Не место для людей - Перумов Ник

Виктор до сих пор не знал, кто она, его бабушка Вера, последняя уцелевшая женщина клана. Драконом быть она не могла, на Единорога никак не походила повадками. Может быть, просто стихийный маг? Бабушка не рассказывала и на вопросы не отвечала. Но советам её стоило доверять.

– А почему же я ничего не чувствую? – для порядка спросил Виктор. – Да и Тэль тоже…

– Молодо-зелено потому что, – проворчала ба. – Тэль твоя… всегда была вертихвосткой, всё ей на уме хиханьки да хаханьки, чужих женихов смущать… А мои кости старые как перед непогодой ломит!

– Так, может, потому и ломит? – Виктор решил благоразумно пропустить мимо ушей неожиданную реплику бабы Веры о своей супруге.

– Тьфу ты, властитель неразумный! Тебе самому корень беды искать да выкорчёвывать. Что узнаю, почувствую, о том знать дам. Да только едва ли, уж слишком хорошо спрятано.

– От кого, ба? И кто мог спрятать?

– От таких, как мы с тобой, прятали. А кто… вот это вопрос. Прирождённых-то я б учуяла, ни в каком виде б не пропустила. Так что думай, внук, крепко думай!

Виктор кивнул, всем видом показывая: думаю, крепко думаю. Прошёлся по просторной горнице (баба Вера именовала большую комнату именно так), встал у окна. За забором сидел и чесался задней лапой здоровенный серый кобель, на первый взгляд – старый волчара. Только откуда в русском селе недалеко от Москвы волки? Собака поймала его взгляд, покосилась настороженно и недобро – она оказалась одноглазой, морду рассекал шрам; потом встала и потрусила по дороге прочь. Нет, и впрямь здоровенная псина!

– Думаю, ба, – сказал Виктор. – У вас-то странностей не наблюдается? Волки в деревню не заходят?

– Волки? – удивилась бабушка. – А! Живёт у сторожа псина, с виду чистый волк. Старый кобель, беззубый… Подкармливаю из жалости.

Баба Вера помолчала, потом всплеснула руками.

– Да что ж я стою… У меня же тесто на блины заведено, печь пора!

У неё действительно была русская печь. И дом был старый, бревенчатый, окружённый большим заросшим садом, и печь древняя, огромная, настоящая, на дровах. Виктор уплетал блины, поливая их густым янтарным мёдом, намазывая малиновым вареньем, а бабушка рассматривала свежие фотографии и между делом расспрашивала. Всё ли в порядке в Срединном Мире? Доволен ли народ? Не мутят ли воду маги? А как внуки? Какая в них проявилась сила? Как Тэль? Всё такая же юная и упрямая? Всё ли хорошо у Виктора с ней? Не ходит ли он налево?

Тут Виктор поперхнулся блином и возмущённо уставился на бабушку. Та как ни в чём не бывало развела руками и снова принялась жаловаться на смутную тревогу, на с чего-то вдруг удумавшие ныть кости, а потом, совершенно неожиданно, на повышение пенсионного возраста.

– Ты ж давно на пенсии! – удивился Виктор.

– Так я не о себе, я о народе тревожусь! – ответила баба Вера. – Мы когда-то загордились, стали нос задирать – вот и начались беды. Ты смотри, народ-то не обижай. А то сам знаешь, что в одном мире случается – то в другом отражается. У нас народ обидят, а бунтовать у тебя начнут! Или наоборот.

– Не начнут, – сказал Виктор твёрдо. – И я не позволю, и оснований к тому не дам.

Бабушка вроде как успокоилась. Но на прощание опять сказала:

– Тревожусь я. Стряслось что-то, а понять не могу. Ты подумай о том, подумай хорошенько!

И Виктор думал. Всё время, пока «Ласточка» везла его в Москву, к точке перехода.

Лишь такое чудовищное скопление человеческих эмоций, страстей, желаний, любви и ненависти способно открывать и удерживать тропы меж Изнанкой и Срединным Миром.

Эрик вначале снял футболку, потом расстегнул ремень и стащил джинсы, ловко ухитрившись сбросить их вместе с кедами. Будь он двадцатилетним накачанным юношей на людном пляже – поймал бы десятки оценивающих девичьих взглядов. Но Эрик был тощим и слегка сутулящимся юнцом лет пятнадцати, да и вокруг был не людный пляж в полдень, а пустынный вечерний берег Амурского залива и несколько ровесников.

Оставшись в одних выцветших плавках, Эрик посмотрел на Антона.

