Двадцать один день неврастеника - Октав Мирбо

власть наслаждений. Эта смена — характерное явление нашего времени. Коммерсанты и заводчики оставляют свои богатства эпикурейцам и жуирам, и человечество мало выигрывает от этого. Жизнь, которую Клара в качестве идеала противопоставляет ложной цивилизации, это — беспрерывная оргия обезумевших от разврата людей. Тайны любви, о которых говорила Клара, заключались в диком наслаждении. Она ходила в Китае любоваться муками преступников. Китай — классический край пыток, там палачи-виртуозы, там даются премии и ученые степени за изобретательность в искусстве казней. И вот в Небесной империи Клара открыла сад, где среди дивной зелени и роскошных цветов востока корчатся в ужасных судорогах человеческие тела, раздаются нечеловеческие стоны. Трудно пересказать своими словами те ужасы, которые нагромоздила в этом саду фантазия романиста. Гениальные изобретения для пыток, самое утонченное издевательство над человеческой природой, уменье извлекать из человеческого тела maximum мук, которые оно способно вынести, — это искусство нашло себе применение в такой обстановке, которая кажется волшебным раем. Природа разбросала в этом роскошном саду самые прекрасные свои дары, человек принес сюда самые отвратительные свои создания. В изображении этого фантастического союза красоты и ужаса поэтическая сила Мирбо достигает своего апогея, это картины, рассчитанные на то, чтобы кровь застывала в жилах и волосы вставали дыбом. И в этом уголке мира Клара нашла тот идеал, которого не давала ей ложная цивилизация. Вид человеческих мучений пробуждал в ней жизненную силу, зажигал пламень страсти. Созерцание картины страшных поруганий, которым подвергались люди, заставляло ее бросаться в объятия своего возлюбленного и целовать его с удвоенной страстью.

Таков выход, который нашла эта умная женщина, так ясно и глубоко видевшая ложные стороны современной цивилизации. Она не просто бросалась в омут разврата, она захотела возвести его в догмат, создать для него особую философию, доказать превосходство извращенных чувств над естественными. „Я видела, — говорит она, — как вешали воров в Англии, как убивали анархистов в Испании, как в России солдаты засекали до смерти прекрасных молодых девушек (?). Я видела в Италии живые призраки, голодные привидения, в Индии голых людей, умирающих от чумы, в Берлине я видела, как лев растерзал в клетке юную красавицу. Словом, я видела все ужасы, все муки человечества, но я ничего не видала прекраснее китайских казней“10

К странному выводу привел Клару ее пессимистический взгляд на современное общество. Можно при известном уровне нравственных требований относится сурово к современной цивилизации. Но, выхватив самые темные стороны этой цивилизации, возвести их в перл создания, провозгласить их идеалом могла только эта девушка, которая чувствовала, что эта цивилизация ставит известные преграды ее порочным инстинктам. Мы далеки от мысли отожествлять автора с его героями. Но едва ли можно заподозрить Мирбо в том, что он подчеркивает свое несочувствие их воззрениям. Порок обрисован слишком яркими красками. Романист напряг всю силу своего оригинального дарования, чтобы окружить его каким-то особым обаянием. Его герои не жалкие подонки общества; это — умнейшие, и даровитейшие его представители, их критика блещет остроумием и оригинальностью. Словом, Мирбо воплотил порок в такие фигуры, что он кажется чем-то красивым и могучим, а полупорочное европейское общество, чем-то жалким и дряблым перед ним. Это общество остановилось на полпути, оно не дерзнуло довести до крайних выводов требования своей природы, а такие женщины, как Клара, нашли в себе достаточно отваги для подобного шага. Это то же своего рода борцы против современного общества. Они борются против полулжи, во имя и посредством полной лжи, против скрытого разврата посредством разврата открытого и циничного. Если бы это были простые неврастеники и циники, на них не стоило бы обращать внимания, но это обаятельные, даровитые и чуткие люди, часто выстрадавшие свои дикие выводы. Вот почему трудно решить, чего больше в романах Мирбо: идеализации зла или ненависти к нему. Нельзя отрицать их крупного социального и морального значения, так как они выставляют перед всем миром ложь и ужас современной жизни.

Если Мирбо превращается в декадента, яркого и даровитого, в тех романах, в которых он изображает чудовищных людей, бежавших от современного общества, то изображение самого общества в его романах представляет мощную сатиру: „Le journal d’une fempie de chambre“ и „Les vingt et un jours d’un neurastenique“, — эти два романа, появившиеся, первый в 1900 г., а второй — 1901 г., представляют собою галерею современных деятелей и типов. И в этих романах сатира нередко переходить в карикатуру, фигуры озаряются феерическим светом и отбрасывают тени, фантастические и чудовищные, резко отражающие характерные особенности предметов. Но в общем, это глубоко реальные картины государственного, общественного и семейного быта, — картины, в которых ложь жизни раскрыта с каким-то особым нервным сарказмом, составляющим особенность творчества Мирбо. В первом романе тайны парижских семейств, домашние сцены, интимные моменты жизни приобретают особенную яркость благодаря тому, что автор передал роль рассказчика горничной, молчаливой свидетельнице сцен и поступков, которые тщательно скрыты от постороннего взора и в которых люди встают перед нами в своем настоящем неприкрашенном виде. Целестина наблюдает за своими барынями и изучает их внимательно; она входит во все детали их жизни, сравнивает их между собою и испытывает тайное наслаждение, принимая такое близкое участие в их жизни. За их туалетными столиками спадают маски. Когда они возвращаются с бала, она видит, как румяные и цветущие лица становятся поблекшими, а обладательницы красивых, стройных фигур обнаруживают высохшие груди и морщинистую кожу, когда с них спадает все то, что создано соединенными усилиями косметического, портновского и парикмахерского искусства. Целестина любит перебирать их наряды, гладить белье, они становятся почти ее подругами, сообщницами, часто рабынями. Она любит это богатство, которое давит ее, которому она обязана своим унижением, своей ненавистью, своими неосуществимыми мечтами. Она опьянена этой жизнью, в которой занимает такое низкое место. „Когда я нахожусь близ богатого человека, я не могу не смотреть на него как на существо исключительное и прекрасное, как на какое-то чудесное божество и, вопреки своему рассудку и своей воле, я чувствую, что во мне поднимается какое-то благоговейное восхищение, перед этим часто глупым и преступным человеком“11 перед нами снова колебание между влечением к очарованию лживой богатой жизни, с одной стороны, и критическим отношением к ней — с другой, снова тот разлад, который составляет основную черту героев Мирбо.

В дневнике горничной перед нами интимная жизнь тех, которые на вершинах общественной лестницы. В дневнике неврастеника мы видим министров, миллионеров, людей науки в их общественной деятельности. Это целый калейдоскоп фигур, двигающихся, говорящих, распоряжающихся, и когда смотришь на этих