Заметки молодого человека - Виктор Большой

Это слияние душ и тел длится целую вечность… Огромный, старинный витраж на противоположной от входа стене светится над нами яркими, чистыми осколками цвета в лучах заходящего солнца. Его лучи, пробиваясь сквозь ветви деревьев, растущих у стен музея, заставляют гореть то одни стёкла, то другие.

Вот засветились бирюзовые, синие, жёлтые – и тут же, дрогнув от порыва ветра, тени переместились, и вспыхнуло несколько ярко-красных стёкол, а так же зелёные и голубые.

Эта музыка цвета и света, музыка нашего счастья звучит в каждой клеточке нашего тела.

Последним, мощным движением я отрываю Светку от пола, мы оба почти теряем сознание на секунду-другую…

Медленно, словно подводная лодка из глубины, выплываем из сладкого полузабытья поцелуев и объятий. Немного приведя себя в порядок, неторопливо бредём на выход, не очень понимая, где мы и что с нами. Встретившаяся по пути служительница напомнила нам, что музей скоро закрывается.

– Ах, да – музей, – чуть-чуть устало продолжает нашу шутливую игру Света. – Ах, скоро закрывается, – говорит она, кладя мне на плечо голову и обдавая мою щёку свежим, весенним дыханием.

– Ну да, скоро закрывается, – вторю я ей, тоже толком ещё не придя в себя. – Знаешь, я совсем забыл – у меня же сегодня занятия на Васильевском. Академический рисунок гипсовой головы одного из греческих героев.

– Не знакома я с греческими героями, – отвечает мне Светка, – но с одним, современным, сегодня познакомилась.

– Слушай, ну и день выдался сегодня – сказочный. Спасибо тебе, – она тихо и нежно целует меня в щёку. – Честно. Такое – запоминается; наверное, на всю жизнь. Когда-нибудь, когда мне будет семьдесят лет, я буду напоминать одну из этих старушек-смотрительниц. Сидя за вязанием, буду вспоминать жизнь свою. Нас. Тебя.

– Но ты выдал, – продолжает она, то ли с восхищением, то ли с шутливым осуждением, – сотворить такое прямо здесь, в музее, в кладезе культурных ценностей. Ай-яй-яй, – грозит мне шаловливо пальчиком; и, вдруг проводит тыльной стороной ладони по моим брюкам, где всё опять напряглось.

– Ого, Вы опять готовы!? – восклицает она. – Но музей-то закрывается. – И, дурачась, голосом экскурсовода продолжает:

– Уважаемые посетители. Просим продвигаться к выходу.

Я, с большой готовностью:

– А-а. На «наш» выход?! Согласен.

Беря её за руку:

– Пошли-пошли на наш выход.

Она:

– Ты с ума сошёл. Охрана музея с нами быстро разберётся. Да и рисунок у тебя, академический. Не забыл?

– Ах, да – вспоминаю с некоторым сожалением я. И мы бредём к гардеробу, где сиротливо висят только наши куртки.

Глава 5

У метро быстро прощаемся. Кажется, я действительно не успеваю на занятия. Обмениваемся телефонами, электронными адресами, поцелуями. Торопливо назначаем, переносим, отменяем, опять договариваемся о следующей встрече. И разбегаемся, разбегаемся…

Она – к дому, где сейчас проживает у родственников, я – вниз, в метро, бегом по эскалатору, прыжком влетаю в ближайший вагон, затем опять бегом – уже вверх, и дальше в сторону Невы. Чувствую, что порядком взмок. Вот уже видны ярко освещённые окна того самого здания, где мы постигаем азы изобразительной грамоты.

Вбегаю в наш гардероб и, пользуясь тем, что там никого уже нет, сдираю с себя свитер, рубашку и майку. Над раковиной привожу себя в относительный порядок и, торопливо натянув только рубашку, иду, наконец, в свою группу.

Я всё же опоздал минут на пятнадцать. Получаю вместо обычного приветствия строгий взгляд нашей симпатичной преподавательницы. Кое-кто из присутствующих смотрит с удивлением – ещё бы, меня будто выдернули из сауны в середине сеанса – вид всклочено-взмыленный, да и вообще – вроде бы не очень в себе человек. Стараясь не обращать внимания на вопросительные взгляды, занимаю своё место. Чтобы хоть как-то прийти в рабочее состояние начинаю чинить карандаши, неторопясь устанавливаю планшет, раскладываю всё необходимое. Ну и денёк!

Сегодня мы приступаем к длительному рисунку головы Геракла. Задача непростая. Сложный ракурс, на голове много растительности, под которой нужно «прочитать» кости черепа, лицевые мышцы. Голова его сидит на мощной шее, переходящей в ещё более «накачанный» плечевой пояс.

Чтобы разобраться, как расположить голову в листе, делаю небольшой набросок в углу планшета.

