го обеда, она встала со словами:

-    А теперь, Филип, вы, наверное, хотите бай-бай. Встретимся за­втра в двенадцать за ленчем, если не увидимся раньше. Caffe latte (кофе с молоком франц.) нам подают в комнаты.

Это было уже чересчур, и Филип отчеканил:

-    Нет, я бы хотел повидаться с вами сейчас же, у меня в комнате, я приехал в такую даль исключительно по делу.

Он услышал, как мисс Эббот ахнула. Синьор Карелла, закуривав­ший вонючую сигару, ничего не заметил.

Как Филип и ожидал, оставшись наедине с Лилией, он перестал нервничать. Знакомое ощущение интеллектуального превосходства придало ему сил, и он гладко начал:

-    Дорогая Лилия, не будем устраивать сцен. До приезда сюда я думал, что мне придется расспрашивать вас. Теперь такая необходи­мость отпала. Я знаю все. Кое-что мне рассказала мисс Эббот, ос­тальное я видел собственными глазами.

-   Собственными глазами? - повторила Лилия и, как он вспоминал позже, залилась краской.

-    Да, что он, вероятно, хам и, уж во всяком случае, плебей.

-    В Италии нет плебеев, - быстро возразила она.

Филип прикусил язык. Это были его собственные слова. Она до­конала его, прибавив:

-    Он - сын зубного врача. Ну и что тут такого?

-    Благодарю за сообщение. Как я вам уже доложил, мне это изве­стно. Мне известно также, что такое зубной врач в захудалом про­винциальном итальянском городке.

Ему не было это известно, но он предположил, что зубной врач - звание достаточно низкое. Лилия, как ни странно, не стала противо­речить, однако ядовито заметила:

-    Вы меня удивляете, Филип, я всегда думала, что вы за равенст­во и все такое прочее.

-   А я так думал, что синьор Карелла - представитель итальянской аристократии.

-    Ну, мы просто написали это в телеграмме, чтобы не шокировать дражайшую миссис Герритон. Но это правда. Просто его семья - младшая ветвь. Всегда ведь семьи разветвляются. В вашей, напри­мер, есть кузен Джозеф. - Она как нельзя более находчиво помяну­ла единственного нежелательного представителя клана Герритонов. - Отец Джино - сама любезность. Карьера его идет очень успешно. В этом месяце он как раз переезжает из Монтериано в Поджибонси. Что касается меня, то мое ничтожное мнение таково: важно, каков чело­век. Но вы, конечно, со мной не согласитесь. Кстати, дядя у Джино, должна вам доложить, священник, все равно как пастор в Англии.

Филип прекрасно знал, чего стоят итальянские священники, и так долго распространялся на эту тему, что Лилия прервала его:

-    Ну, хорошо, а его кузен - адвокат в Риме.

-    Какой еще адвокат?

-    Такой же, как вы, с той разницей, что у него уйма работы и он не может брать отпуск в любое время, когда захочет.

Она ужалила больно, но Филип постарался не показать виду. Он переменил тактику и мягким, примирительным тоном произнес сле­дующую тираду:

-     Происходящее мне кажется скверным сном. Таким скверным, что дальше некуда. Если бы в этом человеке была хоть одна благо­родная черта, я бы еще мог тревожиться. А так - я возлагаю надеж­ды на время. Сейчас, Лилия, он вас опутал, обманул, но скоро вы его раскусите. Ведь не может быть, чтобы вы, леди, привыкшая к благо­воспитанному обществу, могли долго выносить человека, чье поло­жение не выдерживает сравнения даже... даже с положением сына зубного врача королевской челяди в Англии. Я вас не виню. Винова­ты чары Италии. Вы знаете, я сам не раз им поддавался. И еще ви­новата мисс Эббот.