– Ну? Зассал?

– Чё ты агришься? – сказал Антон, неловко оглядываясь на ребят. – Это ж крипота!

– Го, Антоха, – сказал Эрик спокойно. – Ватафак? Так ты плывёшь? Кто первый повернёт, тот и слился.

Антон посмотрел на тёмную воду залива, в которой качались огни Русского моста. Сглотнул.

– Я выпиливаться не собираюсь, – ответил он.

– Пока, – Эрик подобрал джинсы, запрыгал на одной ноге, натягивая их. – Моё.

– Да ну тебя, хикка конченый, – Антон повернулся и пошёл от берега. – Го, парни. Пфф.

Ребята пошли за ним – все, кроме Кости. Тот остался стоять рядом с неторопливо одевающимся Эриком. Подобрал футболку, протянул ему.

– Держи тишку.

– Спасибо, – сказал Эрик.

– Чё завёлся? – спросил Костя. Понизив голос, добавил: – Ты же плаваешь как отстой. Если бы он подписался?

– Антоха с темноты ссытся, – ответил Эрик. – Ночью не поплывёт.

Костя пожал плечами. Эрик был друг, хоть и странный, Антон и впрямь понтовался не по делу и подзуживал Эрика без всякой причины. Но у Кости возникло нехорошее ощущение, что обычный спор едва не кончился бедой.

– Идём?

– Нет, я домой, – Эрик пригладил волосы и словно переключился – из обычного подростка превратился в примерного старшеклассника. – Обещал родителям вернуться до десяти.

– Уже опоздал.

– Успею.

Эрик развернулся и пошёл к дороге. Костя помедлил несколько секунд, пожал плечами и двинулся к ребятам. Антон что-то громко говорил, наигранно веселясь и пытаясь увести разговоры в сторону. Всё-таки Эрик его уделал.

Автобус довёз Эрика к дому в половине одиннадцатого. Хоть он и бравировал, но не успел вовремя. Зато на четвёртый этаж Эрик поднялся по лестнице, чтобы звук лифта его не выдал, дверь открыл очень тихо и проскользнул в коридор. Может быть, родители уже спят?

Но родители не спали. Сидели на кухне и разговаривали. Эрик на цыпочках двинулся по коридору к своей комнате, ловко проскочил опасный участок напротив кухни (краем глаза заметив спину отца и стоявшую у окна мать). И уже двинулся было дальше, но замер, вслушиваясь.

– Был бы родной – иначе бы себя вёл, – сказал отец раздражённо. – Шастает до полуночи не пойми с кем…

Эрик застыл.

– Мы его воспитали, – сказала мать. – Он родной и есть.

Отец фыркнул.

– Вместе же решили, – сказала мать. – Не моя вина, что своих не родили…

– Ну попрекай меня, попрекай! – тяжело произнёс отец. – Что на работе надрывался, что здоровье загубил…

Эрик стоял, прислонившись к стене. Пытался вспомнить, когда отец жаловался на здоровье. Вроде не было такого. Да и работа у отца была спокойная – в управлении порта.

Впрочем, почему у отца?

Оказывается, что у чужого человека.

Он дошёл до своей комнаты, проскользнул в открытую дверь. Не раздеваясь, лёг на кровать. Полежал минуту, слушая бубнёж из кухни. Родители никогда особо не ссорились, да и сейчас, разве это ссора? Вот у Костяна, когда ссорятся – даже кот с синяками ходит…

Эрик достал из кармана наушники, воткнул в уши, запустил трек. Группа «Тёмный пластилин» гнала рэп – опускала Тимати и прочих старпёров по-чёрному. В дверях мелькнул силуэт – Эрик сделал вид, что не заметил.

– Эрик!

Он вынул наушники. Посмотрел на родителей.

– Ты давно дома? – спросил отец растерянно.

– Да с полчаса, – ответил Эрик. – Уроки сделал, музыку слушаю.

Мать и отец переглянулись.

– Ну… хорошо. – Отец ушёл. Мать постояла, потом зашла, прикрыла дверь. Села на кровать.

– Что… мам? – спросил Эрик.

Она почувствовала заминку. А он не смог её спрятать. Или не захотел. Обычно у него всё получалось – как сегодня, когда пришлось ругаться с Антоном. Эрик мог быть своим в любой компании, мог общаться с кем угодно и кого угодно убедить в своей правоте. И мать мог убедить. Но сейчас – будто не захотел.

– Ты слышал, – сказала мать.