И – поехали! Лёгкими линиями отсекаю большие пространства, относящиеся к фону; тем самым получается некая область, в которой предстоит разместить голову. Чувствую себя в роли скульптора, убирающего всё лишнее из глыбы камня.

Затем ищу и провожу серединную линию, нахожу место положения темени, надбровных дуг, основания носа, подбородка.

Далее отмечаю размеры основных частей головы, не забывая, что они в перспективе сокращаются.

– Эх, полетели! – завожу сам себя. Всё постороннее исчезло. Есть только шорох карандашей о бумагу; быстрый взгляд на гипс и опять к своему планшету, где из небытия чистого, белого листа, вдруг, начинает проступать изображение древнегреческого героя.

Ничто не может сравниться с актом творчества. Разве что – другой, всем хорошо известный акт. И в том и в другом случае ты ощущаешь, может быть, только на несколько мгновений, как душа уносится в иные пространства и миры, соединяет тебя с единой душой этого мира (если она существует), которая и решает окончательно что (или кто), когда и как появится на этот свет.

Ольга Владимировна подходит то к одному, то к другому рисующему, делает свои замечания, что-то поправляет, в некоторых случаях ей даже приходится поспорить с очередным «творцом». Художники – народ, в некотором роде, самоуверенный. Каждый считает, что именно его выбрала судьба для того, чтобы крикнуть или прошептать нечто самое-самое в этот мир. И это – правильно. С другим настроем в искусстве делать нечего (бывают, конечно, и исключения – можно просто жить в нём, дышать им, пить его большими глотками, не помышляя о том, чтобы достичь при помощи него неких «вершин» из стандартного общечеловеческого набора).

Слева от меня за мольбертом трудится Катя. Это симпатичная, крепкого телосложения девчонка. Время от времени она поглядывает в мою сторону своими тёмными глазами. Но я уже давно дал себе обещание, что здесь, в группе – никаких романов. Юльки с меня более чем достаточно. Правда, в данном случае, речь, возможно, не о романе. Похоже, Катя не против найти среди нас спутника на «всю оставшуюся». Тогда – это не ко мне. Ну, какой из меня «спутник», если в собственной жизни никак не могу разобраться. Да и Светка у меня… На несколько секунд я возвращаюсь к событиям сегодняшнего дня и чувствую, как сердце начинает грохотать молотом.

– О чём задумался, Виктор? – это Ольга Владимировна подошла ко мне и Кате.

– Нет, ничего, – отвечаю я. Не рассказывать же ей, о моём посещении музея сегодня.

– Катенька, – продолжает преподаватель, – ну что ты, в самом деле. Бороду Геракла завиток за завитком рисуешь, а толком голова не построена. Ты уверена, что правильно нашла положение глаз, носа? Ты иногда смотри как твои соседи работают; если что-то не получается – зови меня.

Подходит ко мне:

– Виктор, тебе не кажется, что левый глаз должен быть несколько меньше? Ты учёл сокращение отдельных частей черепа в перспективе? И за контрастами следи, фактурой. Помнишь, в предыдущем рисунке, у тебя второй план упорно «вылезал» вперёд, споря с первым? Я понимаю, – продолжает она, – что, возможно, тут проявляется твой темперамент. Но им надо уметь управлять, согласись.

– Да, конечно, Ольга Владимировна, – отвечаю я ей.

Она мне нравится – наш преподаватель. Про себя называю её «Афродитой». Время от времени я её сравниваю с гипсовой Афродитой, стоящей в углу помещения. И у той и у другой довольно узкие, девичьи плечи, гордо посажена голова, тонкая талия. Нижняя часть тела у обоих более основательная, плотная; бедро красивой, округлой формы. И при этом удивительная гармония целого – линии тела плавно перетекают друг в друга. Гипсовая Афродита, правда, почти обнажена, позволяя не торопясь любоваться этим замечательным творением.

Мелькает шальная мысль: «Взглянуть бы на нашу Ольгу Владимировну без «драпировок»! Не удивлюсь, если в чём-то она ещё и фору даст этому каменному изваянию. Она же живая, тёплая…»

Быстро отгоняю эту и подобные мысли – надо работать. У рисующих рядом, дела идут неплохо. Молодая супружеская пара, которая так бурно обсуждала поведение на набросках Марианны явно уходит вперёд. Советуясь друг с другом, что-то подсказывая, поправляя, они лихо ведут свои рисунки.

Решаю, что надо бы собраться и подтягиваться к ним. Но параллельно всё же продолжается мыслительный процесс.

Ну и мужик – этот Геракл. Неслабый. Такой, если возьмёт за шиворот, может спокойно швырнуть твоё бренное тело метров на 15–20 куда-нибудь в сторону. Как вешалку для одежды. Без каких бы то ни было проблем.